— Теперь представь, — продолжила Оля. — После разгрома Михалыча хватает обширный инфаркт, он попадает в больницу и… Мне жаль сообщать тебе эту новость, но выкарабкаться ему не удалось. То есть вначале дело быстро пошло на поправку, и мы, кто остался, радовались, но потом…
— А, чёрт, — выругался я. — Шеф умер?
— Увы. Врачи сказали, что вообще удивительно, как он жил и работал — сердце было изношено вконец.
— Да, себя он не жалел, — пробормотал я.
— Я своё уже отплакала, — сказала Оля. — Больше не хочу. Слишком это всё больно. Но слушай дальше. На место шефа пришёл наш куратор из ФСБ. Некий Павел Илларионович Крамской. Не слышал о таком?
— Только о художнике, — сказал я. — Само собой разумеется.
— Да, однофамилец. А может быть, и потомок по какой-то линии, не знаю. Но факт в том, что он действительно плотно курировал нас со стороны ФСБ и после смерти Михалыча возглавил Приказ.
— Явочным порядком? — поинтересовался я.
— Можно сказать и так. Но ты же не станешь утверждать, что наш Приказ был полностью автономен по отношению к государственной власти?
— Не стану, — вздохнул я. — Хотя степень свободы была довольно большая.
— Она и сейчас не маленькая, — сказала Оля. — Но это уже другая тема. А если вернуться к основной, то господин полковник Крамской взялся не только за восстановление Приказа — здесь, кстати, очень пригодилась наша запасная база в Ростове, — но и скрупулезное расследование происшедшей катастрофы. Это была именно катастрофа, поверь. Кроме того, что почти все погибли, взрывом и последующим пожаром разрушено здание Приказа и почти полностью уничтожены архивы. Хорошо ещё, что на базе в Ростове хранились дубликаты. Не все, но основные. Теперь идём дальше. Кто остался в живых, но при этом исчез? Стражник-полевик Мартин Станкевич, его друг аналитик Владимир Борисов и три стажёра: Евгений Аничкин, Никита Веденеев и Мария Князь. А кто вербовал стажёров? Правильно. Всё тот же Мартин Станкевич. Который, заметим, плотно работал в той альтернативке, откуда по нам был нанесён сокрушительный и безжалостный удар. И каковы выводы?
Ольга замолчала и вытащила сигарету. Я знал, что курит она крайне редко, и оценил степень её волнения.
Я тоже закурил и некоторое время обдумывал сказанное.
— Выводы лежат на поверхности, — наконец признал я. — Мартин Станкевич — предатель. В советской альтернативке его перевербовали, а он, в свою очередь, перевербовал Борисова и молодых стажёров. И навёл на Приказ спецотряд КГБ. Да что там навёл — сам небось и принял горячее участие в планировании операции. Иначе почему все погибли, а сообщники его — Борисов, Аничкин, Веденеев и Князь — остались живы и пропали неизвестно куда? Да чем чёрт не шутит, может, и сам Михалыч тоже был на стороне Мартина! Но с мёртвого не спросишь. А вот поймать Мартина и остальных, чтобы спросить как следует, нужно обязательно. Так?
— Так, — подтвердила Оля со вздохом. — Видишь, вот ты и сам ответил на все вопросы.
— Если это действительно так, — подала голос Марта, — то здесь нам ловить нечего. Ты ничего не докажешь. Во всяком случае, сейчас. Должно пройти какое-то время… Скажите, Оля, наверняка ведь Мартина ищут не только здесь, в этой реальности, но и в той альтернативке, откуда на вас напали?
— Думаю, ищут, — сказала Оля. — И Мартина, и всех остальных. Хотя точной информации у меня нет. Сейчас у нас очень серьёзный режим секретности. Не то что в прежние времена.
— Впереди засада, сзади западня, — пробормотал я. — Оль, надеюсь, ты понимаешь, что ко всему этому я не имею не малейшего отношения? Кроме, разумеется, того факта, что действительно работал в советской альтернативке и вербовал стажёров для работы в Приказе.
— А мне и понимать не надо, — ответила Оля. — Я вижу, что ты не врёшь. И этого вполне достаточно. Но нашему новому шефу моего слова будет мало. Точнее, он и вовсе от него отмахнётся. Для него «щупач» — это нечто вроде капризного дитяти, который слишком эмоционален, чтобы верно оценивать факты. Он ведь пока мало в нашей специфике понимает и действует своими фээсбэшными методами. К тому же я одна из немногих, кто выжил после той ночной резни.
— И что?
— Она тоже под подозрением, — пояснила Марта. — Так, Оля?
— Увы.
— Что ж, — сказал я. — Тогда боюсь, что Марта права и нам пока здесь делать нечего. Терпеть не могу доказывать очевидное. Тем более что заняться есть чем.
— И чем же это? — поинтересовалась Ефремова. — Теперь рассказывать твоя очередь, не забыл?
— Мартин, посмотри направо, — ровным голосом попросила Марта. — Только спокойно, как бы невзначай.
Повод глянуть направо у меня был — сигарета догорела, и нужно было отправить её в урну, стоящую как раз справа от меня.
Ага, вот они.
Трое по-разному одетых и якобы неспешно идущих вниз по бульвару молодых людей. Упорно делают вид, что незнакомы друг с другом…
Я бросил окурок в урну, откинулся на спинку лавочки-скамейки и за спинами девушек посмотрел налево.
Слева — четверо. Тоже не торопятся, но всё ближе. И ещё двое за бульваром и проезжей частью, на тротуаре. Кого-то, понимаешь ли, ждут. При этом один поглядывает на часы, а второй деловито говорит по сотовому. Можно и не оборачиваться, чтобы понять — за спиной тот же расклад.
Да, нам до фээсбэшных методов далеко. Впрочем, не очень-то и хотелось. У нас свои есть.
— Хватать нас идут, однако, — констатировал я.
— Боюсь, и меня заодно, — пробормотала Оля. — Получается, что за мной следили. Суки. Ненавижу эти штучки.
— Уходим домой в Пирамиду, — сказал я, нащупывая на левом запястье браслет-переходник. — Оля, ты с нами?
— Да, — не раздумывая, откликнулась она. — Другого выхода уже не вижу.
— Тогда быстро меняемся местами, — приказал я. — Я сажусь между вами, и вы должны покрепче меня обнять.
— Ля труа, — неожиданно хихикнула Оля. — Всю жизнь мечтала.
— Правда? — удивился я, вставая. — А чего раньше не сказала? Всё в наших силах.
— Пошляк, — фыркнула Марта.
Девушки подвинулись, давая мне место, и тут молодые люди, подходящие к нам со стороны Сретенского бульвара, вероятно, почуяли неладное. Они резко ускорили шаг и сунули руки под куртки.
— Стоять на месте и не двигаться! — крикнул один из них — тот, что вырвался вперёд, — и достал пистолет.
Терпеть не могу, когда мне угрожают оружием. Особенно свои. Хотя какие они мне теперь свои…
Я прикинул расстояние и время.
Чёрт, явно не хватает. Могут успеть добежать, потому что браслет-переходник не действует мгновенно. Те, что спешат снизу, от Рождественского, и стоят на тротуарах, не успеют. А эти трое — могут. Значит, их надо остановить.
Какое счастье, что прохожих сегодня мало и между этой полной охотничьего энтузиазма троицей и нами на данный момент — никого.
Ну, господи, помоги не промазать.
Внезапность и решительность — удивительные вещи. Удивительны они тем, что действуют безотказно. Всегда. Чем косвенно подтверждают известный тезис: лучшая защита — это нападение. Твой противник очень хорошо осведомлён о том, что ты можешь оказать внезапное и решительное сопротивление. Мало того, он думает, что готов к этому. Но если в нужный момент эти два фактора применить, то в девяноста девяти случаях из ста оказывается, что ни хрена он не готов.
Если при этом ещё у тебя выработана привычка держать патрон в стволе, то шансы уйти живым в кризисной ситуации и вовсе повышаются до небес.
У меня такая привычка выработана была.
Поэтому кричать и предупреждать я не стал.
А, как мог быстро, выхватил из подмышечной кобуры «беретту» и молча открыл беглый огонь по ногам.
То ли сказались мои недавние упражнения в стрельбе по киркхуркхам, то ли и правда рефлексы омоложенного тела стали гораздо быстрее, но мне хватило пяти выстрелов и примерно трёх секунд, чтобы уложить всех троих. Правда, в ноги попал только двоим (третьему пуля досталась в плечо) и дважды промазал.
После чего плюхнулся между моими слегка ошеломлёнными девушками и, рявкнув: «Быстро меня обняли!», активировал браслет-переходник.
Это было совсем не похоже на путешествие из Пирамиды сюда. Тогда всё произошло настолько быстро, что мы с Мартой почти и не заметили самого момента перехода.
Вот мы стоим посреди серебристого круга в Пирамиде, затем Никита говорит традиционное: «Поехали!», меркнет свет, на треть секунды замирает сердце, и перед нами уже ночная аллея Лефортовского парка.
Теперь же ощущения совершенно иные.
Видели когда-нибудь, как, словно по волшебству, появляется на фотобумаге изображение в кювете с проявителем? Ну, те, кто постарше и занимался не цифровой, а обычной фотографией, видели наверняка — на чистом белом листе фотобумаги как бы из ничего возникает, обретает черты, свет и тень человеческое лицо, или фигура, здание, дерево, далёкий пейзаж — в общем, то, что было на негативе. Несколько секунд — и фотография готова. Можно вытаскивать, закреплять и сушить.
