вечер, Александр Иванович — вежливо кивнул я, не торопясь вставать из-за стола и тоже с интересом рассматривая «родственника» — проходите, присаживайтесь.
Мы были действительно очень похожи — такой же прямой нос, густые брови, упрямый подбородок. Но сейчас выглядели скорее, как отец с сыном, а не дед с внуком, поскольку Бекетову навскидку можно дать лет шестьдесят от силы, а мне — сильно исхудавшему и с ранней сединой — все сорок. На свои семьдесят этот крепкий высокий мужчина абсолютно не выглядел — у него в темных волосах седины было гораздо меньше, чем у меня! А его идеальная осанка? Сразу видно, что одаренный. Интересно, какой у него родар, и как сильно его звезда напитана энергией?
— Чай будете?
— Не откажусь, пожалуй — хмыкнул граф, не спуская с меня внимательного взгляда
— Присаживайтесь… — поставив перед ним пустую чашку, я сначала налил в нее свежей заварки, а потом сходил к плите за чайником — Уж не обессудьте, Александр Иванович, здесь все по-простому. Может, сделать вам бутерброд с лосиным языком?
— С лосиным? — удивился Бекетов.
— Язык наисвежайший — заверил я — этот лось еще пару дней назад по болотам бегал.
— И кто ж его подстрелил?
— Я. Только не подстрелил, а острогой и охотничьим ножом зверя добыл — не стал перед гостем скромничать и сразу же сделал следующий закономерный шажок к сближению — Александр Иванович, а может, под лося чего-нибудь покрепче чая? Шампанского, уж извините, здесь не держат, а вот полугар у хозяйки дома отличный — чистый, как слеза.
Бекетов усмехнулся на мое предложение, покачал головой:
— Да я шампанского и не пью, изжога у меня от него. А вот хорошего хлебного вина с удовольствием попробую.
Ага, есть контакт…! Под спиртное-то завсегда удобнее отношения налаживать. Я зашел в холодную кладовую, накидал по-быстрому на глиняное блюдо разных солений: капустки, моченых яблок, огурцов и грибов. Прихватил с полки шкалик с самогоном. Вернувшись в горницу, принес с кухни тарелки, лафитники и банку с горчицей, потом принялся нарезать язык на разделочной доске своим охотничьим ножом. Нож у меня остро наточен, так что ломтики из-под него выходили тонкие и аккуратные.
Кажется, Бекетов был сильно озадачен такой моей хозяйственностью, и не смог смолчать.
— Чего сам носишься по дому? Велел бы слуге на стол накрыть.
— Истислав не слуга, он мой товарищ. Да, мне и самому не трудно…
Красиво разложив на хлебе ломтики языка и, украсив бутерброд дольками соленого огурца, я поставил тарелку перед «дедом». Наполнил из шкалика лафитники.
— Ну, что, Александр Иванович, за наше знакомство? Мне ведь теперь заново приходится с людьми знакомиться. И не только с людьми. Странное это дело, скажу я вам — не помнить свое прошлое… очень странное. Но жизнь продолжается, и приходится жить дальше.
Бекетов покачал головой, молча, чокнулся со мной и опрокинул в себя рюмку. Крякнул, оценив крепость василисиного полугара, и взялся за бутерброд. Пару минут мы наслаждаясь нежным мясом, и никто не спешил начинать разговор. Наконец, мой гость вытер руки и рот салфеткой, вздохнув, признался:
— Скажу, как на духу: не поверил я сначала покойному Володару, что ты сильно изменился. Думал, не бывает так, чтобы и внутри человек другим стал. Ведь гонору в тебе, Паша, было столько, что с лихвой на троих бы хватило. Ан, нет… Видно Господь каждому второй шанс дает. Удивил ты меня, Павел… удивил…
Мне оставалось только пожать плечами. А что тут скажешь? Глупо оправдываться за чужие грехи, тем более, что гонору во мне отродясь не было. Если только природное упрямство. Но неудобную тему надо срочно менять.
— Давайте, помянем, что ли Володара? Старый волхв сильно помог нам с побегом, а потом на многое мне самому глаза открыл.
Бекетов тяжело вздохнув, кивнул:
— Дело говоришь. Володар был мудрым человеком, прозорливым. Поверь, была бы в тебе гнильца, он бы с тобой и разговаривать не стал, людей старик насквозь видел.
Граф потянулся за чистым лафитником, налил его до краев, сверху накрыл куском хлеба. Потом наполнил наши граненые рюмки.
— Светлая ему память. Прими, Господь его грешную душу, хоть и был Володар закоренелым язычником. Аминь — Александр Иванович широко перекрестился и выпил.
Да уж,…сложно у них тут с религиями, все так переплетено. Но в реальности языческих богов я уже убедился на собственной шкуре. Интересно, что здесь с христианством — есть отличия? Нет, похоже, все как у нас: Ад, рай, Иисус…
— Светлая память Володару — эхом отозвался я, добавив про себя на всякий случай: «Прими, Мара, душу верного жреца своего, и даруй ему лучшее перерождение».
По телу вдруг пронесся холодок, словно сквозняком потянуло. Я даже на дверь оглянулся. Но нет — и окна, и двери плотно закрыты, Истислав еще не вернулся. Это богиня, что ли так ответила на мой призыв⁈
Пока я приходил в себя от такого «привета», Бекетов успел сточить и второй бутерброд. Взгляд «родственника» заметно подобрел, из него ушла прежняя настороженность. Пришло время поговорить по душам, и граф не стал с этим тянуть:
— Что думаешь дальше делать, внук?
— Жить — пожал я плечами — продолжить начатое дело, послужить Отечеству, помочь истинному Романову взойти на трон.
— Значит, до конца решил идти с Алексеем Петровичем. Опасное это дело… А как же твой собственный род?
— Так сначала Отечество, а только потом интересы рода. Да, и без меня теперь есть, кому о матери с сестрой позаботиться. Я же отныне птица вольная, без рода и без племени.
— Ну, это ты брось! У любого человека есть род и семья.
— Семья — это когда сын вступается за честь матери и карает на дуэли убийцу отца. Но я что-то не слышал, чтобы потом эта мать приехала проведать сына в тюрьме, или хотя бы написала прошение о помиловании на имя императора. А вот донос ее младшего сына имел счастье читать — в этот момент я даже сам себе удивился, с каким ожесточением все это говорю — Хорошо написано, толково — Сережа ни о чем не забыл упомянуть. Вот интересно, а сама Елизавета Александровна знает, что ее любимчик донес на старшего брата?
Александр Иванович скривился, словно я его лимоном угостил. Потом горько усмехнулся:
— Что ты хочешь от женщины, которая сбежала из дома, прихватив все украшения покойной матери? Я потом их
