Выйдя из конторы, Виктор огляделся. Противоположная сторона улицы выглядела совершенно по — иному, чем на его памяти: прямо напротив, на месте нынешней заводской поликлиники, зеленело длинное одноэтажное здание старой аптеки, а вплоть до Елецкой раскинулся больничный городок, где ранние, деревянные корпуса, чем‑то похожие на купеческие дома, соседствовали с длинными полосами недавно отстроенных каменных зданий. На углу виднелись знакомые особняки квартала заводского начальства, и Виктор поспешил в эту сторону.
Голландская казарма оказалась позади того самого места, где в реальности Виктора стоял один из самых приятных магазинов старой Бежицы, филиал Брянского универмага. В начале шестидесятых в залах этого небольшого, выстроенного буквой "Е" здания с окнами витрин чуть ли не во всю стену можно было найти все, от оцинкованных банных шаек и обуви до биноклей, телевизоров и даже мотоциклов. Все это там как‑то умещалось. Теперь на этом месте оказался квартал из незнакомых двухэтажных домов, частью бревенчатых, частью красного кирпича, вроде тех, что стояли возле пожарки и бани. Ливенская продолжалась немного вглубь, и длинный каменный дом за техническим училищем, что Виктор помнил на территории завода, здесь оказался на левой стороне улицы; железной дороги, которую Виктор обнаружил во времена фачистов, еще и в помине не было. Пройдя еще несколько десятков шагов, он заметил новый, еще не одетый штукатуркой серый брусок двухэтажного здания с фахверковыми стенами из окрашенных в красно — коричневый цвет деревянных балок, которые и делали казарму похожей то ли на староанглийские, то ли на голландские домики. Между балками простенки были заложены серыми шлакоблоками.
Торец здания выходил на Ливенскую у заводского забора. На половинке запертых двустворчатых дверей торчала бронзовая ручка механического звонка, похожая на большой заводной ключик, начищенная от прикосновений множества пальцев. Недолго думая, Виктор взялся и крутнул; вслед за ободряющим "дринь — дринь" за дверью послышались шаги, и с деревянным стуком отворился васистдас; для тех, кто не в курсе, это такое окошечко в двери, типа видеодомофона.
— Вы это к кому будете?
На Виктора уставилось странное существо, в котором трудно было разобрать мужчину или женщину: крупные, словно топором вырубленные черты лица, волосы скрыты поношенным бабьим платком, а под носом топорщилась во все стороны жесткая щетина редких усов.
— Я от Буховцева, — небрежным тоном произнес Виктор, полагая, что слова "Я от Ивана Иваныча" если и не окажут магического действия во все времена, то хотя бы выявят честного службиста, поступающего строго по правилам. — Меня срочно направили к Бахрушеву. Он здесь?
— Иван Семенович? — произнесло существо. — Здеся, здеся, прохОдьте сюды, только ноги вытирайте, любит он чистоту, Иван Семенович…
За дверями загремел отодвигаемый засов, и через секунду Виктор уже вытирал ботинки о мокрую тряпку, а чистым уголком ее даже смахнул сверху дорожную пыль. Вопрос об однодневной щетине снова встал во всей остроте своей: но старушка уже голосила где‑то на втором этаже: "До вас от Борис Иваныча пришли!"
"Этот — Иван Семеныч. Тот — Борис Иваныч. Надо в книжке пометить."
…Наружность этого человека заслуживает описания — так, наверное, написал бы в своем романе писатель — фантаст начала века. Сейчас не принято так говорить; сейчас, независимо от того, в какое время попал герой и будет ли обстановка знакомой или же вызывать удивление и ностальгическое восхищение, как уголок купеческого быта в областном краеведческом музее, положено побыстрее устроить махач или уложить героя в постель с женщиной. Но мы с вами, уважаемый читатель, в довольно странном начале прошлого столетия, и нам с вами действительно никуда не деться от того, что наружность Бахрушева заслужила описания.
То был человек где‑то по виду за пятьдесят; лоб его, обыкновенный, и даже чуть заваленный назад, казался высоким из‑за низко опущенных тонких, поднятых по концам стрелочек бровей, которые выглядели прилепленными к круглым стеклам пенсне, под которыми светились живые темные глаза. Глаза эти, обрамленные тонкими верхними веками со складкой, казалось постоянно смотрели на что‑то поверх собеседника, что вызывало у Виктора желание обернуться; вскоре он понял, что это вызвано лишь его, Виктора высоким ростом здесь. В короткие, гладкие, стриженые под канадку волосы Бахрушева, как и в его небольшой, заоваленный книзу клин чуть всклоченной бороды, была обильно вплетена проседь, но его живые, порывистые движение и блеск глаз никак не позволяли думать о нем, как о старике. Он возвышался над своей доской посреди чертежного зала с большими раскрытыми окнами, через которые вливалась вечерняя свежесть, словно император в тронном зале над картой владений, рассчитывая, в какое место нанести удар вторгшемуся неприятелю; строгий мундир инженера позволял воображению довершить эту картину. Погруженный в свое занятие, Бахрушев, казалось, ничего не замечал вокруг себя, мурлыкая "На холмах Грузии лежит ночная мгла", что позволило Виктору за пару секунд осмотреться. Вид других инженеров в зале, что с любопытством поглядывали на него из‑за других досок, несколько успокоил: приобретать мундир, похоже, было не обязательно.
Возможно, Шерлок Холмс нашел бы в этом описании массу информации о нанимателе. Возможно, он бы установил его характер, привычки, проблемы, слабые места и возможности на них влиять. Но Виктор Сергеевич не был Шерлоком Холмсом. Более того, он и Остапом Бендером не был, и не представлял себе, как реализовать преимущества костюма с полиэстером для краткосрочной аферы. Поэтому он просто подошел и представился.
— А, так это не вы ли самый тот загадочный инженер из Франции, о котором судачит сегодня вся Бежица? — пробасил Бахрушев сразу же после "здрасьте — здрасьте".
— Молва преувеличивает, — уклончиво ответил Виктор. — Я не афиширую своего приезда, тем более, что у меня пока на руках ни документов, ни диплома.
— Вздор, — отрезал Бахрушев, — дипломы, рекомендации вздор. В деле, оно сразу выявится, кто чего стоит. Считайте себя уже на службе. Только сообщите, кто может засвидетельствовать вашу благонадежность. Так сейчас требуют, завод выполняет военный заказ.
Виктор предъявил бумагу от тайной полиции.
— Это не то, — вздохнул Бахрушев. — С этой бумагой вы можете устроиться на службу где‑нибудь в лавке, там, где нет военных заказов. А у нас, даже если у вас здесь прописка, надо свидетельство благонадежности.
