— Сам хотел попросить. Только четверых. Двое детей ведь со мною.
— А их зачем тащишь? — опять засопел.
— Они должны в рекламе «Адидаса» сняться. Вы же в курсе, что немцы сейчас одевают несколько наших детдомов?
— И мне это не нравится. Скажут там, что мы даже сирот одеть сами не можем!
— А что, можем? Чего же тогда не одеваем? Ходят чёрт-те в чём. Им ведь перед сверстниками стыдно. А мне стыдно, что такие сволочи, как вы, — в партии нашей. Как бы чего не вышло! Как бы чего не сказали. Похрен! Пусть говорят — а дети будут одеты в красивую спортивную форму, и не будут чувствовать себя брошенными любимым государством.
— Ну ты там брось шашкой-то махать. Я посмотрю сегодня. Увеличим ассигнования на одежду в детдома. Правду же сказал. Хоть и сволочью назвал. Ладно, летите — четверых Цинев выделит. В Москве к вам присоединятся.
Присоединились. Четыре бугая. Нет — три бугая и бугаище. Все с Тишкова ростом, а один — вообще под метр девяносто. И в плечах поширше. Все четверо. Это, наверное, чтобы он себя ущербным недомерком ощущал. То ходил на всех — ну, почти на всех — свысока смотрел, а теперь — вот. С бугаями девушка-переводчик. Плюс две девочки. Плюс Филипповна. Плюс мистер доктор Козьмецкий. А, и ещё товарищ Тишкофф.
Где там тот козлёнок, который умел считать до десяти?
Париж поздней осенью — это совсем не тот Париж, который весной или летом. Сырость, дождь. Серость.
Бик приехал на такси — а тут эскадрон гусар летучих. Пришлось ещё две машины брать. Мелкие машинки во Франции, туда много русских товарищей из «девятки» не засунешь. Треснут. Французы — они народ субтильный, вот под себя всякие мелкие «ренушки» и делают. А всё почему? Понятно, лягушками питаются. Поди набери сто кило на лягушках.
Марсель разбогател — теперь у него есть своя гостиница. Ну, будет. Пока только два этажа. Купил он дом на проспекте Сюфран с видом на Эйфелеву башню, и вот делает из него отель. Медленно делает — всякие префекты и прочие ревнители старины мешают. Памятник архитектуры ведь, нельзя ничего менять и перестраивать. Небольшой трёхэтажный домик, ну и, понятно, чердак переделан в жилое помещение. Мансарда. Там как раз ремонт идёт, как и на третьем этаже. На первом — кухня. На стенах висят всякие медные кастрюли и прочие казаны, начищены до зеркального блеска. Красиво. Наверное, ещё сама Золушка надраивала перед балом. Потом-то всё — принцесса. Руки в брюки. В панталоны.
Вот глядя на это, Пётр вдруг вспомнил, как был на экскурсии на подобной кухне в Карловых Варах. Подали им как-то на обед луковый суп. Звучит не очень — но это было нечто. После обеда Штелле с женой решили поблагодарить за вкусняшку повара. Официантка отвела их на кухню. Там-то и были тоже по стенам — скорее всего, в качестве украшения — развешаны такие же медные кастрюли. Жена поинтересовалась рецептом. Повар начал рассказывать, но в отличие от остальных аборигенов этой чешской здравницы, русский он знал плохо. Петру иногда приходилось жене переводить — он хорошо знал украинский, в детстве-то родители каждое лето возили к родственникам, фруктов поесть и в Днепре покупаться. Дети легко язык у сверстников перенимают. Вот, используя жесты, тыканье пальцем в разные предметы и продукты и украинскую мову, рецепт и вызнали. Запомнили. Дома потом пробовали. Конечно, не точно так же вкусно — но не суп с колбасой, уж точно.
Мишель Мерсье хозяйкой была радушной, а вот поварихой плохой, потому обед для дорогих гостей заказали в ресторане. Решили удивить и заказали как раз луковый суп. Что можно сказать? Сыра не пожалели. А вот готовить не умеют. О чём Пётр им и поведал в ответ на вопрос, как гостям понравился супчик. Изыск?
— Вечером. Мы вам с Тамарой Филипповной изобразим.
— Ха! Этьё лучьший ресторьян Пари.
— Ну, посмотрим.
На улице дождь. Никуда не прогуляешься. Тем не менее, Непейвода с двумя бугаями пошла посмотреть на башню. Девочки наряжались для съёмок рекламы. Адидасовцы привезли три баула шмоток чуть ли не через минуту после звонка, что семейство Тишкофф уже в Париже.
Пётр с Биком и Козьмецким обсуждали планы покорения мира. Шик. Для начала — его. Это фамилия. Какой-то военный, которому на Аляске холодно стало бриться. Сейчас сам помер давно — то ли наследники, то ли просто бренд остался. Конкуренты они постольку-поскольку. У того основной товар — это электробритвы, на паях с «Филипс». Вот и сидели, решали, как разорить и купить.
Вечером пошёл на кухню священнодействовать. Для компании всех представителей женского пола с собой увёл. Филипповна будет готовить. Переводчица — мешаться под ногами. Мишель Мерсье — аплодировать и внимать. Или внимать и аплодировать? Маша с Таней — форсить в адидасовских костюмах. Все при деле.
Почистили с Тамарой Филипповной картошку и морковку с разным сельдереем и пастернаком и поставили вариться. Потом выкинуть придётся. Нужен только бульон овощной. Порезали лук. Много лука. Как там в анекдоте про самсу: «Тут у вас один лук! Слушай, брат, зачем обижаешь, почему один, там много лука». Вот и тут на двенадцать человек нужно ну очень много лука. Шестьдесят. На самом деле! По пять больших луковиц на порцию. Продукты доставили из того самого ресторана, лучшего в Париже, в котором не умеют готовить луковый суп. А принёс не хухры-мухры, а их шеф. Принёс и сел в уголке молча. Подсматривать. Промышленный шпионаж.
Порезали лук, взяли самую большую медную кастрюлю и начали тушить на сливочном масле на медленном огне. Потом добавили белого вина пару бутылок и продолжили. Когда всё почти в кашу превратилось, добавили овощной бульон. Шпион, высунув язык, строчил в блокнотик, Мишель сидела на стуле и поглаживала округлившийся животик. Скоро рожать уже нового Бика. Филипповна рычала на переводчицу. Все заняты.
Бросили в суп кипящий пучок приправ, ниткою перевязанный. Розмарин, тимьян, лавровый лист. Букет гарни называется. Подсыпали немного соли и перца. Пока опять на медленном огне всё доходило, занялись главным ингредиентом. Это в ресторане просто сыпанули туда натёртый на тёрке сыр — и довольны. В Чехии делали не так. Повторим.
Пожарили на сковороде гренки — ну, тосты из белого хлеба. Не мелкие, а максимально возможные. Буханку поперёк порезали. Когда затвердели, отдали Маше с Таней натирать чесноком.
В это время в суп бухнули полстакана коньяка — и ещё чуток поварили. Изъяли прованский пучок. Сняли с плиты, разлили по двенадцати горшочкам и сверху прикрыли гренками. Без зазора почти — специально кусочки выламывали. Всё это тёртым сыром засыпали и отправили в раскалённую духовку.
Вуаля. Шеф бросился первым. Однако! На него ведь не готовили. Пренебрёг. Не знает, что у члена Политбюро порцайку отжал — ну да не гостей же щемить. Продегустировал и начал Филипповне руку жать. За столом и остальные отведали. Петру пришлось есть поклёванную поваром порцию. О, времена! О, нравы!
— Ты, Петья, откривай ресторан. Не прогорить, — Бик облизал ложку и с тоской посмотрел на пустой горшочек.
— Вот выгонят с работы, так и сделаю.
Жиллеты были втроём. Двое — в джинсах и свитерах. Американцы. Главный вот был в хорошем костюме, но такое ощущение, что с «битлов» снял — настолько всё заужено, в обтяжку. Мода у них и в СССР идёт в разных направлениях. У них, нищебродов, вот решили ткань экономить.
Неинтересные переговоры. Петру временами казалось, что это их с Биком эти трое поглощают. Приходилось терпеть. Они не умеют по-другому, их не учили проигрывать. И они истинные янки — а тут лягушатник и комми. Вот только присутствие Джорджа Козметцки сдерживало ребят. И спрашивается, чего выкаблучивались-то? Договор давно составлен. Никаких изменений — просто нужно подписать. Ну, сроки ещё кое-какие обговорить. Деньги ведь нужно немалые вбухивать — а там война полыхает. Негры не на шутку разошлись. Месяц уже по всей почти Америке бои идут. Нью-Йорк так вообще захвачен, и национальная гвардия их оттуда выбить не может. Убитых с обеих сторон уже десятками тысяч считают, про раненых и говорить не приходится. Все больницы забиты. Простых больных и не принимают. Дома умирайте, мистеры и миссисы. И не всем предпринимателям повезло, как Козметцки — у него-то всё застраховано было. Не у всех явно. Победят белые, это понятно — но надолго откатятся США в депрессию. К счастью для высоких договаривающихся сторон, Балтимор, где сосредоточено основное производство компании «Жиллет», почти не пострадал, и там сейчас если и не тишь и благодать, то патрули с комендантским часом и тишина. И печальненько для производителей: не до бритв с телевизорами. Хлебца бы купить.
