— Кто «они»? Лично Рузвельт? Его приказ выполнял Линдберг? — Вася говорил спокойно, не вставая со своего места. — Да поймите: эта диверсия бьет по Штатам ничуть не меньше, чем по Советскому Союзу. В общем, так: американцы уже представили все оригиналы документов, подписанных моим отцом на переговорах нашему послу в Вашингтоне.
Василий помолчал, посмотрел на всех присутствующих, вытащил папиросу из пачки «Беломора», закурил и продолжил, заметно начиная волноваться:
— Их Конгресс уже ратифицировал эти документы. Торопятся… И правильно делают. Это мое личное горе, это горе всей страны, но отец никогда не простил бы, если мы сейчас не сделаем так, как он хотел. Иосиф Виссарионович Сталин работал для Советского Союза, для его будущего, и мы обязаны продолжить его дело… — Вася запнулся и замолчал.
Берия положил свою ладонь на руку Василия. Тот явно не мог говорить. Волнение мешало.
— Так, товарищи, — заговорил Лаврентий Павлович, продолжая держать свою ладонь на Васином предплечье, — мы будем продолжать действовать так, как было решено еще перед войной на том памятном совещании ГКО. Надеюсь, все согласны с моим решением?
Маршал обвел своим тяжелым взглядом присутствующих. Несогласных не было. Берия поднял свою ладонь с руки Василия, снял пенсне, помассировал переносицу и надел пенсне обратно.
— Сейчас десятиминутный перерыв, затем продолжим, — Лаврентий Павлович посмотрел на Сталина и добавил:
— Василий Иосифович, вы не возражаете?
Некоторые перестали дышать. До них стало доходить, кто теперь главный. Не вывеска, как они поначалу могли подумать. Особенно после моих слов на вчерашнем совещании. Н-да, вот так, одним предложением расставить все точки над «i»! Не только принять лидерство Василия Сталина самому, но и заставить это сделать других! Теперь я окончательно понял, что мы сработаемся. Умен Берия, ничего не скажешь. И чего эти идиоты убили его там в пятьдесят третьем? Ведь все могло быть по-другому, совершенно иначе…
— Как мне тебя называть-то, когда мы один на один?
— Васей, Лаврентий Павлович, Васей, — я усмехнулся, — и давайте договоримся раз и навсегда. Серьезных действий я без вашего ведома предпринимать не буду. Ну, во всяком случае, до тех пор, пока вы сами не отмените этого нашего договора.
Теперь усмехнулся уже маршал.
— Нет, Василий. Я даже объясню тебе, почему. Я знаю Синельникова. Я также знаю, что он каким-то способом может воздействовать на человека. Ну, нас с Кобой этим провести, как на мякине, было нельзя. Мы всегда судили по делам. Так вот, Синельников ни меня, ни Иосифа Виссарионовича ни разу не обманул. Я привык уже ему верить. Его характеристики и рекомендации были всегда точны. Поэтому я поверил ему и в этот раз. Ты, как это нынче называется, — он, обычно при разговоре не шевеливший лишний раз руками, пощелкал пальцами, — сразу получаешь карт-бланш.
— Хмм, — я даже не знал, что сказать. Доверие маршала, как ко мне, так и к Егору Синельникову, льстило и обязывало.
— Так, с этим все. Дальше. Что ты собираешься делать с теми, кто голосовал против тебя? — вот так сразу переходит с одного на другое?
Явно политесы со мной разводить не намерен. Время — деньги. Нормальный стиль хорошего руководителя. Сработаемся.
— Кого-то убедить, кого-то — к стенке, — что я еще мог ему сказать?
— Тогда по персоналиям, — Берия несколько напряженно посмотрел на меня. — Жданов?
— Убеждать.
Маршал кивнул, соглашаясь со мной.
— Маленков?
— Убеждать.
Сдвоенный зайчик от стекол пенсне опять прыгнул вниз и вверх.
— Мехлис?
— К стенке.
— А вот здесь ты не прав.
Не прав? Посмотрим, что маршал скажет в его защиту. Я заинтересованно посмотрел на Берию.
— Знаешь, почему твой отец держал его рядом с собой? Он предан и честен. Его невозможно ни купить, ни запугать.
Н-да. Что-то в этом есть.
— И еще, — маршал критически посмотрел, как я достаю из пачки папиросу. Сам он был некурящим, — ему невозможно втереть очки, въедливый до безумия. Да и сам интриговать вряд ли будет.
Я закурил, выпустил струю дыма в сторону, чтобы не попасть на Берию, и вопросительно посмотрел на него. Предлагает оставить? Тогда пусть указывает в качестве кого.
Маршал понял меня без слов:
— Расширь Комиссию Спецконтроля до министерства. Ну, скажем, Государственного Контроля, и поставь туда Мехлиса. Польза будет, а любовь его тебе не требуется. А преданность, — Берия усмехнулся, — будет со временем тебе его преданность. Ты же меня понимаешь?
Да, опыта аппаратных игр председателю ГКО было не занимать.
— Как скажете, Лаврентий Павлович, — согласился я, — вам ведь действительно виднее.
— А вот поговорить с ним и известить о назначении пошли Синельникова. У него это лучше получится.
Предлагает пойти по варианту злого и доброго следователя? На таком уровне? А ведь наверняка получится.
— Хорошо. Так и сделаем, — с готовностью согласился я.
По списку членов Политбюро прошлись быстро. В принципе, никого немедленно убирать не требовалось. Тимошенко и Громыко, ставшего министром иностранных дел, заместителями председателя Государственного Комитета Обороны маршала Берии решили пока не назначать. В ГКО подавляющее большинство и так оказалось за их, теперь об этом можно было говорить прямо, триумвиратом. Сталин, Берия, Синельников.
Обсудили ситуацию в новой американской части Советского Союза. Решили временно не отменять никаких действующих законов и деятельность партий, как до того еще предложил Иосиф Виссарионович. Надо было делать все возможное, чтобы народ не ринулся бежать в САСШ. Соответственно, все договоры канадских производителей зерна и мясо-молочной продукции должны быть выполнены, кроме тех, которые были заключены с фашистскими заказчиками.
Уже в конце разговора я закурил очередную папиросу и спросил:
— Лаврентий Павлович, а что мы будем делать с прощанием?
Берия напрягся.
— Что ты хочешь сказать?
— Давка ведь будет. Люди детей потащат. Затопчут ведь.
Как там хоронили отца, я знал. Черт! Вот они оба из обоих миров и слились для меня воедино. Только, увы, неживые. А ведь в новом своем качестве сына я так и не успел его увидеть, поговорить…
— Ах это, — он задумался, — не хочешь, чтобы похороны Иосифа Виссарионовича вспоминались народом как побоище?
— Не хочу. И так по телевизору и в кино без перерыва крутят кадры гибели…
Со дня катастрофы и до похорон страна была в трауре.
Берия опять задумался, потом с уважением посмотрел на меня.
