Воды была ледяная, но Мартин специально лил её на плечи, спину, грудь, чтобы показать русскому, молча вытершемуся рукавом, что не боится холода. Впрочем, когда он отвлёкся от умывания, то вы-яснилось — зря поливался. Мальчишка подцепил пустые вёдра и ушёл.
Растеревшись полотенцем, Мартин бегом вернулся в комнату и оделся окончательно: рубашка, галстук с зажимом, ремень для шортов, гетры и бутсы. Подумав, на пояс повесил нож.
В конце концов, это его законное оружие. Пока он причёсывался, стоя перед зеркалом, вошла с подносом в руках Лидия, поставила еду на стол:
— Вы как поедите, паныч, то меня покличьте, я внизу убираюсь... Приятного вам аппетита.
— Ага... — откликнулся Мартин. — Послушай, мальчишка, который тут был, он кто?
— Да это ж Толька и есть, младший брат мой... Он тут по хозяйству работает, за паёк. А что, паныч, или нагрубил? — в голосе женщины прозвучал страх.
— Да нет, — равнодушно отозвался Мартин. — Иди, я потом позову...
День был тёплый, ласковый и звонкий от солнца. Мартин, только выйдя на крыльцо, сразу понял, что сегодня всё будет хорошо и улыбнулся этому самому солнцу, ещё не добравшемуся и до половины пути к зениту.
Крыльцо общежития выводило в противоположную от поля аэродрома сторону. Слева, посреди заброшенного цветника, стоял белый постамент с торчащим штырём. Справа — большая курилка, в которой возился этот самый Толька.
Он растрёпанным веником вычищал из щелей пола окурки и мусор, перегружал их в деревянный ящик с верёвкой. Около проёма ворот (самих ворот не было) стояли двое солдат из охраны — не часовые, просто так, а часовой прохаживался вдоль решётчатого забора, зевал и грыз яблоко, прошлогоднее, наверное.
Солдаты полушуточно отдали Мартину честь, когда он подошёл к ним и объяснили, что вот эта дорожка ведёт к первому полю, эта ко второму, эта к службам, эта к складам, эта — в липовую аллею, за которой выход в город, но туда сына полковника всё равно никто не выпустит.
На территории аэродрома есть речка и пруд, в которых можно купаться — вот по этой тропинке, а так висит указатель. Мартин спросил их, слушали ли они радио. Солдаты ответили, что войска вермахта успешно наступают на Сталинград и Кавказ.
В ответ на вопрос, куда мог полететь отец, они засмеялись и ответили, что это, конечно, военная тайна — и, несмотря на смех, Мартин понял, что это — всерьёз.
Он кивнул солдатам и, выйдя наружу, неспешно отправился в сторону поля. Ему хотелось посмотреть на «хейнкели»...
...Сверху машины казались близкими, но по земле пришлось шагать в обход — на поле соваться не стоило. Впрочем, Мартин об этом не жалел. Шагалось хорошо, а вокруг было красиво, как в парке, людно, полно техники и всяких интересных вещей, которые раньше Мартин видел только в кино, на картинках, да издалека — на парадах.
В кустах располагались зенитчики. Им было жарко и скучно — кто-то спал, кто-то играл в карты, один дудел на губной гармошке. Когда Мартин подошёл вплотную к четырёхствольным автоматам, задравшим хоботки стволов в небо, на него даже никто не посмотрел.
Над зенитками была натянута маскировочная сетка, станины некоторых украшали силуэты самолётов. Мимо прошёл молодой офицер, но и он только покосился на мальчишку и ни слова не сказал.
Мартин всё-таки с удовольствием полюбовался бы на технику поближе и даже начал строить планы, как туда — на поле — проскользнуть, но потом решил, что это будет ребячеством чистой воды и отправился туда, где должен был располагаться пруд.
Тропинка в самом деле была хорошо натоптанной — очевидно, маршрут пользовался популярностью. Мартин топал по ней чуть ли не строевым шагом, распевая «Die Jugend Marschiert» звонким голосом первого запевалы отряда. Но при этом не забывал смотреть по сторонам и удивляться.
Русские проявили то ли оригинальность, то ли невероятный эстетизм, расположив аэродром в каком-то лесу или парке, Мартин толком не мог понять.
Но уже через пару минут у него начало создаваться впечатление, что никакого аэродрома и нет вообще, а гуляет он где-нибудь в пригородной зоне Бреслау, настолько всё кругом было зелено и спокойно.
Но интересно, где же этот указатель? Мартин остановился, покрутился на месте. Тропинка уводила вниз — с лёгким наклоном, но отчётливо. Скорей всего — к пруду, куда же ещё.
Может, пошутили про указатель? Чего их развешивать, если пруд тут, скорее всего, один? Ну точно, пошутили... Мартин снова ускорил шаг и через полминуты довольно сощурился — впереди и правда блеснула поверхность пруда.
К этому времени кроны деревьев сомкнулись над головой сплошным сводом, похожим на арки готического собора, солнце сквозь листву почти не пробивалось... и Мартин неожиданно ощутил некоторое беспокойство.
Он шёл минут десять, и быстро. Значит, прошёл... прошёл километр, не меньше. Неужели пруд так далеко, а сам аэродром такой большой? Или он как-то выскочил за территорию?
Но где же охрана, ограждение? Не может ведь это быть так просто... Мальчишка прислушался — ни единого звука, свидетельствующего о работе аэродрома. А уж, что самолёты слышно издалека — он знал точно.
Мартин посвистал — просто так, чтобы услышать себя. В голову неожиданно полезли рассказы, которыми развлекались после отбоя в летних лагерях некоторые парни, особенно из сельской глубинки — жутковатые выдумки о Белых Дамах, Старом Нике и обитателях древних могильных курганов4.
Мартин в эту чушь не верил, хотя, когда лежишь под одеялом и смотришь в окно, если сразу не получилось уснуть, то увидеть можно всякое...
— Да что это я, — сказал Мартин и широкими шагами спустился к воде.
Ну, во всяком случае, пруд был тот самый. Похожий на букву О, почти по всей окружности окаймлённый плотной стеной зелени — но как раз там, куда Мартина привела тропинка — с неплохим пляжем.
Правда, сейчас тут никого не было. Да и выглядел пляж вообще подзаброшенным, как будто тут и не купаются. Мартин почувствовал, что ему не очень хочется лезть в воду. Впрочем, это значило только одно: в неё непременно надо залезть. И никаких.
Укрепившись в этом решении, Мартин подошёл ближе к воде и начал раздеваться, поглядывая вокруг. Место было определённо приятным, красивым, почти курортным. И всё-таки что-то не так. Мартин не взялся бы сказать — что. Что-то.
Оставшись в трусах, он потрогал воду ногой. Среди его товарищей это считалось дурным тоном — полагалось запрыгивать в воду сразу и не подавать виду, если она холодная. Но вокруг никого не было, и, ещё раз потрогав воду (тёплую), Мартин подумал, что надо бы написать ребятам.
