— Так и сделаю, князь. И сам думал… да вот сомневался пока, стоит ли?
— Как Мечислав-людин? — Хельги вспомнил о проблемной корчме, в которой, случалось, и убьют, и ограбят, и в кости сыграют бесчестно — обчистят залетного гостя, как липку. Бывало и похуже, да что там говорить, сам Ярил в свое время озорничал в Мечиславовой шайке.
— Затихарился Мечислав, — усмехнулся тиун. — Сидит — тише воды, ниже травы. Ну, людишки его пошаливают, конечно, не без этого, но так, по мелочи. В колпачки, в кости, да по закоулкам худым промышляют. Ничего необычного.
— Ну, ты все равно наблюдай, людишек ведь в корчме хватает?
— Хватает. — Ярил хохотнул, похвастал: — Каждый второй служка доносит, не считая каждого первого.
За окном, забранным тонкой слюдой, смеркалось. Князь хлопнул в ладоши — вбежавший слуга-челядин проворно зажег свечи в бронзовых высоких подсвечниках. Принесли хмельной квас, пироги, каши, заедки, красное ромейское вино. Хельги лично налил в серебряный бокал, протянул тиуну.
— Испей на дорожку.
— Благодарствую, княже.
Выпив, Ярил поклонился и, испросив разрешения, покинул покои. Слышно было, как прогрохотали копыта по вымощенному дубовыми плашками двору. Хельги снова подумал о странной покупке ромея. А может, не так уж и все странно? Может, высмотрел гость девок-холопок покрасивей да поработящей, да и прикупил с должной поспешностью, чтоб другим не досталось. Да, наверное, так оно и есть, зря напряг Ярила, пускай бы лучшее волхвами занимался. Так он ими и занимается, а не доложил сейчас — так, верно, нечего было докладывать. Значит, все спокойно среди волхвов. Вот уж поистине буйная братия! Ох, не зря они притихли, наверняка замышляют что-то. Завтра же приказать Ярилу — пусть бросает этого купчишку с девками и переключается на волхвов. Как говорил старый дружок христианин Никифор — в тихом омуте черти водятся. Скоро должен бы приехать Никифор за книгами, изрядно уже накопилось свитков для его новой обители под Ладогой. Приедет — обрадуется. А за волхвами, конечно, глаз да глаз нужен, бывали уже случаи…
Единым махом допив оставшееся в кубке вино, Хельги бросил в рот сушеную сливу и направился в опочивальню.
Константинопольский купец Георгий Навкратор напрасно ругал прислугу — не были они ни в чем виноваты, кто ж знал, что не убежала с ладьи проклятая крыса, хоть и не было уже ей поживы, покусала-таки недавно купленную красавицу деву, та теперь плакала-рыдала — больно девице было и страшно.
— Да вы ж, когда палубу настилали, неужто не заметили крысу? — ругался купец. Толст был купчина, дородист, голос имел громкий, как иерихонская труба, ругань его далеко разносилась по пристани, слышно было не только на ромейских судах, но и дальше — на варяжских, словенских, кривичских. Всем Бог наградил Георгия, и ростом, и статью, и голосом, только вот волос совсем не дал — давно повыпадали, да и были ли? Так и сиял купец блестящей лысиной, впрочем, зато борода была что надо — густая, черная, Георгий ее специально не подстригал — гордился. А лысина, что ж,— под шапкой ее не видно, а веселые константинопольские девки внимания на нее не обращают, что за дело до облика клиента — лишь бы. платил. А платил Георгий Навкратор щедро, золотишко водилось. Купец рано овдовел, детишек Бог не дал, вот и жил для себя, не особо утруждаясь церковной моралью, больно надо! Отписать какому-нибудь монастырю денег — монахи уж всяко его душу отмолят. Да из чистилища — прямо в рай под белы рученьки. А как же? Как говорится — все схвачено, за все заплачено. Так и жил Георгий — весело, а с конкурентами жесток был, вплоть до убийства. Бывало, и нанимал пиратов, чтоб отпугнуть соперников, а те уж с удовольствием жгли кораблишки, получая двойную оплату — и добыча им шла, и серебро Навкратора. Пожалуй, из тех, кто торговал по побережью от Смирны до Александрии, не было купца удачливее Георгия, уже пять его скаф — тяжелых палубных кораблей из тех, что называют «круглыми», — упрямо бороздили Средиземное море, с каждым рейсом принося хозяину недюжинную прибыль. Полученные деньги купец частью прятал, частью пускал в дело, а значительную часть тратил на кутежи и прочие непотребства. Не было такой гетеры в Константинополе, которая бы не знала Георгия Навкратора! А сколько продажных девок перебывало в его доме, расположенном близ амастридского форума?! Не пересчитать, как ни пытайся. И никто из гетер так и не запал в душу, хотя попадались и довольно интересные экземпляры, вроде нумидийки Фатии. Никто, кроме одной… Да и гетера ли то была? Скорее, колдунья. Купец познакомился с нею на ипподроме, когда возница в голубой тунике пришел первым, на полголовы опередив «зеленого». О, чудо, сам базилевс приветствовал победителя! Как оказалась рядом с Георгием эта женщина, закутанная в мантию из дорогой, затканной тонкой золотой нитью, ткани? Судя по виду — отнюдь не из простых. Купец сразу же сделал стойку — попадались в его коллекции любовницы и из благородных.
— Болеете за «голубых», госпожа?
— Конечно. А вы?
— Ну, разумеется. Так же, как и базилевс.
Слово за слово, завязалась беседа. Узнав, что Георгий — успешный торговец, имеющий свои корабли, женщина — звали ее Гездемона — оживилась и щебетала уже без умолку, причем чуши, в отличие от многих подобных ей дам, не несла, рассуждала вполне здраво. И о ценах на хлеб, и об обеднении стратиотов, и о произволе фемных стратигов. Послушать ее стоило. Георгий и сам не заметил, как получил приглашение посетить дом Гездемоны. Естественно, ближе к ночи.
— Мой супруг уедет по делам в Фессалоники, — не преминула сообщить женщина и многообещающе улыбнулась, назвав дом. Настоящая красавица — чистый высокий лоб, тщательно завитые, уложенные в замысловатую прическу волосы, пикантные, чуть выступающие скулы, карие, вытянутые к вискам глаза, смуглое тело — словно выточенное из мрамора. Она встретила гостя голой, купаясь в небольшом пруду, выложенном коринфским мрамором. В воде плавали лепестки роз. Георгий тут же разоблачился и прыгнул в бассейн, не обращая внимания на слугу-евнуха… О, как она была пленительна, поистине Афродита! Георгий без устали покрывал поцелуями стройное молодое тело. Изогнувшись кошкой, прелестница выскользнула из бассейна и пригласила любовника отведать яств. Стол был накрыт тут же, в атриуме, сквозь отверстие в крыше мигали звезды.
— Что это? — Георгий съел какое-то лакомство с необычным вкусом.
— Фаршированные сердца ягнят, — обворожительно улыбаясь, пояснила Гездемона. — Ешь, Георгий. На вот, запей вином…
А потом, уходя, купец увидел у двери выпотрошенные тела младенцев. Отпрянул в ужасе.
