– Винтовку, которая короче. Драгунской раньше называлась. Сейчас не знаю как. И чему вас в армии то учат нынче?
– Гражданские мы, дед!
– Ишь ты, гражданские. А чего с оружием шарахаетесь?
– А время-то, какое? – подал голос сверху Виталя.
– А время такое, что ежели с винтовкой в руки к германцам попадетесь – они вас тут же расстреляют или повесят как партизан. А вот если в форме, то шанс есть живым остаться и в плен попасть. Так что, дам я вам еще формы по комплекту. Тут у меня в августе прошлом трое как раз ночевали. Утром переоделись в мое хламье, а свое оставили. Даже подштанники! Хе, хе… Хотя я тут партизан не видал. – Закончил он, выбираясь из своего подземелья. – Но слухи ходят, ага! Так что ж за Россия без слухов-то.
Потом дед ушел за печку и вытащил оттуда три пары галифе и гимнастерок. Поношенных, но чистых.
– Примеряйте, я пока за твоим, Виталий, стволом схожу. – И хлопнул входной дверью, бросив кучу на пол.
– А дед то прав, – сказал Захар. – Да и если к своим выйдем, про джинсы чего скажем?
– Прав-то, прав. Да вот только мне это все маловато будет. – Почесал затылок двухметровый Виталя.
Штаны и, правда, доходили едва до щиколоток, гимнастерки же не застегивались на широкой груди.
– Хрен с ним. Пойду без нее.
– В свитере, что ли? – на Захаре форма с чужого плеча висела как на пугале.
– И в курточке. А что делать?
– Пилотку хотя бы надень.
– Надену.
Дверь открылась, вошел хозяин, неся в одной руке винтовку за цевье, а в другой…
Знамя!
– Захар, придурок! – дал ему подзатыльник Виталя. – Тебе ж ничего доверить нельзя! Спасибо, дедушка, сохранил!
Хозяин только ухмыльнулся, протянув ребятам их сокровища.
И тут в дверь осторожно постучали.
Все замерли от неожиданности. Только дед бросился к окну:
– Девка какая-то… Одна! Ну-ка брысь в светелку!
Парни, собрав барахло, на цыпочках прокрались за ситцевую занавеску.
В щелочку было видно, как старик зашаркал к двери и прокашлял, сгорбив спину:
– Кого там Бог послал?
Из-за двери что-то промычали невнятное.
Тогда хозяин открыл дверь, шагнул в сенки, а через мгновение уже вскрикнул:
– Ах ты, Господи, Боже мой!
Парни, не выдержав, бросились к нему.
Дед держал, рухнувшую на него лицом девчонку.
Втроем, они перетащили ее на лавку, положили…
– РИТКА!!!
Мы жили под бомбами, мы плыли в понтонах.
Мальчишки зеленые в рубашках зеленых.
Мы лезли на бруствер зелеными лицами,
И в гиблую землю пытались зарыться мы.
Нас в бой поднимали ракеты зеленые.
Давно уж команды ушли похоронные.
А мы в плащ-палатках закопаны наскоро -
Фанерные звезды, пробитые каски.
М. Цыганков. "Мальчишки зеленые"
Впереди торчали два холма, а между ними, в болотистой лощинке, бежал ручеек. "Словно женская грудь" – наслаждался пейзажем Захар, лежа с Виталиком на бережку того самого ручейка.
Только вот вершинки этих грудей оседлали опорными пунктами фрицы. Унтер-офицер царской армии Кирьян Богатырев предупредил их перед уходом, что сплошной линии фронта как в первую германскую нет здесь. Болота.
Немцы оседлали дороги и холмы, простреливая пространство между ними. Только что поступившие в войска MG-42 косили все живое на расстоянии километра со скоростью двадцать выстрелов в секунду. Все кочки были, наверняка пристреляны и минометчиками, и снайперами.
– Вряд ли "Сорок второй". – флегматично ответил Виталя, в ответ на размышления Захара. – Скорее "тридцать четвертый" эмгешник.
– Почему это?
– "Сорок вторые" сначала в Африку пошли. К Роммелю. Как экспериментальные образцы. Десятого июня только там должны появиться.
– А ты откуда знаешь? – покосился на него Захар.
– Читал.
– А какая разница "сорок второго" очередь зацепит или "тридцать четвертого". Все одно – кирдык.
– "Тридцать четвертый" медленнее бьет. Но скорость пули одинаковая. Она сквозь тебя ползти со скоростью семьсот пятьдесят пять метров в секунду, что из "сорок второго", что из "тридцать четвертого".
– Вот я и говорю – без разницы.
Поэтому парни и лежали, жуя сухари, и разглядывали лощинку, по которой в темноте поползут к своим.
Колючки не было, вроде бы. С другой стороны, зачем она с тыла? Хотя не… По холмам-то идет колючка по низу. Значит и на выходе ее не должно быть. Хотя отсюда плохо видно.
И потом, воронки есть. Немцы, вроде как должны ракетами все освещать – вот в ямках и будем мертвяками притворяться.
Должны проскочить! Главное не спеша. И к земле прижаться так, как к бабе мягонькой.
– Понял, Захар?
– Виталя, понял я… Ну чего ты мне пятый раз объясняешь?
– Чтобы, когда тебе задницу оторвет осколком, я тебя не тащил на себе!
Сначала они переругивались шепотом, прислушиваясь ко всем звукам, потом замолчали.
А ведь еще вчера утром сидели у деда Кирьяна, слушая его рассказы. А потом откуда-то появилась Ритка.
Грязная, оборванная… И к тому же упавшая в обморок прямо в дверях.
Деду они объяснили, что знают ее.
На что хозяин лесного дома только почесал затылок. А потом велел убираться как можно быстрее.
"Этак вас тут орда соберется! Мало ли полицейские нагрянут. Сейчас за Меланьей опять идти надо. Ну, как заподозрят чего?"
Старик был, конечно, прав. Да и все равно не место им тут. Надо идти. И, молча постояв у кровати с Ритой, отправились в путь. Правда, их дед Кирьян скоро догнал. Притащил им шинели. А куртку Виталика забрал себе. Сказал, что поменяет на лекарства для Ритки.
Они даже не заметили, как он перекрестил их спины, удаляющиеся в лесной чаще.
Один раз, все же пришлось переночевать в лесу, хотя надеялись добраться до линии фронта за день. Однако сумерки падали быстро, и, хотя перестуки пулеметных очередей было слышно совсем близко, они не осмелились ползти неизвестно куда, рискуя нарваться на немецкий дозор.
А к краю леса вышли как назло через час после подъема.
Вот и куковали тут до вечера, время от времени, отползая по нужде. Даже вздремнули по очереди.
Вечер неумолимо надвигался. И почему-то с каждой секундой становилось все страшнее и страшнее.
– Значит, повторим. – Прошептал Виталик. – Полк?
– Восемьдесят шестой полк, сто восьмидесятая стрелковая дивизия.
– Как звали командира?
– Полковник Микрюков.
– Комиссара полка?
– Иванцов.
– Комбат?
– Капитан Семенов.
– Комроты?
