— Мельхиор.
Голос Маргарет прозвучал слышно всем, но вместе с тем словно несуществующе, бесцветно, мертво.
— Так он называл себя. Уверена, что имя ненастоящее, но больше мне сказать нечего…
Подле нее Курт не задержался больше ни на миг — коротко кивнув, развернулся и зашагал к двери. Тишина провожала почти до порога, и уже когда он взялся за ручку, потянув на себя, в спину настигло:
— Будь проклят.
— Да заткните же ее, в конце концов! — уже в полный голос крикнул Райзе, срываясь с места.
Курт сделал шаг через порог и медленно, неспешно прикрыл за собой дверь.
— Будь проклят! — снова донеслось до него, заглушенное звонким ударом по лицу.
* * *
"Маргарет фон Аусхазен, пфальцграфиня фон Шёнборн, герцог Райнский Рудольф фон Аусхазен и Гюнтер Вайзенборн, князь-епископ Кельнский и герцог Вестфалии и Энгерна, рассмотрев пункты, по которым вас обвинили и обвиняют, исследовав ваши показания и inquisitio[205] Высокого суда, а также показания свидетелей, Высокий суд основывает свой вердикт на том, что было сказано и сделано во время разбирательства.
На законном основании мы заявляем, что вы, Маргарет фон Аусхазен, пфальцграфиня фон Шёнборн, герцог Райнский Рудольф фон Аусхазен и Гюнтер Вайзенборн, князь-епископ Кельнский и герцог Вестфалии и Энгерна, являетесь преступниками пред лицом Господа и людей, как по закону Божьему, предаваясь целиком греховным страстям, так и по закону человеческому, совершая убийства и смущение невинных душ человеческих. На основании разбирательства Высокого суда вы, Маргарет фон Аусхазен, пфальцграфиня фон Шёнборн, герцог Райнский Рудольф фон Аусхазен и Гюнтер Вайзенборн, князь-епископ Кельнский и герцог Вестфалии и Энгерна, бесспорно и несомненно обвиняетесь в убийствах многих честных граждан вольного города Кельна, распространении заразы еретичества и в заговоре с целью убиения Его Императорского Величества при помощи темных диавольских сил. На основании разбирательства Высокого суда вы, Маргарет фон Аусхазен, пфальцграфиня фон Шёнборн, герцог Райнский Рудольф фон Аусхазен и Гюнтер Вайзенборн, князь-епископ Кельнский и герцог Вестфалии и Энгерна, бесспорно и несомненно обвиняетесь в попытке покушения на свободу души инквизитора Конгрегации по делам веры Священной Римской Империи Курта Игнациуса Гессе.
Также на основании разбирательства Высокого суда вы, Маргарет фон Аусхазен, пфальцграфиня фон Шёнборн, герцог Райнский Рудольф фон Аусхазен и Гюнтер Вайзенборн, князь-епископ Кельнский и герцог Вестфалии и Энгерна, бесспорно и несомненно обвиняетесь в вовлечении в грех еретичества слушателя университета Кельна, Филиппа Шлага, а также в убийстве упомянутого слушателя университета Кельна. Филипп Шлаг по завершении разбирательства признан околдованным и посмертно оправдан.
По всем вышеперечисленным причинам Высокий суд объявляет вас, Маргарет фон Аусхазен, пфальцграфиня фон Шёнборн, герцог Райнский Рудольф фон Аусхазен и Гюнтер Вайзенборн, князь-епископ Кельнский и герцог Вестфалии и Энгерна, виновными во всех названных преступлениях.
Высокий суд, рассмотрев пункты обвинения и доказательства, представленные ему, вынес свой вердикт. Настоящим приговором вы будете преданы наиболее достойному и справедливому воздаянию в соответствии с установлениями закона.
Герцог Райнский Рудольф фон Аусхазен, обвиненный и осужденный по всем пунктам, приговаривается к истлеванию над углями, покуда душа не покинет его, после чего тело его будет сожжено и пепел его будет развеян за пределами города.
Гюнтер Вайзенборн, князь-епископ Кельнский и герцог Вестфалии и Энгерна, обвиненный и осужденный по всем пунктам, приговаривается к сожжению без предварительного удушения, после чего пепел его будет развеян за пределами города.
Маргарет фон Аусхазен, пфальцграфиня фон Шёнборн, обвиненная и осужденная по всем пунктам, приговаривается к сожжению без предварительного удушения, после чего пепел ее будет развеян за пределами города.
Да будет это наставлением каждому и укреплением в вере и добропорядочности, для чего приговор зачитан при всеобщем собрании, с молитвой, дабы Господь и Пресвятая Дева Мария милостивы были к душам грешников, аминь".
* * *
Сегодня Кельн был наполнен запахом зелени. Дождь так и не закончился, лишь превратился в постоянную капельную пелену, висящую в воздухе почти неподвижно, и солнце — это казалось выдуманным, ненастоящим — солнце по временам выступало с небес, невероятно жаркое в этом водяном окружении, распаривая ярко-зеленые от дождя листья. И Кельн одуряюще пах зеленью — влажной, горячей, насыщенной. Кельн плавал в запахе зелени, дождя и предощущения смерти…
Он закрыл глаза, отвернувшись от окна, и тщательно, аккуратно оправил рубашку. Новая куртка лежала на подоконнике; Керн даже не стал это обсуждать, не стал требовать написания запроса на возмещение ущерба, полученного при исполнении службы — просто заказал ее сам, за собственные деньги, и в тот же день Курт сжег старую, с порезанными рукавами и некогда распоротым воротником; черная кожа покрывалась прозрачными каплями, прилетающими из неподвижного воздуха — точно брызгами серебра, которое расплавил кто-то, а потом широким жестом расплескал…
Proba me Domine et tempta me ure renes meos et cor meum[206]…
Еcce excoxi te sed non quasi argentum elegi te in camino paupertatis[207]…
Курт вздрогнул, когда дверь за спиною растворилась — осторожно, тихо. Вздрогнул, хотя понял, не оборачиваясь, кто это.
— У студентов делают ставки.
Голос Бруно был тихим и похожим на голос лекаря у постели умирающего.
— Большинство уверено, что на площади тебя сегодня не будет.
— На что поставил ты? — уточнил он, и смех подопечного прозвучал, как скрип старых ворот заброшенной конюшни.
— На выигрыш, — откликнулся тот, тут же посерьезнев, и договорил спустя миг — почти утвердительно, почти не спрашивая: — Ты ведь не обязан там присутствовать.
— Не обязан, — согласился Курт, отошел от окна и уселся на постели у стены. — Но должен.
Тот не спросил "почему" или "зачем", просто прикрыл за собою дверь и медленно прошел в комнату, пристроившись на табурет у стола, глядя не на него, а в окно, на туманную взвесь в пропитанном зеленью воздухе.
— У меня спрашивают, — снова заговорил Бруно спустя минуту, — что это было — все это… Пока я с умным видом отвечаю, что не имею права раскрывать подобные сведения, хотя все, кажется, видят, что я сам ничерта не понимаю и не знаю. Я прав насчет сведений, или я могу задать этот вопрос тебе?
