Решение пришло моментально. Офицер нырнул в боевую рубку уже зная, как и чем встретит врага.
—Никифоров! Слушай внимательно! Стволы — в ноль! Развернуть на 30 градусов влево, ориентир — одинокая сосна, правее два, зарядить холостым. Да, только пороховой заряд, и не жадничай! Огонь по красной ракете!
Точно такую же команду получила вторая башня. Стволы орудий нехотя отворачивались от вражеской эскадры и нащупывали новую цель. Треск ружейной перестрелки слышался всё ближе и вот на склоне, на фоне светлеющего неба появилась редкая цепь защитников — жалкие остатки двух рот прикрытия, в чью задачу входила противодесантная оборона побережья. В отступлении инфантерии с позиций артиллерист не видел ничего позорного, наоборот, удивлялся, что хоть кто-то остался в живых и более-менее организованно отходит после массированного обстрела главным морским калибром. Отступающие успели добежать почти половину расстояния до батареи, когда из-за откоса вымахнула и начала расползаться по небольшому плато темно-синяя волна военно-морских мундиров японского императорского флота. Вот они остановились, грохнул нестройный залп и несколько отступающих, будто споткнувшись, упали на пожухлую траву и больше не поднялись.
Капитан почувствовал, как у него повлажнели ладони при одной мысли, что пистолет может дать осечку и комендоры не увидят сигнал на открытие огня. Да нет, командир башни, прапорщик Никифоров, вполне самостоятельный и понимает, что делает и зачем. Должен сообразить… А если не сообразит? Вот и он сам, вылез из под брони, кричит и машет руками отступающим…
Японские матросы, сломавшие строй в предвкушении расправы над ненавистной батареей, превратившись в многоголовую и многорукую толпу, жаждущую крови, почти настигли беглецов и почти прорвались к орудиям. До них оставалось не более 30 шагов, когда с горы, господствующей над островом, взвилась в небо одинокая красная ракета, а в лицо атакующим плеснуло пламя из преисподней…
В Ормузском проливе. 2 часа после начала боя.
— Вот и все, Дмитрич, — вздохнул поручик Жуковский, — пара корабельных залпов — и нет батареи, только наше орудие и осталось. И корректировщиков накрыли.
— Впредь нам, дуракам, наука, — согласно кивнул фельдфебель, — коли выживем, конечно. Об заклад бьюсь, они по вершине чисто для проформы вмазали. И правы оказались. Вдругорядь корректировочный пункт рядом с ориентирами не ставить, скромнее надо быть, вашбродь, скромнее. А то вон штабных, что в португальской крепости засели, еще издаля в пыль разнесли, тоже чисто для проформы. А это грех смертный: они ж безвредные совсем, чисто кошенята, а потому бесполезные.
— И что сейчас предлагаешь, без корректировки?
— Почему же без? Помните, флотские жалились, что у них кто-то малый дальномер спер?
— Так это…
— …А Чемоданов нашел. Под кустиком валялся, — невозмутимо пояснил фельдфебель, — не Чемоданов, само собой, валялся, а дальномер. Маленький Кузнецов с ним сидит вон в тех камушках, под мешковиной. И телефон для него Чемоданов в портовой конторе нашел, в Бондарь-Басе еще. Хороший телефон, американский, фирмы Белл. Так что считайте, вашбродь, а мы тут меры примем. Эй, болезные! Брезент поправить! Водой смочить! — заорал он. — Живо, живо, ишаки, банником обдроченным деланные! Чем меньше пыли, тем позже нас накроют!
Солдатики забегали, расправляя и прибивая кольями расстеленный перед восьмидюймовым жерлом брезент и поливая его грязной, пахнущей гнилью водой из здоровенной бочки.
— Наводи, Дмитрич, — вздохнул поручик, — у тебя опыта побольше будет. Пару выстрелов успеем дать. А там…
— Надо три, — вздохнул в ответ фельдфебель, — чтобы для гарантии. Что за два попадем, не ручаюсь. Акопян! — крикнул он.
— Здесь, господин фельдфебель!
— Бери Петренко, Чагина и Кузнецова-большого. Хватайте подмышку по картузу, к ним шашки динамитные, из тех, что от саперов остались. И зажигалки не забудьте. Добираетесь вон до тех камней, что в четверти версты правее и чуток пониже, пристраиваете меж камнями заряды, с интервалом шагов по двадцать между ними. Через семь минут поджигаете шнуры, на две минуты режьте, да поровнее, чтобы как батарейный залп выглядело. И ноги в руки. Держи вот, — он протянул носатому фейерверкеру дешевые часы-луковицу, такие выдали всем унтерам пару месяцев назад. Тот отдал честь и рванул к дальнему блиндажу.
— Мы, вашбродь, молчим, пока по вспышкам главный калибр не разрядят. По четырем-то они обязательно отработают, не побрезгуют. А потом им для перезарядки стволы по носу да по корме ворочать, потом обратно… Две минуты у нас будет. Как они пальнут, так и мы. Мокрожопые-то проспали, как обычно, так что с утюгами этими, — он кивнул на наползающую справа броненосную колонну, — только нам и разбираться. Наводим не по головному, а по второму в колонне, у первого башни закрытые, не пробить. Все, добег черт носатый. Командуйте, вашбродь.
— Дистанция шесть восемьсот шесть, скорость восемнадцать верст! — заорал сидящий с телефонной трубкой у уха Чемоданов.
— Дальномер у флотских в богомерзких милях да кабельтовых размечен, — пояснил фельдфебель, приникая к прицелу, — срамота! Кузнецову ажно табличку для перевода рисовать пришлось.
Поручик присел за бруствер, приложил к глазам бинокль, прикинул….
— Упреждение… девять тысячных, или полкорпуса. Угломер на шесть восемьсот! На сопровождение! Все от ствола! Воду приготовить! Стрелять после залпа по Акопяну!
— Сопровождайте, черти! — фельдфебель рявкнул на артиллеристов, занявших позиции у ворота горизонтальной наводки. — Вот так! Крути влево, чуть быстрее… Притормози… во, так и вертите!
В четверти версты справа длинно грохнуло, орудия в башнях и барбетах, прекрасно видимых с позиции английских кораблей, зашевелились, затем по темным силуэтам пробежали вспышки…
— ОГОНЬ!
Последнее уцелевшее орудие батареи выстрелило за мгновение до того, как земля между ним и разбитыми ранее позициями соседей превратилась в ад. Несколько шестидюймовых фугасов легло перелетом, расчеты засыпало охряной крошкой.
— Откат нормальный! — заголосил замковой.
— Заряжай! — скомандовал поручик, — живо, живо! Дмитрич, ты как?
— Живой! — ответил тот, наблюдая за поднявшимся всплеском в сотне метров от идущего вторым броненосца.
— По целику хорошо, дальше сто двадцать! — крикнул покрытый пылью Чемоданов.
Батарейцы вертели рукоятки лебедки, поднимая к старому орудию очередной восьмипудовый снаряд нового образца.
— Брезент поправить! Воду на брезент! — приказал Жуковский.
Броненосцы снова рявкнули, на этот раз средним калибром, вколачивая снаряды в тучу пыли, поднявшуюся на месте предыдущих попаданий.
— Орудие готово! — крикнул замковой.
— На дальномере шесть триста девяносто! — сообщил Чемоданов.
— Упреждение… восемь тысячных, угломер… шесть пятьсот! По готовности… Огонь!
— Откат нормальный!
Снаряд снес одну из стоящих в ряд труб броненосца, не разорвавшись, и пенный всплеск встал чуть дальше цели.
— Брезент поправить! Воду на брезент!
Судя по всему, на головном разглядели вспышки. Его башни все еще находились в сагитальной плоскости, стволы были задраны вверх, на угол перезарядки, но батарея шестидюймовок отстрелялась почти верно: снаряды легли с недолетом саженей в пятьдесят.
— На дальномере шесть двести пять!
— На угломере ставить шесть двести пятьдесят! Упреждение восемь! По готовности!
На этот раз прицел шестидюймовок головного был точнее. По руке чуть выше локтя ударило, почти не больно, сзади кто-то закричал.
Приникший к биноклю Жуковский левым виском чувствовал взгляд направленных на него стволов главного калибра «Худа». Он знал, что не услышит «своего» залпа: тринадцати-с-половиной-дюймовый снаряд летит вдвое быстрее звука.
