Ознакомительная версия.
Сэр Мишель наморщил лоб, припоминая тщательно сохранявшиеся семейные предания. Ну точно, племянник Ивара конунга, именем Гейрмунд, а также его сестра с мужем Вальбрандом Шумным и детьми ходили в дружине Танкреда Отвиля, обосновавшегося в Сицилийском королевстве. Еще дедушка, барон Фридрих, говаривал, будто на острове живет целый клан родичей. А зная, что норманнские семьи всегда были большими, многодетными, сэр Мишель мог предполагать, что каждый пятый мессинец и каждый десятый сицилиец-норманн являлся ему прямым родственником по норвежской крови. Думаете, почему большинство сицилийцев сейчас походят не на ромейских подданных, смуглых и темноглазых, а на беловолосых викингов? Спасибо стальному клинку с закругленным оконечьем, мечу, завоевавшему детям отдаленного севера благодатные земли полудня…
– Ты знаешь, где они живут? – вопросил Казаков. – Хотя бы город назвать?
– Город… – рыцарь наморщил лоб. – Некоторые наверняка в Мессине, в войске короля Сицилийского. Я у папеньки спрашивал, так он сказал, будто его дядя со стороны барона Фридриха имеет лен под Катанией…
– Катания, – понимающе кивнул русский. – По-моему, километров тридцать-сорок к югу отсюда, если я ничего не напутал и правильно помню карту. Вот и объяснение. Приехали морем в Катанию, погостили, а сейчас направляемся в Мессину. Лошадей, ясен пень, в кости проиграли. Устраивает?
– Вот что, – подал голос Гунтер, решивший окончательно проснуться. – Вы, господа, думайте, что и как, только подальше отойдите, – германец встал, отряхнул штаны, подняв облачко невесомой беловатой пыли и, шагнув к краю плоскости, легко вскарабкался на крыло. Тотчас его голова свесилась вниз, а серые глаза уставились на сэра Мишеля: – Монсеньор, и вы, мессир оруженосец, отойдите шагов на пятьдесят в сторону, я отправлю нашего дракона отдыхать.
Внизу было слышно, как Гунтер, прогрохотав по обшивке консолей сапогами, подошел к кабине, с ворчанием перебрался через борт и непонятно ругнулся, как видно, обнаружив непорядок. И точно – некая птичка, устроившаяся на самом колпаке кабины, пока люди беседовали и завтракали, успела загадить спинку кресла пилота. Птичка – гладкая белобокая сорока – упорхнула немедленно по появлении Гунтера, прокричав на прощание какую-то оскорбительную гадость на своем птичьем языке.
– Черно-белая птица сорока простерла над миром свои зловонные крылья, – самым трагическим голосом произнес Гунтер по-немецки, вытирая промасленной тряпочкой художества божьей пташки. – Она засрала и загадила… – германец осекся, покосился на медленно отходящих в сторону сэра Мишеля и Казакова, и подумал, что бессонные ночи совсем не идут на пользу. Начинаешь пороть всякую чушь. Вместо речей, обращенных к самому себе, лучше бы подумал, как загнать тяжелую и неповоротливую на земле машину меж двух застывших лавовых потоков. Господи Боже, как надоело прятаться! Прилетели бы как люди, сели бы на аэродромную бетонку, доложились в штаб… Все-таки у цивилизации XX века есть преимущества! По крайней мере, мало кто (кроме противника, разумеется) станет пугаться самого обычного самолета. Один плюс – в настоящий момент Сицилия не слишком заселена.
«Мишель – дубина. И Серж ничуть не лучше, – отстранено подумал Гунтер, слушая как начинает рявкать двигатель. Из-под левого крыла вытягивалась струйка бледного голубого дымка. – Костер не загасили. Ветерок от лопастей поднимется, разнесет угольки по сухим кустам. Пожар начнется. Но вылезать и тушить неохота…»
«Юнкерс» медленно, нехотя сдвинулся назад, щелкнули камушки под колесами шасси, скала, встававшая прямо перед носом самолета, начала уходить в сторону. Машина развернулась и, вздрагивая на мелких ухабах, поползла к присмотренной Гунтером расселине. Слава Богу, места там хватало – от кончиков крыльев самолета до нагромождений коричневатой пемзы оставалось не меньше метра с каждой стороны. Но все равно – работа ювелирная. Попробуй задеть консоль – не взлетишь больше.
Спустя несколько минут движок заглох и слышались лишь тихое потрескивание остывающего металла да едва различимый крик чаек, парящих в лазоревом поднебесье.
* * *
Ох, и дорожки в этой Сицилии! Вернее, дорожек нет совсем, а наличествует то, что во всех армиях мира испокон веку именовалось «пересеченной местностью». Безусловно, места красивейшие, цветы-бабочки-пчелки, запах кипарисов, облака серебряные плывут на восток, к Святой земле… Но пусть любой цивилизованный человек, привыкший к асфальтовым, бетонным или, на худой конец, мощеным деревом или камнем дорогам, попробует погулять в сапогах (под которыми, надобно заметить, не принятые в благополучном будущем носки из мягкой шерсти, а вульгарные льняные портянки!) по рытвинам, кучам вулканического гравия или сыпучему, уползающему из-под подошв песку! Послушаем, станет ли таковой восхищаться романтикой Средневековья!..
– Подождите меня! – выкрикнул Гунтер в спины ушедших метров на пятьдесят вперед сэра Мишеля и Казакова. Что не говори, а пилоту ВВС не равняться с пехотинцем – летчик должен сидеть в кабине своего стального коршуна, а покрывать многие километры на своих двоих предоставьте пехотным гренадерам. – Мишель, мы куда-то опаздываем?
Рыцарь остановился, сбросил с плеча мешок и ободряюще посмотрел на германца. Вулканический склон здесь заканчивался резким обрывом, уходящим в сторону моря, а далее, не больше чем в полулиге, виднелось скопище белых домиков, над которыми главенствовал шпиль, поднимающийся над приземистой церквушкой, пристань с полудесятком кораблей, а самое главное – проложенная вдоль берега накатанная дорога. Вероятно, это и было искомое Джарре.
Главная задача состояла в том, чтобы спуститься вниз, не переломав ног и не растеряв поклажу, которую приходилось волочь на себе. Казаков пошел первым, каким-то невероятным чутьем выбирая самый легкий и безопасный путь, сразу за ним, скользя на гладких камнях, двигался рыцарь, арьергард составлял Гунтер, которому было жарко и противно. Надо же, середина осени, а солнце здесь печет, как в Африке!
– Бархатный сезон, чтоб его… – пропыхтел Казаков. – Самое время ехать в Ниццу, пить коктейли и ходить в казино.
– У меня иногда складывается ощущение, – также отдуваясь, ответил Гунтер, – что климат в эти времена потеплее, чем у нас. Может, так оно и есть?
– Точно, точно. Я где-то читал, будто Раннее Средневековье было куда более жарким. Похолодание началось вроде бы во времена Столетней войны, после царствования Филиппа Красивого. Надо сказать спасибо, что нас туда не занесло.
– Кому? – буркнул Гунтер. – Похмельному архангелу, о котором ты говорил? Фу, слава Богу, вот и дорога! Да здравствует цивилизация!
Ознакомительная версия.
