— ...ну, я говорю, чтобы он отстал — «Цыба... зачем байк? Мне нужен желтый джип, чтобы можно было отлифтовать и навесить люстру»! И Цыба в этот же день лезет в сеть и реально находит там убитый «Рэнглер», и я понимаю, что если откажусь, то Цыба сожрет мне мозг своим нытьем.
— Вы чокнутые!
— Вообще-то он такой. Чудной. Я вас познакомлю. — Макар рассмеялся и протянул девушке треугольный сэндвич — последний из пакета.
«В Москве — девять вечера», — булькнули динамики.
— Сколько? — Карина вздрогнула. Вытянула из сумочки мобильник с отключенным звуком. — О господи! Отец звонил... Три раза. Я же думала, что еще семи нет.
— Торопишься? Уже? — заволновался Макар, увидев, как побледнела Карина. — А если еще полчаса? Или поедем медленно? Очень медленно. Ты же обещала мне про свой строительный рассказать...
— Про что? А да... Ну давай как-нибудь потом? Побыстрее, если можно.
— Как скажешь! — Макар повернул в замке ключ, и «Рэнглер» тронулся с парковки на набережной. — Но мне правда жаль. Может, еще по кофе? Это же совсем недолго.
— Нет. Пожалуйста. Мы... мы лучше завтра встретимся. Или послезавтра.
Он вел машину быстро, умело. Что-то рассказывал, кажется, спрашивал о чем-то, но она уже не слушала. Отвечала невпопад. Сжимала в кулаке телефон и с ужасом ждала, что он каждую секунду может зазвонить, и ей придется ответить, потому что она не вернулась вовремя, а значит, весь дом уже на ушах. Пьет валерьянку мать, ходит из угла в угол отец, дед стоит в дверях, вертит в пальцах трубку и укоризненно качает головой. Роберт надевает куртку, готовый в любую секунду выйти на ее поиски. Карина Ангурян не имеет права нарушать правила. Это выдуманная Катя все может. И кататься по городу на желтом джипе, сперва на пассажирском сиденье, а потом и за рулем. И жевать вчерашние сэндвичи с сыром, запивая теплой колой. И смеяться нелепым шуткам. И шутить самой. И ругаться, когда не получается разворачиваться задом. И даже не отдергивать ладонь, когда ее касаются чужие пальцы. Катя — она такая. Смелая. Дерзкая. Свободная. Вот только закончилась Катя. И даже туфельки нет хрустальной, чтобы оставить принцу на долгую память. Сейчас она выйдет у чужого дома, даст ему несуществующий номер мобильника, наврет еще немного поверх прежней горы вранья. И скроется за дверью чужого подъезда, чтобы там переждать, пока он уедет, а дальше бежать через дворы домой.
А дома мать, отец, брат, дед, укоризненно качающий головой. Семейные тайны, скандалы, лабиринт, Пахак и ее «блестящее» будущее, в котором места для сэндвичей с сыром просто нет.
— Приехали. Слушай, а может, покружим тут еще минут пять?
— Извини. Я правда спешу. — Она выскользнула из машины и остановилась, чтобы попрощаться. Ей хотелось броситься ему на шею. Хотелось рассказать ему правду. Хотя всю правду нельзя говорить никому. Ну... Тогда хотя бы полуправду. Хотелось остаться. Больше всего хотелось остаться хотя бы еще на четверть часа. Но то, что можно Кате из строительного, нельзя Карине Ангурян.
— Ладно. Тогда до завтра? — Он обошел джип спереди и теперь стоял совсем близко. Так близко, что она могла видеть свое отражение в стеклах его круглых очков. — Диктуй номер — я сразу перезвоню, определюсь у тебя.
— Да. Ой! Слушай... — И еще одна ложь. — Это не моя труба. Подружки. Случайно обменялись утром. Так что ты сам запиши. Девятьсот восемнадцать...
— Ка-ать!
Он окликнул ее, когда она уже набирала цифры на замке (хорошо, что Люська, когда болела, заставила всех подруг зазубрить код наизусть, чтоб самой не вставать к домофону).
— Что?
— Я, кажется, забыл назвать свое имя, и ты даже не знаешь, как меня зовут.
— Знаю. Тебя в Ростове все знают, Макар Шорохов.
Она скользнула в подъезд, захлопнула за собой дверь и прижалась лицом к холодному металлу. Почему-то ей страшно хотелось плакать.
В столовой было пусто. Ходики укоризненно щурились со стены и — тик-так, тик-так — выговаривали Карине за непослушание. Она недоуменно оглядела прибранный стол и направилась к гостиной, надеясь обнаружить взрослых там, но перед телевизором сидела одна лишь мама и читала, время от времени поднимая глаза на экран. По первому каналу шло музыкальное шоу, звук был выключен — тоненькие, похожие на андроидов певички беззвучно раскрывали рты, напевая что-то про несчастную любовь. По крайней мере лица у певичек были такие тоскливые, что становилось понятно без слов — все в их жизни плохо и будет только хуже.
Карине подумалось, что это не в телевизоре, это в ее жизни все так плохо, что хуже уже некуда. А что сейчас за опоздание ей влетит — ерунда по сравнению со всем сегодня приключившимся. С известием о дурацкой свадьбе, с необходимостью покинуть родной дом и уехать во Францию, а главное, с Макаром Шороховым... Ей вдруг захотелось куда-нибудь спрятаться, и лучше навсегда. Хотя и до утра — тоже ничего. Хорошо бы сбежать вниз, к Пахаку. Он, конечно же, не поймет ни слова, не увидит ее слез, но будет сидеть напротив, внимательно слушать и мотать плешивой головой в унисон Карининым жалобам. Смешно. К пятнадцати годам она умудрилась обзавестить одним настоящим другом — слепым демоном. Смешно...
— Каро? — мать подняла глаза от книги. — Который час?
— Без пятнадцати десять.
— Именно. Ты опоздала! Меж тем, теперь ты отвечаешь за свое поведение не только перед нами, но и перед будущей своей семьей! Перед Артанянами! И я не хочу краснеть за тебя потом...
— Прости, ма. Больше не повторится. Засиделась с девчонками в кафе, — соврала Карина. Плюс еще одна ложь — хуже все равно некуда.
— Позже обсудим. А теперь бегом к деду. Там все тебя ждут. Произошло что-то серьезное. Что-то, кажется, опять с этими Шороховыми связанное.
Серьезное? Произошло? С Шороховыми? Может быть, опять метро? Как в прошлом году, когда дед чуть не попал в больницу с сердцем, а отец посинел от бессонницы, всеми силами пытаясь уберечь лабиринт от натиска вражеского клана. Шороховы лезли под землю с усердием бегемота, нанимали геологов, пробивали инвестирование, согласовали даже направление будущих линий и планировку будущих станций. Казалось, крах неминуем — тайна подземного Ростова вот-вот выплывет наружу и все... Конец всему! Лабиринту, Пахаку и самими Ангурянам. Однако Юрию Торосовичу удалось договориться с нужными людьми, и проект отложили. Отложить отложили, но вот надолго ли? Сколько можно сдерживать разъяренного бегемота? Год? Два? Пять?
Карина в перипетии отцовского бизнеса, разумеется, не лезла, но тщательно подслушивала. В конце концов, она тоже имела право знать, что произойдет с лабиринтом и демоном. Догадайся старшие, что малышка Каро во время всех тайных совещаний болтается поблизости, навострив уши, наверняка рассердились бы — не женское это дело. Женщины семьи Ангурян не должны забивать себе головы чем-то сложнее покупки новых украшений и, в самом крайнем случае, кормежки хихикающего демона.
Так вот, если мужчины опять собрались из-за метро, то зачем им понадобилась Карина? Зачем? Вот и выходит, что дело не в метро. Тогда в чем? Неужели ее получасовое опоздание стоит того, чтобы созвать семейный совет? Ох. Вряд ли. А что если мужчины заметили, с кем она уехала с ипподрома? Что если наябедничали подружки и теперь ей предстоит ответить за предательство? Девушка прижала ладони к побледневшим щекам.
— Ма, — робко протянула она. — Что хоть примерно случилось?
— Что? Где?
— Ну у деда? Зачем я им?
— Откуда мне знать? Меня что? Посвящают? Я же в этом доме чужая. — Сжатые губы, надрывный голос. Мать всем своим видом демонстрировала обиду. Обиду выпестованную, выхоленную за двадцать два года. — Джана, кофе! Джана, цхармоч! Джана, подай, принеси, приготовь, проследи... Джана то, Джана се, Джана, у нас сегодня важный гость, так что сиди и помалкивай...
— Гость? Стой, ма! Погоди! Какое сегодня число?
— Пятое вроде бы... И так двадцать с лишним лет. У них служба, у них долг, а у меня что? Что у меня? У меня тут вечный курорт, можно подумать...
— Пятое? Ох ты!
Под бормотанье матери Карина выскользнула из гостиной, пробежала несколько метров по коридору и остановилась перед ступенями в дедову пристройку. Часы на мобильнике показывали без четверти десять. Пятое октября. Пятое. Октября. Карине не следовало знать, но так уж вышло, что она знала. Пятое октября — дата, которую всякий смотритель помнит крепче, чем день своего рождения, Рождество или Вардавар. В ночь с пятого на шестое смотритель спускается в лабиринт для того, чтобы встретиться с самим мэтром Барбаро и доложить, что все в порядке, ловушки работают, Пахак цел, а сам смотритель, как всегда, на посту.
* * *
Мэтр Барбаро, дон Барбаро, синьор Барбаро. В доме нечасто произносили это имя, чаще называли «хозяином» и на все настойчивые расспросы о таинственном венецианце отвечали односложно, поэтому Карине пришлось самостоятельно перерыть поисковики. То, что она обнаружила по запросу «Иосафато Барбаро», выглядело не слишком достоверным — чересчур много домыслов, еще больше фальсификаций, возникших не без усилий самих Ангурянов. Но все же Карина нашла гравюру с изображением самого «хозяина» и несколько раз перечитала его «Путешествие в Тану», написанное скорее для того, чтобы запутать любопытных, нежели чтобы пролить свет на историю ростовских подземелий.
