Даже в школу пришлось походить три недели, в тот самый восьмой «Г» класс, в котором, как я быстро понял, собрали самых бесперспективных и проблемных с точки зрения учёбы и поведения ребят и девчат.
Всего их в классе насчитывалось двадцать четыре. Я — двадцать пятый. Мало по сравнению с другими классами, где количество учеников переваливало далеко за тридцать.
Мне, впрочем, было всё равно, — я знал, что надолго здесь не задержусь. Поэтому и близко знакомиться ни с кем не собирался, хотя тут дело было не только в скоротечности моего пребывания в этой школе.
Проблема ровесников.
Она начала вырисовываться ещё в Кушке, и в Москве снова возникла.
Ну неинтересно мне было с большинством из них!
Поначалу, когда я только привыкал к своему новому юному телу и тому невероятному факту, что оказался на другой планете и даже в каком-то смысле в другом времени, это было свежо — снова почувствовать себя мальчишкой.
Но потом я быстро соскучился.
Дружба хороша, когда между людьми идёт какой-то обмен: информационный, смысловой, деловой, чувственный, наконец. А когда люди находятся в совершенно разных категориях…Поэтому мне так легко было в кушкинской футбольной команде, потом в Штатах, а также с Петровым и Бошировым — во всех случаях я имел дело со взрослыми. Да, они знали и умели гораздо меньше меня, но само их восприятие мира было взрослым, а я, как и они, был взрослым человеком. Пусть спрятанным в тело подростка. Это нас роднило.
Что там говорить! Даже на Гараде при всём нашем равенстве, братстве и обществе справедливости дружба между взрослым и подростком была крайне редким явлением. Таким же редким, как и здесь, на Земле. И это совершенно естественно — люди в силу своей природы всегда тянутся к тем, кто ближе им не только по образованию, профессии или увлечениям, но и возрасту.
Тем не менее, знакомиться с моими новыми пусть и недолгими одноклассниками, конечно, пришлось.
Для начала с соседкой по парте.
— Ты в физике сечёшь? — спросила она сразу, как только меня увидела, а случилось это минут за пять до начала урока.
Я окинул её быстрым взглядом.
Невысокая, медно-рыжая, с россыпью веснушек по носу и щекам. Глаза светло-карие, с зелёными крапинками, нахальные. Нижняя челюсть чуть выдвинута вперёд, но это её не портит. Наоборот, придаёт решительный и независимый вид.
— Секу, — ответил честно.
— Сам бог тебя мне послал! — воскликнула она. — Хоть его и нет. Я домашку не сделала, не смогла задачу решить. Поможешь?
— Давай тетрадь и учебник.
Секунда — тетрадь и учебник оказались на парте. Вторая — учебник раскрыт на нужной странице.
— Вот эта, — ткнула пальцем с коротко обрезанным ногтем.
«Стальная деталь массой 3 кг. нагрелась от 20 до 40 градусов Цельсия. Какое количество теплоты на это ушло?» — прочёл я.
— Смотри, — показал в учебнике. — Вот же формула. Удельную теплоёмкость стали нужно умножить на массу детали и разность температур. Всё очень просто.
— Если бы ещё знать, что такое удельная теплоёмкость стали… — пробормотала она.
— Это ключевой вопрос, — улыбнулся я. — Если быстро и просто, удельная теплоёмкость показывает, сколько теплоты нужно затратить, чтобы нагреть единицу массы того или иного вещества на один градус. В нашем случае один килограмм; вещество — сталь; градусы — по шкале Цельсия. Удельная теплоёмкость стали 500 — вот она, в таблице. Осталось только подставить значения. Пиши…
Следует признать, соображать и действовать быстро рыжая умела. Шариковая ручка залетала по бумаге.
— Тридцать тысяч получается? — она показала мне тетрадь.
— Верно. Только напиши «Дж». Это значит джоулей. Теплота в джоулях измеряется.
— Тридцать тысяч джоулей или тридцать килоджоулей. Верно?
— Вернее некуда.
— Класс! — воскликнула она и протянула руку. — Спасибо! Меня Таня зовут. Таня Калинина.
— Серёжа Ермолов, — я осторожно пожал её узкую тёплую ладошку.
— Будешь у нас учиться?
— Недолго.
— Как это?
— Потом расскажу, — пообещал я, потому что в класс вошла учительница, и начался урок.
На ближайшей перемене Таня быстро рассказала мне об одноклассниках, особое внимание уделив хулиганистой компании двоечников под предводительством второгодника Длинного — высокого, чуть сутулого парня с обманчиво равнодушным взглядом глубоко посаженных глаз на костистом лице и ныряющей, чуть в раскачку, приблатнёной походкой, которой любили щеголять некоторые кушкинские пацаны.
К слову, не только они. Такая походка встречалась мне и в Штатах, там её называли «гангстерской» или «чикагской», что лишний раз подтверждало старую истину: мода не знает границ. Будь это мода на одежду, образ жизни и даже походку.
— Это кличка такая — Длинный? — спросил я.
— Ага, — ответила Татьяна. — Фамилия его Коровин. Но шутить на этот счёт не советую. Коровой, там, называть или ещё как… Вообще не советую с ним связываться. Тот ещё гад.
— Что так?
— Мальков обижает. Отнимает деньги. Папаша у него мент, мамаша в торговле, вот он и пользуется. Всё с рук сходит.
— Ясно, — сказал я. — Плохо это, надо бы исправить.
— Пробовали уже. Бесполезно. Папаша-то не простой мент, а целый майор, начальник нашего РОВД [2]. И у мамаши связи большие.
— А что Гуменюк?
— Завуч? Ну, она знает, что Длинный после восьмого из школы уйдёт по любому. Сделает всё, чтобы его выпихнуть и вздохнуть с облегчением.
Как и меня, подумал я. Причина разные, желание одно. С пониманием.
Столкновения с Длинным и его компанией, разумеется, избежать не удалось.
Дело было на школьном дворе во время большой перемены. Я стоял, ловя лицом тёплые солнечные лучи и сетуя про себя, что осень в Москве наступает гораздо раньше, чем в Кушке.
Длинный (я уже знал, что зовут его Валентин) с тремя подпевалами ошивался
