Мне уже казалось, что величественное видение пройдет мимо нас, лишь раскачав джонку на высокой волне. Но эта громадина была только первым кораблем в колонне. Следом за ним шли другие, такие же громадные призраки под андреевскими флагами. Несмотря на промозглую погоду, мне стало вдруг жарко, Слева от колонны прямо на нас шел еще один корабль, по всей видимости, из бокового охранения. На вид он имел шесть-семь тысяч тонн водоизмещения, и напоминал крейсер 1-го класса. Но рядом с "левиафаном" он выглядел мелким портовым буксиром. Он спустил катер, который понесся в нашу сторону, подобно гигантскому жуку-плавунцу. Люди в катере были одеты в черную форму и ярко-оранжевые жилеты. Причалив к нашей джонке, они довольно бесцеремонно заставили нас перейти к ним на борт. Тогда мне оставалось только гадать - означает ли это, что мне несказанно повезло, и я наконец увижу своими глазами один из таинственных русских кораблей, или же японцы правы, и эти русские, чего доброго, пристрелят меня, или упекут меня в свою Сайбирию, где, по рассказам, еще холоднее, чем на Юконе...
Катер несся по волнам, и усидеть на его банке было труднее, чем на спине бешено скачущего быка. Из чего только сделаны эти люди в черном, невозмутимыми, и словно не чувствующими тряски? Наверное, они отлиты из самой лучшей стали?
Не успел я подняться на палубу, как меня вежливо, но решительно взяли с двух сторон под руки огромные ребята в странной черной форме, и на хорошем английском, предложили пройти, потому, что со мной хочет поговорить какая-то "гэбня". В маленькой каюте без иллюминаторов, ярко освещенной странными лампами, испускающими бело-голубой свет, я предстал перед с виду обычным русским офицером, не понимая, где тут эта самая ужасная "гэбня". Я показал ему свое редакционное удостоверение, вместе с командировочным предписанием от "Сан-Франциско Экзаминер". А что теперь? Еще раз в тюрьму? Еще один штраф в пять йен, или пять этих... как там у них... рублей? Придется покупать еще одну камеру? Ну да ладно. Я стоял перед этим офицером, мокрый, продрогший, и безразличный ко всему. Я устал, и махнув на все рукой, решил - будь что будет.
А офицер еще раз заглянул в мое удостоверение, а потом что-то сказал в стоящий на столе прибор. Через пару минут пришел матрос, и принес книгу. Я заметил у этих русских одну странность, как только кто-нибудь из них со мной знакомится, так сразу на белый свет появляется книга. Иногда меня даже заставляют подписаться под моей собственной фотографией в книге. Неужели я так популярен? А после того допроса строгий офицер отправил меня не в камеру, а в санчасть. Русский доктор не стал со мной церемониться. Горсть таблеток, литр горячего и сладкого чая, а сверху, сказав "с праздником", еще и стакан водки. Как меня раздевали и укладывали на больничную койку - этого я уже не помню.
Когда я проснулся, то узнал, что проспал больше суток, что простуды удалось избежать, и что меня хочет видеть командующий русским флотом. Пока я спал, русские не только высушили, но даже и постарались выгладить мой безнадежно испорченный морской солью костюм. Перед посадкой в катер на меня надели такой же, как и у остальных, красный спасательный жилет. Наш путь лежал на тот самый корабль-"левиафан", который напугал меня днем ранее. Я все время вглядывался в горизонт - не покажутся ли японские корабли. Ведь они должны были быть неподалеку, но, несмотря на улучшившуюся погоду, не увидел ни дымка. Тогда я еще не знал, что построенные в Британии и Германии грозные броненосцы и стремительные крейсера, или покоятся на морском дне, или находятся в русском плену на отмелях вблизи Порт-Артура.
Знаете господа, я смелый человек, но вот после прибытия на огромный русский корабль, меня ожидало самое серьезное в моей жизни испытание. Палуба этого корабля оказалась плоской подобно полю для игры в бейсбол. Тут и там на ней были расставлены странные аппараты, назначения которых я не понимал. Меня и двух сопровождающих посадили внутрь одного такого аппарата, и заставили пристегнуться ремнем к сиденью. Неожиданно все вокруг завыло, а тонкие лопасти наверху слились в прозрачные круги. Аппарат подпрыгнул вверх, на мгновение завис в воздухе, и полетел.
Эти русские - очень жестокие люди - предупреждать же надо. А я и не знал, что у них есть такая совершенная техника, причем, совершенно не похожая на аппарат братьев Райт. Как потом выяснилось, про братьев Райт я погорячился, такая техника, причем фантастически совершенная, у них тоже была.
Наш полет на встречу с адмиралом продолжался примерно полтора часа. Внизу я увидел еще один корабль этой странной эскадры. Несмотря на странность форм, он был хотя бы нормальных размеров. Площадка, на которую должен был сесть наш аппарат, с высоты казалась меньше спичечного коробка. Но человек, который управлял этим аппаратом, мастерски опустился прямо в центре буквы "Н". Как ни странно, штаны мои остались сухими, видимо, я уже начал привыкать к русскому образу жизни. А то было бы как-то неудобно появляться перед адмиралом с "подмоченной репутацией".
Контр-адмирал Виктор Ларионофф, оказался подтянутым мужчиной, чуть старше меня. Преждевременная седина и загорелая кожа лица показывали, что свой чин он заработал не за канцелярским столом. Английский язык адмирала был вполне понятным для восприятия, и я почти не напрягался, пытаясь разобрать то, что он мне хотел сказать. Поскольку наша беседа была неофициальной, то тут же на столе появилось неизменное русское орудие пытки - самовар с чаем. Нам, американцам, помешанным на кофе, трудно понять склонность русских к чаю. Наверное, тут сказываются их азиатские корни - не знаю.
За те два часа, пока мы вместе с адмиралом и с еще одним сухощавым сухопутным офицером, назвавшимся полковником Бережным, пытались выпить чай из этого чудовища, вмещавшего не меньше ведра, я узнал, какие именно события я пропустил, пока тащился на джонке из Кокуры в Чемульпо. Это был полный крах, профессиональный позор, и катастрофическая неудача. Если бы те японские придурки не арестовали меня тогда в Кокуре, и я сел бы на пароход до Фузана, то... Черт с ними, с теми пятью иенами и фотоаппаратом. Я имел все шансы 9-го февраля быть в Чемульпо, и лично наблюдать исторические события.
А в конце нашего разговора, адмирал Ларионов поднял меня из глубин отчаяния к вершинам надежды. Русские не стали меня арестовывать за попытку проникнуть на фронт, как сделали бы японцы. Они даже пообещали, что если я соглашусь работать на их эскадре, дать мне возможность побывать в самых горячих местах. И все ля того, чтобы я мог честно и правдиво информировать читателей моей газеты и весь мир о тех событиях, что происходят на этой войне. Мне было предоставлена возможность отсылать свои статьи и заметки посредством радио в Фузан, откуда их передавали по телеграфу в мою газету.
