class="p1">– И об этом докладывали.
– Но каким образом…
– Но ты же большевик, Алексей Андреевич!
– Я?
– Сомневаешься в государевом слове?
Если бы я знал тогда, чем оно обернётся… Но нам не дано предугадать, как наше слово отзовётся. В любом случае на будущее язык стоит попридержать и не разбрасываться незнакомыми понятиями.
Граф Аракчеев, подумав, что государь обвиняет его в принадлежности к франкмасонам, поспешил опровергнуть незаслуженное и опасное подозрение весьма своеобразным способом. Самым, впрочем, для него естественным. Воспользовавшись полномочиями военного министра, пусть не объявленного, но считающегося таковым по умолчанию, Алексей Андреевич оставил на стрельбище половину гвардейцев под началом прапорщика Акимова, а с другой же половиною двинулся в Петербург вслед за нами. Отправился, ага… Пока в Михайловском замке царила тишь да благодать, столица оказалась поставленной… хм… скажем так, на уши. Руководствуясь составленными ещё Бенкендорфом списками, он прошёлся по городу частым бреднем, вылавливая не представлявших доселе интереса третьестепенных членов масонских лож. И каждому был задан главный вопрос:
– Ты большевик?
Не менее сотни сознавшихся в этом грехе были тут же отправлены на рытьё окопов, получив снисхождение за честность, остальные, забитые, подобно селёдкам, в старые гатчинские казармы, дожидались решения своей участи.
Курьёз сей мне был доложен на следующий день, вызвав немалое веселье с моей стороны и удивление тем весельем со стороны Аракчеева:
– Я что-то сделал не так, Ваше Императорское Величество? – спросил Алексей Андреевич, обеспокоенный моим приступом истерического смеха. – Или арестованных теперь отпустить?
– Да ни в коем случае, граф! – Утираю слёзы, представляющие угрозу тарелке с отбивными. – Особенно в отношении второго. Не допустим в христианском государстве столь богомерзких и еретических учений. Троцкисты нашлись доморощенные.
– Простите, Ваше Императорское Величество, кто?
– Ах да, ты же не знаешь… – Лихорадочно соображаю, чего бы соврать на этот раз. Вот и Мария Фёдоровна поглядывает с подозрением. – Это тайны Мальтийского ордена, граф, и сам понимаешь… тайные знания, традиции веков… Но насчёт большевиков погорячился, однако.
– Да?
– Разумеется. Неужели я бы назвал столь верного слугу трону и Отечеству каким-нибудь непотребством? Так что не изволь беспокоиться, Алесей Андреевич, большевики были и остаются людьми честнейшими, и принадлежность к ним является высшим знаком доблести. И ответственности, разумеется.
Присутствующий на ужине Ростопчин оторвался от предоставленных Аракчеевым проскрипционных списков и с лёгкой завистью в голосе произнёс:
– С двумя миллионами, возвращёнными в казну в течение одного дня, можно рассчитывать на вступление в столь славную когорту. А вот что делать обыкновеннейшему канцлеру?
– Денег мне найди на двадцать тысяч кулибинских винтовок. – Нож в моей левой руке делает полукруг и показывает в сторону занятого увлекательным сражением с бужениной механика. – Не поверишь, эта борода многогрешная отказывается поставлять оружие бесплатно.
– Государь! – В знак высочайшего благоволения механику позволено обходиться без долгого титулования, чем он с превеликим удовольствием пользуется, подчёркивая свою исключительность. – Разве в тех копейках дело, государь? Переделка штуцера под заряжание с казны обойдётся всего в шесть рублей.
– Однако! – на грани приличия присвистнул Ростопчин. – Не жирновато ли будет?
– В самый раз! – огрызнулся Иван Петрович, чувствуя мой одобрительный настрой. – И харя не треснет, не извольте беспокоиться. Кто не хочет кормить своих механиков, тот будет кормить чужую армию.
– Изрядно сказано, – кивнул Аракчеев. – Но, как я понимаю, есть какие-то иные препоны?
– Сколько угодно, – согласился Кулибин. – И не говорю о том, что при упоминании допусков в тысячные доли дюйма мастера у виска крутят, а иные за насмешку с кулаками кидаются. Нету у нас мастеров столько, нету! А один, пусть с шестью помощниками, в неделю не более трёх штук дам. А припас, государем гремучей ртутью поименованный, где взять в потребных количествах?
– Сделай.
– Я тебе что, Алексей Андреевич, аптекарь, слабительное снадобье пудами изготавливающий?.. – Вдруг замолчал неожиданно, уставившись перед собой в одну точку. Потом пробормотал. – Аптекарь? Пожалуй, оно и верно. Ваше Императорское Величество, прошу разрешения сей же час отлучиться в аптеку по государственной надобности.
И убежал, не дожидаясь разрешения, как был – с повязанной на шею салфеткой.
Ростопчин проводил изобретателя взглядом, вздохнул и сбил невидимую пылинку с рукава своего казачьего, по новой моде, чекменя:
– Увлечённый человек, благослови его Господи.
– Да и я не забуду, – намекаю многозначительно. – Так что же насчёт денег, Фёдор Васильевич?
– Их нет, Ваше Императорское Величество! – бодро отрапортовал канцлер.
– Как это нет? А кто только что намекал на два миллиона?
– Не намекал, прямо говорил. Эти миллионы есть, но… но их как бы и нет. Всё имущество заговорщиков, подлежащее конфискации, оценивается в кругленькую сумму, Ваше Императорское Величество. Но именно оценивается и не является наличностью. Да, конечно, золото и каменья можно обратить в деньги, но основную долю составляют земельные и лесные угодья, деревни с крестьянами, дома в обеих столицах и иных городах.
– Хреново.
– Иного слова и не подобрать, Ваше Императорское Величество. Оно одно со всей полнотой отражает состояние финансов нашего государства. А сделанные в прошлое царствование долги…
– Мамашиными грехами мне в морду не тычь! Лучше скажи, что делать будем?
Неожиданно вмешалась императрица, доселе внимательно и, главное, молча слушавшая умные мужские разговоры. Женская логика, как всегда, была безупречна:
– А если нам взять контрибуцию с Пруссии?
– А они её дадут? – тут же оживился Аракчеев, смертельно скучавший при обсуждении финансовых вопросов.
Ощущаю странную раздвоенность личности. Одна половина при упоминании Пруссии сжимает кулаки и требует немедленно прижать сию страну к ногтю, предварительно сравняв с землёй, другая же подсчитывает прибыли, могущие последовать от осуществления этого предприятия. Но обе, кстати, нисколько не протестуют против такого предложения. Странно, ведь ещё недавно я слыл завзятым пруссоманом.
Мария Фёдоровна меж тем ответила:
– Конечно не дадут, Алексей Андреевич, особенно если Вы её потребуете. Но вот если вежливо попросит Кутузов, обещая взамен запретить казакам стирать портянки в фонтанах Сан-Суси…
Умнейшая женщина!
– Душа моя, чем же тебе досадили эти бедные Михели?
– Самим своим существованием, Ваше Императорское Величество! – Тон императрицы стал сух и официален, и в нём скрывалась обида. На что?
– У нас договор!
– А Фридрих Вильгельм Третий – тряпка, о которую половина Европы вытирает ноги!
Хм… Оно, конечно, правильно, но… И этих «но» можно найти не менее сотни. Главное же из них – рано и пока невыгодно.
Ростопчин со всей почтительностью попытался объяснить эту же самую мысль, но Мария Фёдоровна осталась непреклонна:
– Фридрих Второй ограбил все германские земли.
– Так когда оно было-то?
– А ответить за это должен сейчас!
– А Наполеон – всю Европу! – привожу ответный аргумент и пытаюсь перевести разговор на иную тему. – А англичане обчистили весь мир, включая обе Индии.
– Какие мерзавцы! – Женское внимание
