Сплюнув, старший капрал отправился обратно к себе в палатку. Без глотка односолодового точно не заснуть. А надо еще поспать, так рано встать – потом весь день как вареный будешь…
Еще через минуту с небольшим что-то промелькнуло на усыпанном звездами небе – а потом сплошная стена разрывов накрыла лагерь…
Конец сентября 1992 года
Где-то в Крыму
Сезон уже почти закончился, и купальщики возвращались домой от теплых берегов, а курортная жизнь замирала. На променаде набережной, где в разгар сезона яблоку негде упасть, было относительно свободно, можно было даже найти место у чугунных, витых решеток и посмотреть на море. Смотрел я недолго, напомнило другой город, где была такая же набережная.
Время идет, и рано или поздно мы залечим свои раны на теле. Но мы никогда не сможем залечить свои раны в душе. Мы никогда уже не будем прежними…
Таксомотор мне удалось найти легко, и взяли с меня совсем немного. Таксист – смешной усатый грузин, кои в этих местах держали все перевозки, что-то рассказывал всю дорогу, эмоционально размахивал руками, ухитряясь не слететь с дороги, но мне до этого дела не было. Палку я свою бросил, голова уже почти не кружилась. На наставления выписывавших меня докторов я тоже плюнул. И вообще – вляпался в дерьмо я под самый конец, да так обидно, что и рассказывать не хочу. Может, и расскажу когда-нибудь. Позже. Хорошо, что контузией да незначительными ранениями обошлось…
Закрытый дом отдыха Министерства обороны только числился по оборонному ведомству, на деле он принадлежал разведке и использовался в самых разных целях, в том числе и в прямой – для отдыха офицеров Главного разведупра Генерального штаба. О том, что Юлия здесь, я узнал совсем недавно. Никаких препятствий к тому, чтобы посетить ее, не было, просто опасались каких-то действий со стороны британской разведки. Все равно, информация о ней была, и если они узнают, что она выжила, одна из немногих, кто был замешан в недавние события самым прямым образом, то попытаются выйти на нее, чтобы понять, что на самом деле произошло. Возможно, и ликвидировать – теперь она была опасна, потому что знала часть правды – пусть малую часть, но все же правды…
Таксисту я дал десятку, махнул рукой, когда он начал искать сдачу. Придерживая локтем папку, направился к КП.
– Господин капитан-лейтенант! – Заметив орден Святого Георгия третьей степени, начальник караула вытянулся во фрунт, забыв даже должностные обязанности. – Вам… назначено…
– Мое имя должно быть в списке. Капитан-лейтенант Воронцов.
Награждали меня по закрытому списку флота, удивительно, но без приписки «без права ношения до отставки». Потом я узнал, что так распорядился Государь. Точно так же, по закрытому списку, присвоили внеочередное звание, и то и другое – без указания сути заслуг, хоть в этом секретность соблюли. Много таких, как я, в последнее время стало по Руси великой – с наградами, которые в мирное время не получишь никак, и с жестким, недобрым блеском в глазах. Тех, кто падает на асфальт, когда на улице вдруг прострелит автомобильный глушитель, тех, кто не спит по ночам. Много…
– Так точно, господин капитан-лейтенант. Машину вызвать?
– Что, простите? – Я вернулся в этот мир из раздумий.
– Машину. До основного здания почти два километра идти, да в гору.
– Ничего страшного. Пройдусь. Заодно поврачуюсь, говорят, у вас тут воздух лечит.
– Так точно, господин капитан-лейтенант, зимой – ни одной простуды ни у кого!
– Это хорошо…
Идти надо было мало того, что без малого два километра, так еще и почти все время в гору – по причудливо петляющей между соснами, кедрами и кипарисами выложенной брусчаткой дороге. По дорожкам, вьющимся между деревьями, ходили люди, по брусчатке вверх и вниз сновали электрокары – обычные машины сюда не пускали. Попадавшиеся навстречу пациенты недоуменно смотрели на меня – появляться в форме здесь было моветоном…
Палата. Светлая, просторная, похожая на гостиничный номер. Видимых мер охраны нет. Открытое окно…
– Как ты? – Голос ее был все тем же, манящим, хотя и усталым.
– Нормально. Почти – нормально.
– Я думала… – Она отвернулась, посмотрела куда-то вдаль, в огромное, панорамное, выходящее во дворик окно. – Кто же придет за мной. Оказалось, ты…
Я раскрыл папку, бросил на кровать рядом с ней лист гербовой бумаги…
– Читай.
– Что это… – Она не взяла лист в руки.
– Помилование. Высочайшим именем ты помилована. Больше за тобой ничего нет, шантажировать тебя больше никто не сможет.
– Я же не просила…. – Что-то не нравилось мне в ее тоне. Какой-то надлом, в сочетании… с вызовом.
– Его Величество не нуждается в прошениях, хотя принимает и их. «Подданный, виновный перед законом и людьми, но чьими заслугами удалось злодейское умышление против государственной власти и Высочайшего имени раскрыть, а злодеев изловить, имеет быть помилован Высочайшим именем по вхождению министра дел внутренних либо товарищей его». Государь сам решает – кого помиловать – а кого нет.
Помилование в числе прочего мне устроил Цакая – уже после отставки. Странно – но по ощущениям, потеряв должность, во власти Цакая никак не потерял. Непосредственно с прошением входил Котовский.
– Интересно… – протянула она. – Иван тоже просил о помиловании, но ему отказали. Причем – сразу…
Человек умышляет на убийство, а потом входит с прошением о помиловании к тому, кого он умышлял убить. Нормально – нет?
– Твой Иван – государственный преступник. – Я начал заводиться, с нервами у меня в последнее время было неважно. – Преступник, террорист и убийца. Он умышлял убить Государя, умышлял против власти. Если бы я узнал об этом до суда, то просто убил бы его, убил как бешеную собаку.
– И все-таки – прощение же я получила не просто так? Как же я продала душу?
Наверное, говорить об этом не стоило. Но я сказал.
– Мои друзья задним числом внесли тебя в список осведомителей департамента по борьбе с терроризмом. Благодаря полученным от тебя данным нам удалось частично переиграть британскую разведку и ликвидировать опаснейшего государственного преступника – террориста по кличке Пророк. Как бы то ни было дальше – Пророка больше нет и совершить еще что-нибудь он уже не сможет. Потому что лежит в земле.
– Его убил ты?
– Да, – не стал лгать я.
– А чем ты тогда лучше?! Чем вы все лучше. – Она повернулась ко мне, и я отшатнулся, увидев пылающий в ее глазах огонь. – Чем вы все лучше того же Ивана?! Тем, что ты убиваешь именем вашего Государя, а он хотел убить, чтобы что-то изменить в этой стране?! Этим?! Если хочешь знать – я больше виновата, чем Иван, это я его подговорила убить Государя! (Это было неправдой, но она не знала, что еще сказать…) Я, понимаешь, я!!! Потому что надо что-то изменить, мы не можем больше…
Серая пелена на миг застила глаза, а когда я пришел в себя – то увидел, что наделал. И ее, лежащую на кровати и с ужасом смотрящую на меня. И себя, с занесенной для еще одного удара рукой. Рука – сжатая в кулак для смертельного удара в горло. Что же мы делаем, люди…
– Ты хотела что-то изменить? Ты изменила. Целый город погиб из-за таких, как ты, кто хотел что-то изменить. Это не только мой Государь – он еще и твой. И он помиловал тебя, хотела ты этого или нет. Но на твоем месте я бы уехал из страны. Не стоит искушать судьбу. Второй раз тебя никто не помилует….
Волны бесновались внизу, в нескольких десятках метров подо мной, атакуя громадный каменный монолит с той же силой и яростью, как они делали это несколько тысяч лет подряд. И рано или поздно они добьются-таки своего – монолит не выдержит…
На наших лицах
Без ответа
Лишь только отблески рассвета
Того,
Где ты
Меня не ждешь…
Дурацкая мелодия крутилась в голове, не давая думать. Море манило…
– Господин Воронцов…
Услышав знакомый голос, я повернулся. Так и есть… Бывший первый товарищ министра внутренних дел собственной персоной. Даже я не услышал, как он подошел сзади. У въезда на смотровую площадку дома отдыха стоял черный «Хорьх» с правительственными номерами…
– Поправляете здоровье, господин Цакая?
– Увы… – Старый грузин вздохнул, сделал какое-то неопределенное движение рукой. – И рад бы в рай, как говорится…
– У вас же сейчас есть свободное время. Вы в отставке. Или нет? – Я кивнул на правительственную машину. Цакая рассмеялся недобрым, каркающим смехом.
– Вы поспешно делаете выводы, мой друг… И вы слишком мало пока знаете про разведку… Такие, как я, в отставку не уходят, для нас отставка – смерть. Иногда безвременная. Впрочем, не буду ходить вокруг да около – отомстить хотите?
– За кого?
– Хотя бы за себя… За то, что с вами сделали…
– За себя? Чтобы отомстить за себя, милейший господин Цакая, я должен застрелиться – ни больше ни меньше…
