Стремительно начавшийся штурм завершился такой же стремительной победой.
И кровавой резнёй.
Пытавшихся бежать англичан настигли и истребили без великодушного милосердия победителей.
* * *
После боя, сидя в захваченной крепости, Жанна покорно дала себя осмотреть, хотя и твердила весь остаток дня, что совсем не пострадала. Однако, известие о расправе над гарнизоном крепости заставило её побледнеть и пошатнуться, что послужило для Алансона и других военачальников поводом немедленно позвать врача. Теперь все они толпились в комнате, ожидая результатов осмотра, как приговора.
– Ушибы есть, но несерьёзные… Я не вижу ничего страшного, шлем смягчил удар, – говорил врач, ощупывая голову Жанны и заглядывая ей в глаза. – Чтобы господам было понятнее, наша Дева пострадала не больше, чем пострадал бы любой из вас, вылетев из седла на турнире.
– Помнится, однажды я день провалялся без сознания, вылетев так из седла, – заметил Ла Ир.
– Я имел в виду обычное падение, после которого быстро встают.
Растерев Жанне виски остро пахнущей мазью и велев применять к ранам оливковое масло с жиром, лекарь удалился. Следом за ним Алансон выпроводил всех остальных, но сам задержался.
– Ты недовольна, Жанна? – спросил он, без особого, впрочем, смущения, а скорее, с вызовом человека, уверенного в своей правоте. – Сердишься? Полагаешь, следовало взять их всех в плен? Или, может быть, ты хочешь, чтобы я наказал передовые отряды за жестокость?
– Теперь уже нет смысла, – тихо ответила Жанна. – Но столько крови не могло пролиться безнаказанно.
– А я на это отвечу, что пролитая кровь, как раз и была наказанием. Я сам отдал приказ не брать пленных, когда узнал, что ты ранена, и не жалею! Оставь этот грех на моей душе и забудь. Сделанного уже не переделать. Но, если ты сердишься… Что ж, велю отслужить мессу… и не одну, но только за то, что ты всё же с нами, живая и невредимая… Это единственное, что важно сейчас, потому что ты очень дорога мне, Жанна… Очень дорога! Как и всем нам.
От внезапно подступившего волнения щеки молодого герцога покрыл лёгкий румянец. Он говорил, то ли не замечая, то ли не обращая внимания на Клод, которая, сидя в стороне, взялась отчищать от грязи доспехи Жанны и теперь затихла, боясь самым робким движением помешать или вызвать неловкость от своего присутствия.
Короткий обмен взглядами во время долгой паузы совсем её смутил. От глаз девушки не укрылось, как на мгновение синие глаза герцога словно подернулись туманом откровенной мечты, как дрогнули опущенные ресницы её подруги, как пыталась она побороть смущение, неуместное сейчас, но рвущееся наружу, потому что за словами герцога виделось то желанное, что против воли закрадывалось и в её сердце.
– Я всё понимаю, – прошептала Жанна. – Но одна моя рана не стоит стольких смертей.
– Ла Ир сказал, что падение волоса с твоей головы стоит большего. И я теперь сожалею только о том, что это были не мои слова.
– Вашим было дело, – выдохнула почти шепотом Жанна. – Да, я недовольна… Но спасение вашей души для меня так же важно, как спасение Франции. Я помолюсь за вас сегодня, мой прекрасный герцог. Только обещайте… вы должны исповедаться… Обязательно! Как и всё наше войско.
Вместо согласия Алансон низко поклонился и вышел…
Жанна какое-то время сидела молча, потом подняла на Клод взгляд, в котором, как она ни старалась, радость неумолимо перебарывала отчаяние.
– Мне стыдно, – беззвучно прошептали её губы.
– Не говори ничего, – так же тихо остановила подругу Клод. – Он прав в одном – сделанного уже не изменить. И утешить может только то, что ты всё делаешь, чтобы эта война скорее закончилась.
– Да… да. И поэтому надо торопиться…
Некоторое время она наблюдала за тем, как под руками Клод доспехи снова обретали чистоту и блеск. Потом взгляд её ушёл куда-то внутрь себя.
– Сегодня в сражении я видела Пьера…
Голос Жанны прозвучал отстраненно и глухо, словно тоже улетал куда-то с её мыслями в минуты долгой паузы, за время которой она то хмурилась, то замирала, то выходила из задумчивости, сердито встряхивая головой.
– Он храбро сражался… Знаешь, иногда мне кажется, что он и мой брат тоже… за неимением других. Ты, он и Жан – последняя связь с моей прошлой жизнью…
– Да, – кивнула Клод, не прерывая своего занятия, словно эта резкая перемена в разговоре ожидалась ей именно сейчас. – Но и эта связь прервётся, когда ты завершишь свою миссию. И это будет правильно. Твоя прошлая жизнь станет легендой. Воспоминанием… Возможно, Пьер и Жан захотят остаться и получить какие-то должности при дворе, но твоя связь с прошлой жизнью всё равно станет тоньше… на меня.
– Почему? – Жанна насупилась. – Ты, что же, считаешь себя недостойной жить при дворе, как они? Или решила, что не сможешь этого?
– Не знаю.
Клод провела пальцами по гладкой поверхности нагрудника. Из-за горящего в комнате факела, который принесли для осмотра Жанны, а потом так и оставили, отполированный металл казался золотистым.
– Не знаю, – повторила она. – Дома спросила бы ты меня, смогу ли жить в военном лагере среди мужчин, и я бы сразу сказала «нет!». Но, видишь, живу. И многое здесь кажется мне уже привычным… Наверное, жить можно везде. Даже там, где особенно не нужен. Это тяжело, но можно, надо лишь дождаться какой-нибудь радости внутри себя. Просто, когда есть выбор, там, где ты не нужен, лучше не жить.
– Ты нужна мне, Клод. И всегда будешь нужна!
– Нет.
Взгляды девушек встретились – один удивлённый, другой уверенный и приветливый.
– Нет, Жанна, не буду. Это не обидно, поверь. Всё слишком изменилось, и будет меняться сильнее и сильнее. Даже если ты, вдруг, вернёшься, всё равно никогда уже не станешь прежней… Да и я, если вернусь, уже не буду Жанной Арк. Я теперь навеки останусь Клод, о чём нисколько не жалею. И, если не позволят вернуться к семье, хотелось бы просто жить где-нибудь неподалёку от тех мест, где я тоже, может быть, никому не нужна, но где я буду точно знать – тут моё место… Помнишь Дерево Фей? Это то, что МНЕ будет нужно всегда. И не потому, что я так скромна и стыжусь сама себя среди знатных господ, а потому, что только там Клод сможет стать настоящей и жить с постоянной радостью внутри. Ты ведь понимаешь меня?
Слушая её, Жанна опустила голову. На последний вопрос она даже не кивнула, и какое-то время в комнатке было тихо, потом Клод вздохнула и, отложив нагрудник, потянулась за нарукавником…
– Я поняла… Поняла, почему ты вспомнила про Дерево Фей… – сказала, наконец, Жанна. – Да, конечно, я должна буду тебя отпустить. То, чем живём мы здесь, из-за чего так волнуемся и страдаем, когда-нибудь пройдёт и, может быть, будет забыто со временем. А там для тебя жизнь вечная, в ней нет понятия смерти… Да, это я поняла. И, наверное, очень виновата, что увлекла тебя за собой…
– Не говори так! Мы поклялись быть вместе до конца, и я ни за что тебя не брошу!
– Да, знаю… Но ты сама научила меня слышать то, чего никто больше не слышит, и теперь у меня тоже есть своё тайное. Я не рассказывала, но там, в Домреми, незадолго до отъезда, Дерево Фей, наконец, заговорило со мной… И этот голос… Их будто бы несколько, хотя каждый какой-то особенный и говорит о своём… Но он всё равно, словно один и ничей. И он убеждает, поддерживает, даёт силы… Я знаю, тебе не понравилось, что перед дофином пришлось сказать о святых, которые меня направляют. Но разве это ложь? Ведь кто-то говорит со мной внутри меня! Это странное ощущение, но, как раз, ты можешь понять, как такое бывает, да?
– Да.
– Но можешь ли ты объяснить, от кого исходит этот голос?
– Почему ты спрашиваешь только сейчас?
– Потому что несколько минут назад во мне впервые шевельнулось сомнение… До сих пор всё было так ясно – нужно делать своё дело, соотносясь только с Божьими заповедями и более всего заботясь о чистоте душевных помыслов, как своих, так и своего воинства. Но вот они согрешили – убили, не сражаясь, не защищаясь. Убили просто потому, что были злы на тех, кто уже не мог ответить, а мой голос молчит… Умом я понимаю, что должна негодовать, что-то делать, внушать милосердие… Как Божья посланница, я вообще должна не допускать сражений! Выезжать перед врагом одна и убеждать его отступить, как это сделала ты! Но всё не так. Я сражаюсь, подгоняю солдат в атаку, чтобы шли и убивали других солдат и оправдываю всё это необходимостью довести до конца свою миссию!.. Да, ты можешь не верить, когда я говорю, что считаю истинной Девой тебя. Но, поверь хотя бы в то, что мне тоже не обидно быть той, кто проложит тебе дорогу к людям, которые давно ждут свою Деву. Я готова к тому, что всего лишь короную дофина. А потом… Даже не представляю, что именно должно случиться, но верю – это будет подлинным чудом, и совершишь его ты! Пугает только одно – почему через кровь?! Точнее, почему я пошла этим путём? Мой голос говорил: иди, сражайся, и я поняла его так, как услышала. Но, может, он имел в виду другое? Или этот голос не такой, какой слышишь ты?.. Я начинаю путаться… Заставляю каяться своих солдат, и сама много молюсь, но… Ты не поверишь, Клод – сейчас, когда он… мой герцог, прекрасный, как ангел, так легко говорил о своём грехе, я ничего не ощущала, кроме радости!.. Что это? Может быть, уже наказание за то, что не смогла избежать бойни с самого начала и всё делаю не так, как должна?!
