В общем, до дверцы, за которой предполагался вожделенный балкончик, Красавчик добрался не так быстро, как ему хотелось бы. Да и с замком пришлось повозиться — отращенный в Чикаго «замочный» ноготь пришлось еще до поездки спилить. Тут Красавчик кстати вспомнил о дедовом шиле и вопрос немедля решился в его пользу. Дверь поддалась и распахнулась. А вот балконная дверца, хоть и выглядела хлипкой, оказалась не в пример капризнее. Провозившись с ней целых три, а то и все четыре минуты, Генри плюнул, втянул кулак в рукав и размахнулся, чтобы со всех сил ударить по окну.
Откуда-то издалека послышалась беспорядочная стрельба… Несколько одиночных выстрелов из ружья, потом мужской смех. «Ворон гоняют… или кошек», — догадался Красавчик. Все охранники мира одинаковы, при виде вороны или кошки в любом стороже просыпается инстинкт, и он не успокоится, пока не засадит в нарушителя порцию дроби… или соли, смотря чем заряжена его берданка. Генри снова хорошенько размахнулся…
И тут в саду, уже где-то рядом, раздался мужской окрик. Еще окрик… Хлопок… Грохот… Тишина… Женское бормотание. Хлопок!
Кулак замер в двух дюймах от стекла. Что за черт! Это уже было не сторожевое безобидное ружьишко. Не узнать выстрела из кольта Красавчик не мог. Это был он — родненький. Такой же, а то и тот самый, что отобрали у Генри днем турки. Послышались шаги. Шаги мужские, быстрые, по-хозяйски уверенные. Кто-то спешил от ворот сюда — внутрь сада. Тут же внизу, под самым балконом забормотали громче и Красавчику почему-то стало страшно. Не сильно, не до пустоты под ложечкой, но он вдруг вспотел.
Зашумел взбудораженный выстрелами дом, кое-где захлопали ставни, застучали по половицам подошвы сапог, зашуршали по коврам домашние чувяки… «Что? Что такое?..» И над всем этим еще негромким, но тревожным гулом раздался вдруг женский крик.
— Стыывиииин! Любимый! Стывин!!! Вставай! Очнись, Стывин! Вот смотри… Я здесь, я с тобой, пойду, куда ты скажешь… Стывин!!! Милый… Очнись! Смотри, я здесь! Я и чемодан взяла, и сложила туда все, и пирожки сложила… Стывин!!! Не умирай…
Она произносила «Стивен» как «Стывин» и кричала неумело, очень тихо, как будто шепотом. Уже не раздумывая, Красавчик выбил стекло, вылетел на балкон, склонился над перилами — тело человека по имени Стивен (фамилия неизвестна) лежало поперек мощеной гранитом дорожки. Лежало в небольшой темной лужице и не двигалось. Здесь же была девчонка. Она билась в руках сторожей, мотала непокрытой головой и пыталась что-то прокричать. Но кто-то накинул ей на голову и плечи шаль, прикрывая «стыдное» от мужских взглядов, и она замолчала. Так замолкает канарейка, стоит лишь набросить на ее клетку плед. Подбежали женщины — трое или четверо. Одна, похоже, сама генеральша. Подхватили несопротивляющуюся девушку под руки, поволокли в дом. Она загребала ботиками цветную гальку с дорожек, как капризный ребенок, которого насильно оттаскивают от ярмарочных каруселей. «Вот и все… не будет собаки у вас… ничего не будет», — подумал Красавчик и перевел взгляд на тело незадачливого жениха. По всему выходило, что глупый мальчишка принял стрельбу сторожей по воронам за обещанный Красавчиком шум и поторопился.
Совесть Красавчика не мучила, он сделал для «голубков» все, что мог, и даже больше. Пришло время подумать и о себе. Перемахнув через перила, Генри вцепился в обжигающий ладони плющ и ловко стал спускаться. Секунда, другая… он спрыгнул прямо на немолодого турка, стоящего на шаг дальше остальных, и свалил того с ног. Вырубить турка ударом в челюсть и выхватить из рук заряженный парабеллум было делом одной секунды. И в эту же секунду Красавчик начал стрелять. Он еще пока спускался, прикинул, что сперва снимет плечистого, потом усатого, а за ним сразу бровастого и одноглазого. Там очередь дойдет и до тех, кто бежит от ворот. В общем, девяти патронов за глаза должно было хватить. Однако непривыкший к немецкому оружию Красавчик, несколько раз промазал. А когда, через несколько секунд, приноровился, магазин его был уже пуст. Турки заклекотали, засуетились, защелкали затворами. Красавчик Баркер прямо почувствовал, как старушка-смерть ласково похлопала его по плечу.
— Морж… Морж, сэр!
— Что? Жив, что ли? — нагибаться и выяснять степень живости масонского выкормыша у Генри времени не было.
Он сунул руку в нагрудный карман, сперва нащупал часы, с проклятьем отшвырнул их в сторону, а потом вцепился в Моржа всеми пальцами, понятия не имея, делает ли он то, что надо, и что вообще сейчас произойдет. А когда трое турок, тех, которые находились к Красавчику ближе всего, вдруг осели на землю и там застыли в неуклюжих позах, Генри опешил. Опешил не он один — остальные его противники замерли в ужасе, уставившись на своих застывших насмерть товарищей.
— Господи Иисусе… Это что за леденцы из жмуриков? — выдохнул Генри.
— Морж… — прохрипел мальчишка.
Случаются мгновенья, когда и надо бы позволить себе минуту-другую на осознание произошедшего, а вот некогда. Это было именно такое мгновенье. Красавчик, стараясь не прикасаться к обледеневшим конечностям турок, быстро обшарил их и обнаружил в кобуре у одного из «леденцов» собственный кольт.
— А ты не такой уж и легкий, как мне казалось… — Генри взвалил своего не-брата Стивена на спину и тяжело поковылял к калитке. — Пошли отсюда, пока они не опомнились.
***
Креветка, за ночь застывший немногим меньше свежезамороженных турок, увидев Красавчика в конце квартала, тут же растормошил фаэтонщика и заставил того ехать Генри навстречу.
— Тихо, тихо класть коляска. Бей эфенди кютю… Чок кютю.
— Без тебя знаю, — огрызнулся Красавчик. — Что? Его там бросать надо было? Он, конечно, масон и конфедерат, но все же американец! Едем к Потихоньку… Пусть зашивает! А закочевряжится, так у меня есть, чем его подбодрить…
Генри грозно сдвинул брови к переносице. Потом отвернулся и так, чтобы никто не видел, сглотнул соленый ком. Парень помирал, и чтобы это понять, не надо было быть хирургом. Пуля вошла мальчишке в спину, и вышла наружу спереди, разворотив живот. Кровищи было столько, что фаэтонщик даже ныть не стал, когда увидел, во что превратились ковровые сиденья его экипажа. Махнул рукой и молча принял у Креветки десятидолларовую купюру.
— Морж… Предметы… Я — Иуда? Предал своих, умру теперь предателем? Но ведь не позорно предать из-за любви, сэр? Вы как думаете? А?
— Ничуть не позорно! Ты не разговаривай много… Я тебя сейчас к хорошему лекарю свезу, он тебе кишки обратно вставит.
— Вот… Вы грозились мне кишки выпустить, а теперь грозитесь обратно вставить… Акааххххка… — пацанчик закашлялся, запузырилось на губах розовое.
Красавчик обернулся, хотел сказать Креветке, чтобы тот поторопил фаэтонщика, но тут увидел, как из-за поворота вылетают верхом на скакунах турки. Видимо, из дома подоспело подкрепление.
— Гони! — заорал Красавчик.
— Генри… Простите меня за все… Вы — хороший чело…
«И ты меня извини, Малыш», — подумал Генри, и «Малыш» совершенно точно относилось к злополучному мальчишке, который за свою короткую жизнь наделал столько глупостей, что хватило бы человек на сто. Но который все-таки прожил не зря, потому что успел полюбить по-настоящему. «Извини… Так надо». Красавчик кивнул Креветке, и тот столкнул тело того, кого Красавчик Баркер целых четыре месяца считал своим братом, на обочину. Фаэтонщик спрыгнул сам — решил, видно, что пара сломанных ребер лучше, чем размозженная в кашу черепушка.
— Гони!
Креветке не надо было повторять дважды. Он ловко перекатился на облучок, подхватил вожжи и завопил громким фальцетом. «Хайди! Хайди! Чабууук!»
Прорвать шилом солидную дыру в кожаной обшивке фаэтона — плевое дело. А вот стрелять с двух рук, когда ты едешь в болтающемся, подпрыгивающем рыдване — дело не плевое. Но доставать из кармана Моржа Красавчик не собирался. Турок или японец, кому охота помирать вот так не по-человечески, превратившись в сосульку?
— Куда ты правишь? Едем куда? — крикнул Красавчик Креветке, не оглядываясь. На мушке у него был кто-то очень похожий на самого Тевфик-пашу, и Красавчик размышлял, стоит ли делать сиротой девчонку, уже потерявшую сегодня любимого.
— Капалы чарши… Гранд пазаар. Там есть, где ходить сразу далеко от Истанбул… Секрет! Никто не знает… Креветка знает! Сразу шаг раз-два — и далеко-далеко от Истанбул. Лондра можно. Можно Парис! И Москова тоже можно. Никто плохой человек никогда Красавчик не ловить! Хайди, хайди! Чабууук!
— Чего? Да на кой мне Лондон? Да и Париж не особо сдался. Москва? Вот, Москва, пожалуй подойдет. Ходуля — милый дружок мой, поди, все еще там… Все еще гоняется за Жужелицей. А что? А ведь это дело. Ходуля — человек свой, хоть и нытик. И про чертовы цацки многое знает. Так, может, Ходуля подскажет, кому из их кодлы может понадобиться хорошая ищейка…
