и чай не из продмага.
— Ну так я слушаю вас, Константин Павлович.
Майор госбезопасности с великокняжеским именем, выложил перед собой пухлую папку — поверх чашки я полюбопытствовал: не мое ли, гражданина Третьяковского, дело? — но не разобрал то, что бы написано на клапане. Ладно, все что мне надо знать, с точки зрения товарища майора, до моего сведения доведут, а то, что не надо — я все равно не узнаю. Зорин делиться со мною чем-то ни было, не спешил. Открыв папку, он мучительно долго листал ее и, наконец, сказал:
— Я предлагаю вам, Евграф Евграфович, сотрудничать с нами.
Мне показалось, что я ослышался. Мне, опытному зэку с двумя отсидками предлагают стать стукачом? Да не рехнулись ли в этом ведомстве часом?
— Вот именно мне⁈ — произнес я вслух. — С моей биографией?
— А что не так с вашей биографией? — спросил Зорин. — Возьмем, например, список ваших профессий… — Он снова полистал папку, которая, оказалась все-таки моим делом. — Актер второго состава в Художественном театре, инженер на строительстве Днепрогэса, редактор газеты «Кузница и пашня», преподаватель физики и истории в школе, препаратор палеонтологической экспедиции, приемщик утильсырья, натурщик во ВХУТЕМАСе… Хорошая советская биография!
— А то, что я, так сказать, подвергался?
— Ну и что? — спросил майор. — Мой отец, например, тоже был арестован в тридцать седьмом и получил пятнашку, это не помешало ему впоследствии выйти в отставку в звании генерал-майора КГБ.
— Тогда вы тем более, должны понимать, что предлагать бывшему зэку стучать — это мягко говоря неосмотрительно…
Зорин покачал головой.
— Боюсь, вы неверно меня поняли, Евграф Евграфович, — сказал он. — Рядовой сексот или, выражаясь вашей терминологией «стукач» Третьяковский нам не нужен. Тем более, что в моем ведомстве таковых не держат.
— Пилюлю пытаешься подсластить, начальник, — с усмешкой произнес я.
— Нет, — ответил он. — Я лишь прошу отнестись к моему предложению серьезно.
— Я постараюсь, но мне нужна дополнительная информация.
— Разумеется. Мы потому к вам и обратились, что вы умеете осмысливать информацию разной сложности и делать из нее удивительные выводы…
— Благодарю, но если можно — ближе к делу.
— Вы знаете о существовании такого города, как Литейск?
— Конечно, — не стал отрицать я. — С некоторого времени там живет мой родной брат-близнец Миний Евграфович. Он считает, что лучше быть литературным классиком в провинции, чем третьеразрядным литератором здесь, в Москве.
— Разумный подход, — сказал майор, от которого не укрылось раздражение в моем голосе. — И нам он более чем на руку.
— Если вы копаете под моего братца, которого я, да, недолюбливаю, то вам я ничем помочь не могу. Родная кровь не водица, какие бы внутри семьи ни возникали разногласия.
— Нет-нет, к вашему брату мое предложение отношения не имеет. Говоря о том, что факт его проживания в Литейске нам на руку, я имел в виду совсем иное.
— Что же?
— Если нам с вами удастся договориться, может понадобиться ваше присутствие в городе, где живет ваш брат.
— Туманно, но допустим.
— Впрочем, не это главное, важнее то, что происходит в самом Литейске.
— А что там происходит?
— Чтобы ответить на этот вопрос, мне нужно время, а вам допуск к совершенно секретной информации.
— Старый трюк, гражданин майор, — отмахнулся я. — Чтобы получить допуск, я должен дать согласие на сотрудничество. Не дождетесь. Так что, если у органов к бывшему зэку вопросов не имеется, разрешите откланяться.
— А ведь у вас в трости, Евграф Евграфович, обоюдоострый клинок, тридцать пять сантиметров длиной, вынимается поворотом рукоятки по часовой стрелке, — сказал Зорин. — Это опасное холодное оружие и пользуетесь вы им виртуозно. В качестве доказательства могу привести результаты судмедэкспертизы, по делу об убийстве гражданина Дылдина, сорока лет, бывшего рецидивиста, насильника и педофила. Бывшим сделали его вы. А я пустил следствие по ложному следу. Удивлены?
— Не очень, — пробурчал я.
— И я не удивлен, — продолжал он. — Ведь у вас большой опыт. Осиротев в шестнадцать лет, вы отправились вольноопределяющимся на фронт Первой Мировой, участвовали в Брусиловском прорыве, дослужились до чина поручика, награждены солдатским Георгиевским крестом, побывали в австрийском плену, бежали. Приняли Октябрьскую революцию, воевали в Гражданскую, были взводным в Первой конной, сам легендарный командарм Буденый вручил вам именной маузер. В тридцать седьмом вас арестовали, приговор Особой тройки — десять лет без права переписки. Расстрел отменили специальным указом товарища Сталина. Выпустили как незаконно репрессированного. Участвовали в Великой Отечественной, были командиром артиллерийской батареи, дошли до Берлина, награждены медалями, в том числе и «За отвагу». В сорок девятом снова арест, на это раз вы получили двадцать пять лет, но попали под Бериевскую амнистию.
— Органам все известно, — с кривой усмешкой проговорил я.
— Да, — без тени улыбки откликнулся майор. — И вот вам еще кое-какие факты. По документам вам семьдесят пять лет, но морщины на вашем лице — это отлично наложенный грим. Согбенная спина, шаркающая походка, стариковские боты — актерская игра. Ваш брат, у которого за плечами нет опыта работы в театре, хотя он и получил соответствующее образование, при всей своей беспутной жизни, выглядит моложе лет на тридцать. Думаю, вы понимаете, что являетесь генетической аномалией?
— Допустим, но пока не вижу причин изменить свое решение.
— Вероятно, окружающие вас люди — в основном друзья и сослуживцы, потому что родных у вас не осталось еще с шестнадцатого — замечали, что вы с братом выглядите необычайно молодо для своих лет, — не моргнув глазом, продолжал майор. — Однако ваш брат стал рано предаваться излишествам и если бы не ваше фамильное уникальное здоровье, давно сгубил бы себя. К тому же, вы жили в разных городах, так что ваши знакомые не имели возможности сопоставить как вы оба выглядите, а касательно вас, видимо, относили вашу моложавость на счет увлечения физкультурой. Да вы и впрямь не расставались с гантелями, боксерскими перчатками и велосипедом, и, наверно, стали одним из первых русских, кто освоил экзотическую китайскую борьбу ушу. Женщины, до которых вы поначалу были чрезвычайно падки, и с которыми расставались легко и быстро, само собой никогда не жаловались на ваше здоровье и мужскую силу. Первой, кто возможно заметил, что медленно,
