Аллаха, что он лишил тебя памяти. Постарайся вымолить у него прощение. Как это сделать – словами или делами, не знает и не объяснит никто. Только сердце сможет тебе подсказать, как свершить то, что вернет тебе облик живого человека. У того, у кого есть прошлое, значит, появится и будущее. Пока ты неживой, как облако, плывущее над землей без смысла и направления, куда его погонит капризный ветер. Найди свое имя, обрети душу. А как найдешь себя и если захочешь, приезжай в гости. Я всегда буду рад видеть тебя. Счастья тебе, сынок!
…Все исчезло также внезапно, как и появилось, и боль вернулась на прежнее место, но уже не такая острая. Ее можно было терпеть, а может, он просто привык к ней.
Глава 21. Возвращение
Ильяс пролежал в больнице целых два месяца. По возвращении домой он не мог найти себе покоя. Пока он лежал в больнице, отец старался сохранить школу и продолжал тренировки. Несмотря на случившееся горе, занятия с мальчишками приносили ему удовольствие. Он никак не мог заставить сына взяться за работу. Ильяс все больше уходил в себя. Однажды, проснувшись, он сказал родителям, что уезжает на Тибет. Как ни отговаривали его родители, Ильяс стоял на своем. В день отъезда он попросил его не провожать. Сказал, что это ни к чему. Зумрат отвернулась и тихонько всплакнула: нет, это был не ее сын… И от этого ей стало еще больнее.
Вокзал Астаны.
Объявили, что на платформу прибывает поезд Алматы – Астана. Поезд, замедляя ход, стал медленно приближаться к станции, подтягивая все вагоны к перрону.
Из вагонов повалил народ. Ильясу он был безразличен.
Но вот он увидел старика, спешащего по платформе и несшего в руках пакет с яблоками. Он показался ему знакомым, особенно глаза. Мимо старика пробежал какой-то паренек и задел его. Пакет выпал из его рук, и яблоки рассыпались по перрону.
Ильяс поспешил к нему, помог собрать яблоки. Спросил, куда он направляется. Дедушка ответил, что приехал к детям.
– Вот яблоки им привез. Настоящий апорт, сейчас такого почти не осталось, а у меня на даче растут. Внуков хочу порадовать. А ты куда направляешься? – спросил он.
– Далеко, на Тибет.
– Да, не ближний свет.
– Я сделал в этой жизни много плохого и хочу быть прощеным. Хочу изменить свою жизнь и встать на правильный путь. Тибетские монахи на весь мир известны своим умением достигать духовного просветления. Хочу найти настоящего мастера, который поможет мне найти гармонию в этом мире. Хочу познать свою истинную суть.
– Зачем же так далеко? У нас и свои мастера есть, – загадочно улыбнувшись, ответил ему старик.
– Что-то не встречал я таких.
– А мне сдается, что с одним из них ты знаком.
– Любопытно. И кто же он?
– А ты подумай. Отправляйся в родные места, сынок, и ты найдешь то, что ищешь.
Старик заторопился.
Ильяс хотел еще что-то спросить у него. Но старик затерялся в толпе, и он потерял его из виду. Ильяс постоял еще несколько минут в раздумье и пошел в кассу сдавать билет.
Глава 22. Родина
Автобус подъехал к автостанции. Люди не торопясь покидали салон.
Как же радовал глаз открывшийся обзор, а запах приятно щекотал ноздри.
Ильяс не пошел в поселок, он почему-то сразу направился в дом знахаря. Ноги сами туда шли.
Здесь ничего не изменилось за прошедшие десять лет. Подойдя к дому, он постучал в дверь.
– Заходи, Ильяс!
– Здравствуйте, дедушка! – улыбаясь, сказал Ильяс.
– Я знал, что ты приедешь.
– Почему вы мне еще тогда не сказали, что когда-то были настоящим батыром и обладаете теми знаниями, за которыми люди отправляются за тысячи километров?
– Всему свое время.
Ильяс прожил у Аркарбай-дуана все лето. Каждодневные тренировки на свежем воздухе, купание в озере, прогулки и задушевные беседы по вечерам сделали свое дело. В один из таких вечеров Аркарбай-дуана сказал ему, что настала пора встретиться ему с Кенжетаем.
Шаман приготовил бубен, колотушку и кобыз. Потом сложил кучку хвороста недалеко от своего дома, в форме конуса. И приготовился исполнить свои песню и танец.
– Прежде я не знал, как держать кобыз и смычок, но тут вдруг не только стал играть всевозможные мотивы и песни, но даже петь, и все это по вдохновению духов. Есть легенда, что впервые услышав звуки кобыза, враги бежали прочь, будучи уверенными в том, что сами боги обращаются к ним.
Шаман прикоснулся смычком к струнам кобыза и полилась над степью дивная мелодия. Это была не просто мелодия, а разговор, Ильясу показалось, что он даже слышит голоса. Аркарбай-дуана вел разговор с духами предков, с небом, землей, водой. Как-то незаметно он поджег костерок, вверх потянулся бледный дымок, и по веткам побежал огонь. Исполнив песню, шаман взял в руки бубен. Тихо-тихо застучал в него, начал раскачиваться из стороны в сторону и вдруг, вскинув вверх руку с бубном и запрокинув лицо к небу, прокричал: «Ай-й-й-й-я-я-я!»
«Сколько же ему лет?» – подумал Ильяс. Голос его был чистым, звонким и каким-то волшебным. Его крик, казалось, ударился о небо, рассыпался там на льдинки, что посыпались на землю, и земля от этого заискрилась. Ильяс не верил сам себе, но это было именно так. Внутри у него стало светло и легко. И опять негромко зазвучал бубен, голос шамана вплетался в этот звук.
Он завораживал, в голове как-то странно двоилось, Ильяс видел себя другим. У него было такое ощущение, что своим танцем этот шаман вывел его из его же тела, и теперь он видит все это со стороны, другими глазами. По земле стелился легкий туман позднего вечера. Аркарбай-дуана бесшумно шагал по кочкам в своих летних ичигах. Казалось, он плывет над землей. Подойдя почти вплотную к Ильясу, шаман просто встряхнул бубном и прислушался к шуму степи, леса и ветра. Потом задвигался по какому-то видимому только ему кругу, обошел его несколько раз и опять остановился.
Шаман вытянул вперед руки и начал раскачиваться на носочках, ударяя в бубен колотушкой. Звуки становились все более ритмичными. «Тамм-тамм-тамм», – понеслось над степью, звук набирал громкость. Ильяс заметил, что дымка вокруг баксы стала сгущаться, туман поднялся ему почти до колен. Пританцовывая на месте, Аркарбай-дуана начал выкрикивать, но полушепотом, непонятные слова. Движения его становились все резче. Он наклонял голову к земле, как будто что-то разглядывая, потом резко вскидывал ее вверх и замирал на мгновение, гордо выпятив грудь.
Бубен запел совсем уже часто, ритм его слился в один неподражаемый звук. И вдруг… На небольшом, буквально руку протянуть, отдалении от Ильяса… стоял конь.
Шаман протянул к нему руки и заговорил. Слова были непонятны, да Ильяс и не вслушивался в них. Он, не моргая, смотрел на коня, а конь смотрел на него. Туман
