Обогнавший нас дон Саншо что-то сказал девчонке вполголоса, и она тут же сменила направление, и через низкую дверь в башне мы попали во влажную атмосферу большой замковой кухни, где тусклые светильники радовали обильными золотыми зайчиками от надраенных до зеркального блеска медных поверхностей поварской утвари.
Меня усадили на грубый трехногий табурет около большого выскобленного стола, и Микал, не теряя времени, стал смачивать мои повязки на голове.
На столе появились котелки с горячей водой. Цирюльник сьера Вото, встав напротив меня, демонстративно мыл свои руки с чем-то непонятным, не похожим совсем на мыло, но явно его заменяющим. Встал так, чтобы я это действие видел. Это меня порадовало откровенно. Понимают — не понимают, но сказанное исполняют. Уже хорошо. Есть база под будущее прогрессорство и надежда на светлое будущее.
Впрочем, на самой кухне — относительно чистой, — несильно так, но все же пованивало помоями и стухшей кровью.
Повара с поварятами раздували большую дровяную печь, щипали и разделывали каких-то пестрых птиц, ставших первыми жертвами куртуазного гостеприимства. Причем что повара, что поварята — все были мужского полу. Ни одной женщины, кроме той пейзанки лет семнадцати, что нас сюда привела и встала около дверей, не отсвечивая, но любопытствуя. Длинные — ниже щиколоток, серые юбки, утягивающий фигуру черный шерстяной корсет со шнуровкой на небольшой груди, белая рубашка с широкими рукавами в присборку и красный чепец. Истоки цветовой гаммы коллекций кутюрье Валентино.
Помню, еще в школе, когда обсуждали музыку «Beatles», Маня Бернгольц, мечтающая после школы поступить в консерваторию, выдала неожиданное мнение:
— Хорошо им там, в Англии, — у них «Могучей кучки» не было.
Удивление всей компании было безмерным. При чем тут группа классических русских композиторов и современная музыка ливерпульской четверки? Маня пояснила:
— Музыка Битлов вся пронизана английскими и шотландскими народными мелодиями. А у русских все это богатство давно стибрили и стилизовали композиторы девятнадцатого века. Нам ничего не оставили.
Вот и я сейчас подумал, что кутюрье Валентино нашел свой Клондайк в народных костюмах Средневековья, пока все остальные дизайнеры шерстили в поисках идей сто раз перепаханные рококо с барокко.
Девушка с любопытством смотрела, как мне мочат голову, а потом отдирают повязки с моих золотистых волос, давно превратившихся в тусклую паклю.
Глаза у нее были светло-карие, ореховые. Нос пуговкой на треугольном лице и яркие красные губы, свои — без помады. Верхняя губа несколько пухлее нижней. Руки свои она держала под передником — той же материи, что и юбки, который подвязан был только на поясе.
Ну вот… Начали отдирать повязки, и мне стало совсем не до баб.
Перед этим вина налили, но толку с этого кислого сухаря как анестезии никакого: не водка даже и тем более не спирт.
Досмотрев до конца всю экзекуцию, которой тут называют смену повязки, и насладившись тем, как я все это стоически терпел, девушка ушла.
Ужин подавали во вполне современном — для конца пятнадцатого века, естественно, — банкетном зале, в котором не дуло, были в наличии остекленные окна и на полу (вместо соломы на камнях) лежал нормальный штучный паркет, натертый воском. Стены зала совсем не имели украшений в виде знамен и оружия, а были завешаны восхитительными гобеленами на тему охоты. И вот ведь какая штука — ни одного с религиозным сюжетом. Я так понял, что это потому, что апостолы рыбалкой увлекались, судя по Писанию, а не охотой.
Длинный стол под льняными скатертями, хозяин которого сидел на одном конце, хозяйка — а ею оказалась та самая девчонка, которая нас встречала, — на другом. Я около хозяина, так как мое инкогнито — а хотел я скромно представиться графом Бигоррским, спалили мои же присные с первых фраз разговора, раздувшись от собственной важности и близости к короне. Дона Саншо посадили около хозяйки как второго феодала нашей иерархии. Остальные — по чинам. Таким вот образом образовалось в середине этого длинного стола много пустого места. Со мной — рядом с бароном, — сидели Филипп и шевалье д'Айю, около хозяйки — сьер Вото.
Микал прислуживал мне, пажи — своим рыцарям. Остальных охватили сервисом местные слуги. Шевалье д'Айю, к примеру, пажа с собой в поход не взял — мал больно.
Сержант харчился где-то в другом месте с кнехтами.
Мне, как болезному, уступили темного дерева неудобный прямой стул с высокой спинкой и прямыми подлокотниками — скорее трон, украшенный затейливым гербом неаполитанских королей. Откидываться на спинку этого чуда мебельного искусства было очень неудобно. Но я это должен был почитать за честь. Хозяева старались угодить царственной особе, раненной в неравном бою. Даже сесть за стол мне пришлось первому, несмотря на старость хозяина и его увечье — этикет, его маман. Хорошо, что удалось отбрыкаться от места хозяина за столом. Хотя это и заняло больше десяти минут расшаркиваний и плетения словесных кружев.
Стол освещался ярко горевшими и распространявшими сладковатый запах воска свечами в массивных подсвечниках. Просто островок цивилизации посередине косматой Галлии. Еще бы — мне в куверт подали вместе с ложкой огромную серебряную двузубую вилку, которой можно было насмерть забодать целого барана. И на каждого едока поставили по серебряной тарелке размером с баклер[84]. Ну а нож, как исстари повелось, у каждого должен быть свой — пришлось доставать мой понтовый кортик.
Все было готово, но к еде не приступали. Оказалось, ждали только замкового капеллана, который по старости своей всегда опаздывал. Даже на этот раз, когда в замке такие высокопоставленные гости — я и Саншо.
Наконец и святой отец пришкандыбал, поддерживаемый под руки двумя подростками. Седой старик, которому из-за обширной лысины не было нужды выбривать себе тонзуру, но с гладко выбритым подбородком. В некрашеной холщовой рясе, подпоясанной веревкой. Показалось даже, что он босой, но пришаркивающий стук деревянных подошв информировал, что нет, обутый. На босохождение его святость не распространилась.
Сел падре к середине стола, где было много свободного места, и неожиданно громким, хорошо поставленным голосом прочел молитву, освящающую нашу трапезу.
Сам он ел очень мало и медленно, но вино пил.
Вслед за капелланом и остальные поспешили утолить первый голод.
— Это загородный охотничий домик дюка Анжуйского, — просветил меня хозяин, неловко пытаясь за мной ухаживать. — Я же тут только кастелян[85]. Так что считайте себя гостями самого господина дюка, который у нас еще и неаполитанский ре[86]. Вы под его защитой, хоть он и кузен Турского затворника.
