Каждое имя он произносил, слегка морщась, словно от кислого лимона — и Абу Бакр прекрасно понимал причины недовольства узурпатора: все названные им люди принадлежали к могущественному клану Буидов, безраздельно владычествующих в западном Иране. До недавних пор владели они и Багдадом — пока Себук-Тегин не восстал против эмира Ирака Бахтиара, Изз ад-Даулы и не выгнал его из города. Знал новый халиф и то, что поводом для восстания Себук-Тегина было поражение Бахтиара от того же Абу-Таглиба, что ныне слезно просил о помощи всех исламских правителей Ирана и Междуречья. Тогда Себук-Тегин поддержал Абу-Таглиба, использовав поражение в своих целях, однако сейчас, из-за нашествия северных язычников, клубок змей, вот уже долгие годы шипевший в этих краях, вдруг заметался, чувствуя, что отравленные зубы кусают его же собственный хвост. Никто из тех, кого сейчас просил о помощи Абу-Таглиб не мог доверять никому из своих возможных союзников. Для Абу-Бакра, впрочем, особой разницы не было: победи Себук-Тегин или кто-то Буидов — он все равно останется лишь церемониальной куклой на руке кого-то из узурпаторов. Однако это все же лучше, чем смерть от меча язычника — и хорошо если от меча: даже до Багдада долетали слухи о жестоких расправах правителя русов в землях Булгара, а также — о еще более жестоком разгроме Хазарии, где язычники не щадили и правоверных. Поэтому халиф мог лишь молиться о том, чтобы все эти узурпаторы, бывшие, нынешние и будущие, хоть как-то договорились между собой об отпоре новой напасти.
К счастью, именно так рассуждал и багдадский «эмир эмиров».
— Я собираюсь примириться с Бахтияром, — делился он своими планами с послушно внимавшим ему халифом, — что там, я и от Фатимидов сейчас готов принять помощь. Но я помогу на своих условиях: пусть Абу-Таглиб признает мое главенство, а Бахтияр — откажется от притязаний на Багдад. Вместе мы отстоим Мосул и утопим неверных в их собственной крови. Что же до тебя, — я надеюсь, что как только я выступлю на север, ты посвятишь свое время в молитвах прося у Аллаха победы для мусульман.
— Все будет по твоему слову, — кивнул Абу Бакр, — день и ночь, обращаясь с мольбой к Всевышнему, я буду просить его о...
— Чтобы никто не мешал тебе молиться, — перебил халифа Себук-Тегин, — я оставлю в городе моего побратима Алп-Тегина.
Он кивнул и из рядов стражи, обступившей трон, вышел еще один тюрок: такой же высокий и широкоплечий, как и Себук-Тегин, в белоснежном бедуинском бурнусе, скрывавшим железный доспех. Из-за черного пояса торчала оплетенная кожей рукоять палаша. Молча он поклонился халифу, но в зеленых глазах мелькнула тень насмешки — рядом с рослым мускулистым воином, рябой носатый халиф выглядел также же невзрачно, как и перед его начальником. Абу Бакр подавил тяжелый вздох: еще один надсмотрщик в золотой клетке.
— Он присмотрит за порядком в городе, — пояснил Себук-Тегин, — до тех пор пока я не вернусь в Багдад с победой. Благослови же меня, о властелин правоверных.
— Пророк, мир ему, сказал: сражайтесь за дело божье с теми, кто воюет против вас, — размеренно произнес халиф, — не вы пришли с войной в земли ал-русов, но они явились к вам, дабы взять богатства правоверных. Когда вы встречаетесь с неверующими на поле боя, то рубите головы, а когда же вы ослабите их, то крепите оковы. И пусть Аллах дарует победу, верующим в него. Бисмилляхи Акбар!!
— Аллах Акбар, — повторил Себук-Тегин и прочие тюрки эхом откликнулись вслед за ним.
За много фарсангов от Багдада, средь дворцов и садов Шираза, в обширном зале, отделанным зеленым мрамором, на украшенном золотом троне из черного мрамора, восседал иной правитель — сухопарый чернобородый делеймит в роскошном персидском халате и усыпанной драгоценностями чалме. Пальцы его украшали золотые перстни с изумрудом, сапфиром и рубином. Перед троном же, согнувшись в почтительном поклоне, стоял статный перс с окладистой черной бородой и умными темными глазами. Белая рубаха с короткими рукавами и веревка-кешти из овечьей шерсти, трижды обернутая вокруг талии, выдавала в нем приверженца древней веры огнепоклонников, что при Буидах, возводящих свои корни к царям Сасанидского Ирана, наслаждались относительным благополучием.
— Знаешь, зачем я тебя позвал, Бахрам ибн Ардашир? — спросил сидящий на троне.
— Нет, шаханшах, — перс снова поклонился, — разве, что мой повелитель хочет поговорить со мной о том, что нынче случилось близ Мосула.
— Ты догадлив, — криво усмехнулся Фанна Хосров, более известный миру под звучным титулом Азуд ад-Даула, «Длань державы», — впрочем, не сложно догадаться, о чем можно говорить сейчас, когда по всему Ирану и не-Ирану разносятся тревожные слухи о прибытии диких язычников с севера. Абу-Таглиб уже направлял посланников к моему отцу, прося, чтобы тот поддержал моего двоюродного брата. Мой же отец...
— Досточтимый Хасан ибн Бувейх желает, чтобы мой повелитель вступился за Бахтияра и Абу-Таглиба? — с сочувственным любопытством спросил перс.
— Он и вправду хотел бы этого, — пожал плечами Хосров, — но я сумел отговориться тем, что мои люди все еще воюют в Омане и тем, что Бахтиар, наконец, примирился с Себук-Тегином, а значит в моих войсках нет нужды. Сказать по правде, — он понизил голос до заговорщицкого шепота, — не в моих интересах желать успеха моему кузену.
— Понимаю, мой повелитель, — перс позволил себе тонкую усмешку.
— Багдад мой, по завещанию моего дяди, назначившего меня своим приемником, — продолжал Хосров, — но отец, — да продлит годы его Аллах — слишком верен семейным традициям и не позволяет мне заявить о своих правах. Но, если вдруг с моим кузеном что-то случится, — он сделал многозначительную паузу, — я, безусловно, не желаю ему зла.
-И в мыслях такого не было, мой повелитель, — заверил его Бахрам, — но и помогать ему у вас нет причины?
— Все так, мой добрый советник, — величаво кивнул «Длань державы», — пусть сам Аллах дарует победу достойным. Но если он не станет помогать лукавым, недалеким людям, -мятежникам и тем, кто готовы отобрать у родича то, что его по праву — что же, нам стоит подумать о том, что делать, если русы возьмут Мосул или даже, — да не допустит того Аллах! — сам Багдад. Для этого я и позвал тебя — ты ведь не только мой советник и военачальник, но и почитатель закона Заратуштры. Я защитил огнепоклонников здесь в Ширазе, позволил вам открыто исповедовать свою веру, возвести здесь два храма огня...
— Все так, шаханшах, — перс покорно склонил голову, — и мы благодарны тебе за это.
— Настала пора подтвердить эту благодарность, — сказал дейлемит, — вот чего я бы хотел от тебя и твоих единоверцев.
Пардус на Тигре
Солнце, взошедшее из-за Загроских гор, осветило два войска выстроившихся на западном берегу Тигра. Со стен Мосула испуганные жители наблюдали, как перед городскими воротами занимают свои места их защитники, откликнувшиеся на панический призыв о помощи владыки Мосула, эмира Хамданидов Абу-Таглиба. Сам эмир, — невысокий худощавый мужчина, с хищным ястребиным лицом и беспокойными черными глазами, — нарядился в белоснежный бурнус, скрывавший добротную персидскую кольчугу и остроконечный шлем. Как владетель этих мест он осуществлял общее командование, хотя сам предпочитал находиться возле резерва: тяжелой арабской конницы, в которую вошли лучшие из лучших воинов эмира. Арабы и курды составили ядро вооруженной луками и пиками легкой конницы, что составила первую линию построения, «Утро псового лая». По центру же стояла пехота из арабов, персов и соплеменников Буидов дейлемитов, явившихся сюда из гор Гиляна: упорных стойких воинов, вооруженных мечами, боевыми топорами и двузубыми копьями, выставленными из-за стены больших серых щитов. Этим свирепым горцам уже доводилось воевать с русами, когда те бесчинствовали на Горганском море и теперь дейлемиты жаждали вновь скрестить мечи с проклятыми язычниками. Однако главная ударная мощь объединенного войска расположилась по флангам, которыми командовали союзники Абу Таглиба. Так слева встала тяжелая кавалерия тюркских гулямов, составивших гвардию Себук-Тегина. Узурпатор сейчас находился во главе войска: восседая на белом коне, облаченный в железный доспех, закрывавший ноги ниже колен, и полукруглый клепанный шлем, с кольчужной сеткой-бармицей. Из тюркской и персидской тяжелой конницы состоял и правый фланг, под командованием Бахтиар Изз ад-Даулы: коренастого и довольно плотного для худощавых дейлемитов мужчины с зелеными глазами и лихо подкрученными усами. Он носил остроконечный шлем и черный панцирь, украшенный золотым изображением Сенмурва, — легендарной птицесобаки бывшей символом еще Сасанидов. Временами Буид бросал угрюмые взгляды на левый фланг: необходимость выступать в союзе с вероломным тюрком, выгнавшим его из Багдада, ранила его в самое сердце. И хотя, сейчас Бахтияр и Себук-Тегин, скрепя сердце, объединились против язычников, каждый из них надеялся, что сегодня его соперник падет от руки русов.
