Не выпускал автор из холщового мешка бродячего кота во время проведения собачьей выставки «Охота на Святой Руси», в здании Манежа – после чего означенный Манеж пылал ясным пламенем… потому что автор любит котов и кошек.
Нет… просто найти подходящий «казус белли» в нашем мире, насквозь пропитанном торгашеством – ох как непросто.
Вот, допустим, взяли и убили… кого-нибудь.
Ну, например, принца какого… или эрц-герцога… ну хоть бы и австро-венгерского.
Франца-Фердинанда, к примеру.
Взял, положим, какой-нибудь гимназист – о, Гаврила! Да! («Служил Гаврила террористам, Гаврила принцев убивал…») револьвер да и ухлопал означенного Фердинанда нашего, когда тот посетил с визитом какой-нибудь Загреб, Закопане или Сараево… и что?
Ничего-с, ровным счётом.
Потому что было! Было такое… вот в далёкой Японии Николая Александровича, Великого Князя, Цесаревича – зарезали. Война же от этого не началась? То есть началась, конечно – но не тогда и совсем не из-за этого.
Зарезали и зарезали. Императоры списались, дипломаты принесли положенные соболезнования… мир и не вздрогнул.
Как сказал один мудрый человек:«Знал я двух Фердинандов… и обоих мне ни капельки не жалко!»
А белёк – судари мои… белёк – это деньги! Большие деньги, которые лежат себе на весеннем подтаявшем льду и блеят, как ягнёнок…
… Глядя вверх круглыми черными глазами, похожими на пуговички, ужасно милый, похожий на большую плюшевую игрушку, новорожденный малыш неуклюже опирался своими маленькими плавничками о зеленоватую морскую льдину…
Скользя по солёному беломорскому льду своими подкованными гвоздями моржовыми бахилами, Йорге Йоргесуккинсон осторожно подошёл поближе к бельку, внимательно посмотрел ему в глаза, нежно и ласково улыбнулся – и с размаху врезал ему по черепу тяжёлой дубиной.
Череп с хрустом проломился. Белёк вякнул, дёрнулся и затих… вокруг его головы быстро расплывалась на белом снежку красная лужица.
Йорге довольно ухмыльнулся – десять крон-то не лишние!
Да… ещё один… один из трёхсот тысяч бельков, забитых норвежскими промысловиками, в этом только что начавшемся сезоне…
Много это или мало? Да тюленей в Белом море всего – семь миллионов голов. Так что это не то, что много. Это катастрофически много!
… Доцент Петровской сельско-хозяйственной Академии, той, что раскинула привольно свои двухэтажные, красно-кирпичные корпуса далеко за окраиной Москвы – так что туда ходит специальный паровой(!) трамвайчик от Савёловского вокзала, Аркадий Клементъевич Темирзяев это прекрасно понимал.
«А Вы понимаете?» – тонкий палец учёного мужа качался у самого носа архангельского генерал-губернатора.
Бедный сатрап, управляющий территорией, простёршейся от Череповца на Шексне до Колы на Мурмане, что по размеру побольше двух Франций будет, испуганно вжался в глубины своего кресла, безуспешно стараясь отодвинутся от явно опасного безумца – ещё, пожалуй, кинется…
«Н-но… что же я могу, профессор?»
«Доцент!»
«Тем более! У меня одно -единственное таможенное судно „Бакан“, от Морпогранохраны, на весь Север… да и то – ещё из Кронштадта не выходило.
Вишь ты, не могут наши пограничники в Архангельском или в Соломбале зимовать, ну никак не могут. Так что… Ждите!»
«Так пока мы будем тут ждать, проклятые хищники нанесут нам невосполнимый – слышите Вы, бюрократ? Чинуша! суконное рыло! – невосполнимый ущерб!Вы Россию не любите! Не русский Вы человек!»
Генерал-губернатор, Павел Михайлович (в девичестве Пауль -Михель) Канцеленбоген, густо покраснел:«Да… Как Вы смеете! Такое! Мне, русскому генералу! Православному! Говорить! Стыдитесь!»
Доцент немного остепенился:«Виноват, погорячился… но поймите и Вы меня! Ведь грабят! Грабят Отечество…»
Генерал сочувственно покачал головой:«Понимаю Вашу горячность… я и сам, когда молодым был, за Русь-Матушку любому… да. Невзирая.
Но что же можно предпринять? Не представляю…»
Темирзяев заговорщицки наклонился к уху власть подержащего…
… Буквально через день, по каналу, пробитому портовым ледокольным буксиром «Пайлот», из аванпорта Архангельска, Экономии, вышли три зверобойные шхуны, над которыми развевались черные флаги «Чёрной Гвардии»…
… Помощник лекаря Константин Измайлов налил опреснённой воды в большую стеклянную банку, потом, зачистив концы электропровода, подсоединил один провод к серебряной ложке, украденной (позаимствованной) боцманом из офицерского буфета, а второй – к стальной вилке.
Перекрестясь, сунул вилку в розетку, на которой красным было начертано:«Постоянный Токъ, 21 вольтъ»
Осторожно, держа контакты изящными руками в резиновых медицинских перчатках, опустил их в воду…
Над ложечкой тут же заклубилось облачко ионизированного серебра.
Спустя несколько минут Измайлов выдернул вилку, поболтал получившийся раствор и строгим, звонким голосом произнёс:«Ну, Николай Григорьевич, снимайте штаны!»
Дрожащими от страха пальцами, похожими больше на сосиски, боцман расстегнул флотский ремень…
«Хэта, зачеммени воно? Мне бы капелек каких…»
«Будут Вам и капельки, а пока…»
Измайлов достал из стерлизатора что – то блестящее никелировкой, стальное, длинное…
Боцман явственно побледнел.
«Ну, дорогой, обнажите головку… так, держите покрепче…»
«Ай-ай-ай…»
«Фу, как стыдно… такой большой, а… и совсем не больно!»
«Ай-ай-ай…»
«Всё, всё уже… помочитесь… да не стесняйтесь, я отвернусь…»
«О-о-о… харно! О-о-о… слухай, дочка… а резь-то и прошла? Христом Бохом, як Исус свят… не чешется!»
«Зачешется ещё… вечером приходите… как Вы меня назвали?»
«Да шо ж я, дивку николы не бачив? Да ты не лякайся, доню! С „Херсону“ выдачи немае!»
«Спасибо Вам, Николай Григорьевич…»
«Да нимае за шо…»
И, надев бескозырку, гордый скиталец морей, выпив свои капельки, отправился на палубу…
…«Матрос Крейсерсон! Ко мне, мухою… шо робышь?»
«Да что сказал – киянкой палубный настил ровняю…»
«Бросай усё, мигом на полуют…»
Через несколько минут бравый рыженький матросик уже красил подволок церковной палубы… но не успела кисть сделать и пары мазков, как он получил здоровенного леща…
Обернувшись, Евгений увидел старого боцмана. В руках у него была давешняя киянка.
«Шо ты бачишь?»
«Молоток, деревянный…»
«Ни, молоток деревъянный, брошенный распиздяем! Откуда взят?»
«Со щита…»
«Щит при этом не закрыт, киянка осталась валятся на палубе…
Слухай сюды. У нас закон такой: Взял вещь – положи на место и ежели было закрыто – закрой… а ежели шторм, пробоина, мрак – где ту киянку искать, колы ты её на палубе бросила?И-ех, баба она баба и есть. Дура пошлая…»
