Раздался храп монаха.
– Что это за чучело? – подозрительно спросил сержант у стоявшего за их спинами хозяина, кивнув в сторону монаха.
– Собирал милостыню в чужих угодьях, вот его монахи-кармелиты и побили. Это их вотчина, чужаков гоняют.
– Однако на вино он насобирал…
– Это я ему подал. Все-таки божий человек. Меня за это Бог от злых людей защитит, – тут трактирщик попытался изобразить жалостливый вид.
А божий человек тем временем поднял опухшее от пьянства и побоев лицо и мутно уставился на рыцарей. Под заплывшими веками мелькнула хитрая радость, он попытался было что-то сказать, но язык не послушался его, и монах снова уронил голову на сложенные перед собой руки.
– Так куда же мы направляемся? – Альберт отвел взгляд от монаха и озвучил давно висевший в воздухе вопрос.
– Я бы направился в Бретань, – промычал Гроус, попутно размалывая челюстями курицу вместе с костями. – Для воссоединения с армией сэра Роберта Ноллиса. Хорошо бы еще по пути примкнуть к солидному английскому отряду.
– Надо идти в Бордо, – тихо, но уверенно возразил сержант. – И спокойнее двигаться самим: так мы будем незаметнее. Надо только запастись провизией и набрать одеял.
Гроус нахмурился, воткнул кинжал в столешницу и сказал:
– Оставим решение до утра. Не будем гневить Бога своими планами, когда утро может все поменять. Может, сэру Роджеру снова явится во сне Дева Мария и подскажет, куда держать путь.
И действительно, все так устали, что охотно согласились отложить обсуждение до следующего дня, когда голова будет посвежее. Трапеза закончилась, первым поднялся Уильям и, вытерев губы засаленным, заскорузлым от грязи отворотом рукава, поспешил наверх.
В стылой комнате стояли две широкие низкие кровати, и табурет между ними. Больше никакой мебели не наблюдалось. Зевающий оруженосец стал снимать со своего рыцаря наручи, потом поножи, а в конце помог Альберту стащить через голову кольчугу. Историк сразу же почувствовал себя беззащитным, словно краб без панциря. Железная рубашка тяжела, но она была составной частью его маленькой крепости, заслоном между Альбертом и чужим миром. Но дышалось теперь легче.
Вот только камина в комнате не было. И все-таки, несмотря на холод, Альберт снял еще и стеганый подкольчужник, велев Уильяму отнести его на просушку вниз, к огню, и остался в засаленной рубахе и брэ. Левая рука оказалась синяя в двух местах, а плечо заплыло багровым. Хорошо хоть Уильям раздобыл у хозяина шерстяной плащ – ветхий, но чистый, и Альберт, завернувшись в него, улегся на худой соломенный тюфяк поверх грубой кровати, укрывшись сверху еще и рваным колючим одеялом. Как ни странно, Альберт думал не о безумном дне. Похоже, мозг уже боялся впечатлений и сам выбрал историку самую безобидную тему. Альберт размышлял, надо ли платить хозяину за еду и постой. Учитывая грабительский характер рейда, не надо, да еще следовало бы забрать все, что можно унести. Об этом косвенно говорили и тоскливые глаза хозяина гостиницы. Но с другой стороны, если гостиница существует в военное время, значит, кто-то платит и в военное время. А кроме того, существует рыцарская честь, а ведь тогда, за дверью таверны, Альберт дал слово. В кошеле на поясе водились какие-то деньги, историк решил заплатить, но так, чтобы этого не заметили его спутники. Все-таки негоже свое первое посещение Франции начинать с грабежа. В ответ на определенность пришло усталое умиротворение, покорность и даже робкая надежда, что проснется он в своем теле, там, где законы писаны, рыцарей не существует, а грабеж – удел совсем других социальных групп.
9
Когда Альберт открыл глаза – именно открыл, потому что не было ощущения, что он проснулся, – косые солнечные лучи уже растянулись на одеяле. Пиджак, наброшенный на спинку стула, недвусмысленно указывал на эпоху. Издав безумный счастливый крик, больше похожий на кукареканье, Альберт вскочил с кровати и бросился к окну. Через пыльное стекло он увидел деревья, зеленую изгородь вдалеке и желтое поле.
'Вот тебе и сон в летнюю ночь. Но нет, это не могло быть сном, – лихорадочно думал Альберт, суетливо одеваясь и не попадая в рукава. – Сны плохо вспоминаются, как бы реальны они не были. Я же помню все до мелочей: и герб Уолша, и надпись на клинке, и царапины от стрел на кирасе, и даже запах лошади…'
Все еще дрожа, Альберт побежал вниз по лестнице. У двери в ванную замешкался, не нырнуть ли под отрезвляющий холодный душ, но не смог перебороть нетерпение и выбежал во двор. Там было все как прежде, и единственная башня возвышалась за спиной, разве что перед фасадом нового крыла остывал, пощелкивая, раритетный серебристо-синий роллс-ройс годов так семидесятых. Водительская дверь редкого автомобиля была открыта, и, заметив Альберта, из машины тяжело выбрался элегантно одетый старик. Он приветливо улыбнулся, бережно закрыл дверь и оперся на коричневую трость.
– Альберт, если не ошибаюсь? – спросил незнакомец и, не дождавшись ответа, добавил: – Впрочем, кто еще мог в таком волнении выбежать из башни? А меня зовут Анри Крушаль. Я хотел бы с вами побеседовать.
– Может быть, позже? – с трудом подобрал слова Альберт. – Я должен принять душ… К тому же, надо сказать, я неважно себя чувствую.
– Я здесь именно для того, чтобы поговорить о природе вашего недомогания. Точнее сказать, о природе вашего нервного потрясения.
Альберт подозрительно уставился на Крушаля.
– Хорошо. Мы поговорим… Но сначала я все-таки приму душ. Вы можете подождать в моей комнате?
– Спасибо, но без лишней необходимости я не поднимаюсь так высоко: лестница в башне слишком крута. Лучше встретимся в каминном зале, – и Крушаль указал набалдашником трости в виде лошадиной головы на цветные витражи второго этажа.
– Я не заставлю вас долго ждать, – пообещал Альберт и поспешил обратно к себе. Странным образом встреча с Крушалем несколько отрезвила его, хотя сказанные слова начали доходить до сознания только сейчас. Лишь забравшись в душ, Альберт сообразил, что визит агента может быть связан именно с его ночным путешествием во времени. Во всяком случае, некоторые слова Крушаля трудно было истолковать иначе.
Стоя под сильным напором воды, Альберт забыл про мыло и шампунь, целиком уйдя в воспоминания. Вчерашние приключения не надо было воскрешать, припоминая как сон, тяжело и мучительно. Весь день в прошлом – от и до – стоял перед глазами, и можно было мысленно вернуться в любую его минуту и повторить любую фразу того же Ришо или Гроуса. Альберт, пожалуй, простоял бы так еще долго, принимая теменем бьющие струи, потому что вода доставляла теперь какое-то новое непривычное удовольствие, словно он очень давно не мылся и вот только сейчас снял доспехи. Ведь как мечталось ему о воде по дороге в аббатство, когда чесалось все тело… Но Альберт одернул себя – пора поговорить с агентом. Он поспешно выбрался из кабинки и зарылся лицом в пушистое полотенце. В глубине души было жаль, что все закончилось, и теперь никогда не узнать, во что вылился для капитана Уолша неудачный рейд 1370-го года. Впрочем, явно ничем хорошим.
Бледный и непричесанный, Альберт зашел в каминный зал, где уже сидел Крушаль и перебирал какие-то бумаги из своей папки. Его узкие очки съехали на нос, он был озабочен и лишь кивнул. Историк уселся напротив и в ожидании сложил руки замком, но Крушаль не спешил приступить к разговору, целиком сосредоточившись на открытках. Наконец лицо его просветлело, видимо, он нашел, что искал, и быстрым движением, словно фокусник, переложил что-то из папки в портфель.
– Итак, судя по вашему виду, вам удалось раскопать что-то о прошлом замка? – спросил Крушаль, удовлетворенно сняв очки и сосредоточив внимательный взгляд на историке. – Какой же пласт времени вы подняли?
– Столетнюю войну… Весьма интересный период. Но вы ведь сначала хотели поговорить о природе моего недомогания?
– Действительно, время поговорить о времени, уж простите за каламбур, – улыбнулся агент. – Что же произошло ночью?
Альберт насторожился, но решил пока отделаться полуправдой.
– Дело в том, господин Крушаль, что… мне снился удивительный сон, в котором я побывал в прошлом. Году этак в… 1370-м, – и Альберт выжидающе уставился на агента.
– Чем кончился сон? – спросил Крушаль.
– Я не помню.
– Помните-помните, – агент едко улыбнулся. Только в двух словах об этом не расскажешь, правда?
– Правда. Боюсь, и двух дней не хватит.
– Тем более что двух дней у вас и нет. У вас есть только один день.
– Простите? – не понял Альберт, но неприятное предчувствие стало мерзким холодком расползаться по телу.
– Сейчас все объясню. Только скажите сначала, что последним запомнилось перед пробуждением? Что произошло во сне непосредственно перед тем, как вы снова очутились в своей комнате под сводом башни?
