С моим десятком тоже было не все хорошо. Точнее, хорошо, но не для моих планов. Два казака, наведываясь в Якутск, успели найти себе жен, привести сюда. Стали жить отдельными домами. Еще один после очередной поездки в Якутск, поделился, что присмотрел невесту. События, конечно, замечательные. Да и казаки мои числились в людях состоятельных и серьезных, при хорошем месте. Только вот не факт, что женатый человек пойдет в очень рискованных поход.
Параллельно приходилось постоянно поддерживать контакты с моим будущим начальником – Хабаровым. Увидев моих новобранцев, он возжелал тоже подготовить себе «войско». Набрал десятка три покрученников, тоже стал их «научать», как мог.
Со скрипом, с матом и мыслями «а не послать ли все это», но дела шли. За несколько месяцев мы собрали на двоих почти сотню вполне боевитых бойцов. Последнее время я решился на чудовищный расход пороха – самого дефицитного товара из всех, что у меня были. Решил я наших бойцов поучить стрелять залпами или, как тогда говорили плутонгами. Смысл в том, чтобы разбить отряд на несколько групп, выстроить в линии. Как только первая линия выстрелила, она отходить назад, а палить вторая, за ней третья. Тем временем первая успевает зарядить ружье. Получался такой живой пулемет. Не то, чтобы сибирские люди этого приема не знали. Не любили – это точно. Но в Сибири иностранцев было немало. Многие из них поднялись. Они и передавали европейские приемы залповой стрельбы сибирякам. Правда, больше стрельцам и солдатам.
Вот и я решил, что нам это не помешает. Вспомнил все, что сам знал про залповую стрельбу. Потом какое-то время и свой отряд, и отряд Хабарова я тренировал перестраиваться. Это было то еще развлечение. Мужики слушались без охоты, без понимания. Я бегал, орал, уговаривал, но, в конце концов, сдался. Казаки не солдаты. Шагистика – это не их стихия. Но что-то делать было надо. Отказываться от мощи залпового огня, когда нам будут противостоять сильные противники, не хотелось. Тогда я сильно упростил задачу. Отобрал самых метких, не заморачиваясь, мои они или Хабарова, казаки или покрученники. Набралось их человек сорок. Добавил к ним еще немного тех, кто стрелял прилично. Вышла, примерно, половина. Таким образом я разделил их на первые и вторые номера. Первые стреляют, вторые заряжают и подают их ружья. Так получалось гораздо лучше. Скорость немного меньше, чем при стрельбе плутонгами, но намного выше, чем, если бы они заряжали сами. А плотность огня выходила вполне приличная.
Когда я убедился, что заряжают они относительно быстро, а при заряжании и передаче оружия не наскакивают друг на друга, решил устроить учения со стрельбой. Народу это понравилось гораздо больше. Все-таки, войнушка – наше все. Чтобы не вся волость сбежалась смотреть на стрельбы, пришлось уединиться версты на три в лес. Но и до туда человек пятнадцать зрителей добежало. В основном дети, конечно. Взрослые делами заняты.
Не с первого раза, но стало получаться. Тем более, что с порохом Хабаров помогал. Как он его доставал мимо воеводы, я не спрашивал. Оно мне зачем? Есть – отлично. Тем более, что порох этот он мне совсем не дарил, а вполне даже продавал. Конечно, не по «рыночным ценам», но за деньги или за ремонт того же оружия. По бартеру. Словом, «войско» у нас выходило вполне даже. Подучились в строю пиками работать. Только народу не хватало. Мне и так кормить эту прорву народу вылетало в копеечку. Уж не знаю, как справлялся Хабаров. Но отряд становился все сильнее. Топором орудовать любой сибиряк и без всякого учения умел. Да и стреляли люди метко. Как никак, а охота здесь едва ли не главный поставщик пищи.
Немного удивляло, что якутский воевода, запретивший Хабарову поход на новые земли, оказавшиеся совсем не гостеприимными, хотя, где они в Сибири гостеприимные, никак на нашу активность не реагировал. Все же наличие своего «войска» даже в те годы совсем не поощрялось. Но вскоре выяснилось: Василий Пушкин преставился. Не ошибся Хабаров.
Как-то уже под вечер заглянул он ко мне на «важный разговор». Такие «важные разговоры» были у нас регулярно. Не знаю, то ли моя активность его подкупила, то ли слава кузнеца, без которого в походе грустно, но он усиленно делал меня соучастником всех своих планов. Вот и обсуждали мы будущий поход, считали, хватит ли денег, думали, где взять недостающие. Но в этот раз разговор был иной.
– Тут вот какое дело. Письмо мне прислал добрый человек из столицы.
– Что за письмо?
– Важное. Едет к нам новый воевода. Зовут его Дмитрий Андреевич по фамилии Францбеков. Прежде он при молодом царевиче служил. А теперь к нам назначили. Он из немцев, но в нашу веру крещен. Проезжать через Илим будет. Письмо его дай Бог на седмицу опередило. Думаю, нам его в Илиме и надобно перехватить.
– Нам?
– А ты как думал, Кузнец? Я один перед ним отдуваться буду? Нет уж, вместе кашу заварили, вместе и хлебать будем.
– Твоя же каша, Ярко.
– Нет, друг милый. Теперь уже наша. Иль не так?
– Так… – подумав, согласился я.
– А коли так, назначай вместо себя старшого, и давай завтра в Илим выдвигаться. Возьми с собой пару человек и давай завтра на тракте и встретимся. Говорить я сам буду. Вот, если где заминка, там и ты поможешь.
– Договорились. Попробую.
На том и распрощались. А следующий рассвет встречал нас уже на илимском тракте. Ехали быстро, благо заводные лошади были. Хорошо, что я еще в той жизни научился с этим транспортным средством управляться. Иначе отбил бы себе на первых порах чувствительную часть тела. А так ничего. Добрались с Божьей помощью. Был у Хабарова дом в Илиме. Там и остановились. В принципе, мог бы по старой памяти завалиться в дом к моей шаманке-Ленке. Но подумал, что лучше вместе. Да и мало ли что там у нее. Воеводы пока не было. Он ожидался на следующий день.
Ночью никак не мог заснуть. Все лежал и думал о завтрашнем разговоре. Фигура Дмитрия Францбекова меня никогда особенно не интересовала. В знаменитом «портфеле Миллера», сохранившемся остатке воеводского архива Восточной Сибири было о нем не очень много. Были доносы, жалобы, приказы. Но это про всех было. Наверное, если бы искал, то нашел бы что-то интересное. Но не искал. Из того, что я знал и слышал, мне представлялся сухой и чопорный немец почему-то в темном костюме. Что-то типа лютеранского пастора. Тут надо железную логику выстраивать, бить на выгоду, на то, что все риски на себя возьмем. Эх, блин с медом! А если откажет, то, что делать? Хабаров не пойдет. Одному переться? Самому становиться Хабаровым? Даже, если все его люди со мной пойдут, будет не больше пары сотен. И как идти? Струги нужны, пушки нужны, запас пороха. Где все это брать? Это вам не быть или не быть? Все серьезно. Взрослый мальчик и игры у него взрослые. Или послать это все по известному адресу. Убить меня должны на Амуре. А я взял, да и не пошел. Думаю, что за такую измену «его лыжне» мой старик меня точно домой не отпустит. Ну, так можно и здесь устроиться. Или нет?
Не найдя ответа на все эти проклятые вопросы, я плюнул и заснул. Утром, чуть свет собрались и отправились в проезжей башне, откуда ожидался приезд нового воеводы. Я ожидал чего угодно: пышного боярского выезда или невзрачной немецкой колымаги, но только не того, что увидел.
В ворота стремительно ворвался отряд всадников человек в пятнадцать, одетых в дорожные кафтаны, с непривычными саблями на поясе. Промелькнув мимо стражи и нашего небольшого отряда, всадники промчались в сторону детинца. Следом за ними, спустя минут пятнадцать показались гораздо более неторопливые конные, пешцы, обоз. Их я уже решился спросить про воеводу.
– Так, проехали уже Дмитрий Андреевич. В детинце их ищите.
Вот это номер! Воевода был один из стремительных всадников. Мы с Хабаровым и своими людьми подались к детинцу, стараясь хотя бы опередить обозников. Удалось. В дом приказчика нас не без проблем, но пустили. Все же люди мы были уже не последние. Собственно, крутостью отличался Хабаров. Я так, погулять рядом вышел. Пока мы ждали во дворе примет ли нас воевода, на крыльце показался очень странный человек. На русского вельможу он был похож, как черт на ежа. Да и на его ближника тоже. Но, судя по почтению приказчика, вышедшему вместе с ним, по наличию свиты, это был воевода Францбеков. Более всего он был похож на изрядно постаревшего Д'Артаньяна. Седые, сплетенные в косу волосы, изрядное число морщин, едва заметный шрам на щеке и пронзительные с вызовом глядящие черные глаза.
