подойдет пехотинцу, нежели метровая металлическая полоска. Так что, думаю, в скором будущем от оного оружия придется отказаться, прежде всего из чисто практических соображений, и перейти на саблю, все же много удобнее она для всадника…
Зато я уже с гордостью могу сказать, что Оливеру, моему учителю, больше не удается в течение пяти секунд выбивать из моей руки оружие. После почти двух месяцев занятий я, при хорошем раскладе, могу продержаться минуту, а то и больше. И при этом постоянно, как говорит учитель, расту в искусстве. Я же, признаться честно, за собой пока мало что замечаю, разве что упоение схваткой немного опьяняет, но это на самом деле не совсем хорошо, можно и дырку в бок получить в реальной-то схватке.
Фехтование – с утра, науки – до и после обеда, а вечером – «свободное время», проводимое мной за картами Руси и учебниками по баллистике и тактике, а также другой разнообразной литературой. Примерно такой распорядок дня я выбил для себя у моего второго «Я», ленивого и не желающего перетруждаться индивидуума. Пришлось пообещать самому себе, что, после того как я сдам экзамен, в течение недели не подойду ни к какой литературе, в том числе и к картам. Только после этого второе «Я» успокоилось.
Проходили часы, ускоряясь с каждым мгновением, словно паровоз, начавший свой путь. Неуклонно приближался обещанный Меншиковым приезд Петра с проверкой. Зная, что государь очень скрупулезно относится к знаниям, причем в любой области, я старался повторить все то, в чем чувствовал хоть малейшую слабину, но увы, охватить какую-либо новую информацию уже не мог, понимая, что этим только поставлю под удар то, что уже знаю.
Надо, правда, заметить, что я попросту не смог бы охватить все это, если бы не школьные азы, давшие кому-то через силу, а кому-то и нет самые нужные и «вечные» знания на всю жизнь. Да, вспомнишь «школьные годы чудесные» – чуть ли не слеза наворачивается. Я раньше даже представить себе не мог, что соскучусь по этому дурдому, в котором был заперт в течение десяти лет. Однако нате вот, получите и распишитесь.
Правда, не сказать, что моя районная школа была такой уж плохой, нет, ни в коем случае. Знания там в пору моего ученичества вколачивали будь здоров, порой и указкой кое-кому перепадало, не без этого. Просто, оглядываясь назад, в свое прошлое, понимаешь, что, когда дети собираются в ватагу, с ними начинают происходить удивительные метаморфозы. Вот вы знаете, зачем юнцам охота узнать, как действует серная кислота на шерсть пойманной кошки? Или, к примеру, как высоко подскочит учитель, если сядет на гвоздик-десяточку? Вот и я о том же – психбольница отдыхает.
Однако знания все же остались и никуда не делись, помогая мне сейчас справляться с насущными проблемами, которые день ото дня только прибывают, а никак не уменьшаются.
«Я должен сразить его сразу же, чтобы у него самого появилась идея проверить меня на чем-то большем, нежели обычная зубрежка! Все-таки отец, создатель всего нового, должен по достоинству оценить желание наследника идти по его стопам», – твердил я сам себе каждый час, буквально заколачивая усвоенный материал в голову.
И вот в один из вечеров, когда дневное светило окончательно скрылось за горизонтом и вечер плавно начал переходить в ночь, я услышал, как во внутреннем дворе раздался грохот десятков подков, с мелодичным перезвоном выбивающих замысловатую дробь на мостовой.
Невзирая ни на что, я заставил себя сидеть за столом и прислушиваться к тем звукам, которые раздаются за дверью. С каждой секундой дрожь накатывала все сильней, особенно это было заметно, если посмотреть на мои ладони – словно у студента первокурсника, пришедшего на свой первый экзамен в зимнюю сессию.
На столе рядом со мной лежит маленькая указка, приготовленная специально для того, чтобы показывать на карте, удобно расположившейся на изготовленном московскими мастерами планшете. Да и, честно сказать, сам планшет должен заинтересовать Петра, все же плотник он изрядный…
– Как науки постигает? – раздался в коридоре бас до боли знакомого человека, заставивший отголоски памяти встрепенуться.
В голове ударил молот, на мгновение меня дезориентируя. И тут же, не давая передышки, перед глазами на долю секунды вспыхивает солнце. Непроизвольно закрываю их, чувствуя, как проваливаюсь куда-то вниз.
Пустая комната, в ней горит одинокая свеча. Дверь отворяется, и заходит пара человек, один из которых – я сам, второй же – Петр, мой государь и батюшка в одном лице. Он берет меня за локоть и ставит на колени, кладя мои локти на стоящую передо мной лавку. Сам же уходит в угол и берет стоящую в углу плошку с замоченными в студеной воде розгами.
– Ты будущий царь, сын! – ярился Петр, выхватывая первую розгу. – Так что же ты, собака, не учишься?! Ты же все мои начинания загадишь!
– Но, батюшка, я не мог… – попытался возразить я, отчего царь еще больше взъярился.
– Не мог? Да ты, видимо, за дурака меня держишь?! Уже целый год прошел, а ты не только цифирь толком не знаешь, так еще и с дружками своими непотребствами занимаешься! И делать, кроме этого, ничего не желаешь!
– А сам-то…
– Что?! – Хлесткий удар по лицу, я падаю на пол, с разбитой губы по подбородку медленно стекает алая капля. – Молчать! Если и в следующий раз так будет, то прикажу тебе отречение от престола подписать!
Сказав это, Петр забрасывает плошку с розгами в угол и уходит из комнаты, оставляя меня наедине с самим собой. Я лежу на полу, слезы горечи и обиды застилают глаза, в голове дурман, все это смешивается с болью и унижением: «Меня, царевича – и бить?!» Пытаюсь подняться на колени, но нет, не получается, только лишь губы-оладьи еле-еле шевелятся, посылая тихим голосом проклятия в спину ушедшему самодержцу…
Вынырнул я до неожиданности быстро: вот еще вижу спину Петра из воспоминаний, а уже через мгновение перед моим взором только входная дверь.
«Так-с, понятно, почему Петр так относился к своему нелюбимому сыну, все-таки так учиться, как он, просто нельзя», – успел подумать я, мимолетом «вспоминая» грандиозные попойки Алексея с дружками. Об учебе он знал лишь то, что она нужна его отцу, но никак не ему самому.
За дверью послышался знакомый голос Никифора Вяземского:
– Ваше величество, его высочество справляется замечательно, зело примерен стал, постоянно с книжками сидит, все учит и учит…
Нотки гордости за своего воспитанника слышал даже я, сидящий вдалеке от разговора.
– Да ты никак насмехаться надо мной