Дальше начались приключения — с примкнувшим немцем-есаулом бароном Унгерном и горстью иркутских и забайкальских казаков Семенову удалось захватить пограничную станцию Маньчжурия, разоружив тысячу с лишним солдат. И в подчинении у него были вчерашние сослуживцы — барон Унгерн и бежавший из Иркутска, после того как в декабре юнкера и казаки сложили там оружие, атаман Оглоблин.
— До сих пор поверить не могу, — прошептал генерал, вспоминая те горячие деньки, когда он первым в Забайкалье вступил в борьбу с красными. Но то было очень давно, а сейчас Григория Михайловича душила «жаба» — обычная, понятное дело, зависть.
Барон Роман Федорович Унгерн фон Штернберг сделал стремительную карьеру после того, как вышиб своими азиатами в мае этого года китайцев из Монголии. Чистокровный немец, бывший «даурский ворон», ловко научился носить таарлык и продолжал избивать ташуром провинившихся перед ним. Правда, свой пыл остзейский садист сейчас умерил. Нос по ветру держит, сволочь, на Иркутск постоянно поглядывая. Сейчас барон уже командующий монгольской армией из трех кавалерийских дивизий, имеет чин, равный генерал-лейтенанту.
Атаман Оглоблин так и остался атаманом, только число станичников увеличилось впятеро, чуть ли не восемьдесят тысяч населения у него в войске. Потому и «генерал-лейтенанта» недавно получил, обогнав Семенова в чине. А ведь и он еще в декабре был жалован верховным правителем в производстве, вот только этот сукин сын Арчегов ему генеральские погоны тогда на полковничьи поменял. Обидно до слез, тем более что красных все-таки из Сибири вышибли!
Казалось, что фортуна снова обернулась к бывшему атаману лицом, как он посчитал три месяца назад. В мае вовремя сообразил нужную сторону занять, услугу последнему императору оказал.
Оценили?! Хрена горького!
С Верхнеудинска услали в Приморье с одним Селенгинским уланским полком, назначив командиром отдельной Уссурийской конной бригады, в которой он и начинал когда-то свою службу. Вроде как повышение, вот только шашек под его командованием едва ли было больше, чем в прежнем Нерчинском полку. Кроме семи сотен бурят, принял здесь малочисленный Приморский драгунский полк, заодно влив в него конных егерей полковника Враштеля, переданных под командование. В них вместе и шестисот клинков не набиралось.
Смешно!
И обидно, ведь следующий чин он точно никогда не получит, слишком сильны в штабах его недоброжелатели. И Арчегов, как назло, вместо поездки в Приморье в Москву едет, видно, понравилось высокопревосходительству с красными упырями переговоры вести.
Недаром слушки нехорошие по армии ходят, что его теще целый вагон всякого добра большевики одним махом подарили и на глазах несчастных и раздетых родителей, жен и детей офицеров, что вместе с ней в других вагонах, битком набитых, ехали, со всем обхождением и отличным харчем в Сибирь отправили.
Неужто это правда?! Или красная пропаганда?
Головинская
— Здравия желаю, ваше высокопревосходительство!
— Зачем официально?! Рад вас видеть, Прокопий Петрович! — Арчегов обменялся с генералом Оглоблиным крепким рукопожатием и по привычке огляделся по сторонам.
Казачья станица Головинская вытянулась вдоль железной дороги на добрую версту — большие, добротные дома, сложенные из бревен, крыши многих накрыты листовым железом, золотистая маковка церкви приветливо отблескивала в солнечных лучах.
Зимой «Головинка» казалась ему совсем другой — серой, спрятавшейся в защитном коконе от революционного лихолетья. Да оно и понятно — сама станица и два ее поселка, Корхово и Занина, располагались почти рядом, по сибирским меркам, с Черемхово, а такое соседство поневоле в страх бросит. Тем более что в станице тогда проживало чуть более тысячи человек войскового сословия, от мала до велика, а только одних красногвардейцев и партизан в шахтерском городе было чуть ли не вдвое больше.
— Константин Иванович, мы вас чуть ли не с самого утра ждем-с. Молебен отслужить надобно…
— Никаких молебнов, Прокопий Петрович. Мы путь заблокировали, тут даже разъезда нет, в поле стоим. У нас на все полчаса есть, извините великодушно.
— Тогда не будем терять ни минуты. Прошу вас, Константин Иванович! — Оглоблин показал рукою на легкую бричку, запряженную парой строевых коней, и Арчегов тайком вздохнул — ну не любил он такие народные гуляния, чувствуя себя редкостным зверем в посещаемом людьми зоопарке.
Станица встретила их колокольным звоном, принаряженные казаки и казачки толпились на площади, носились и что-то кричали во весь голос ребятишки, чинно, на почетном месте стояли старики с батюшкой. Рядом вытянулись ровные шеренги почетного караула.
Именно эти молодые, многие и совсем безусые, казаки привлекли внимание Арчегова — добрая половина парней была не просто одета в неизмятое новенькое обмундирование, в глаза сразу бросилось, что военная служба для них занятие насквозь непривычное. Оглоблин поймал взгляд атамана и тихо пояснил одним словом, которое все разом и объяснило:
— Поверстанные.
Бричка остановилась. Константин Иванович, чуть придерживая шашку (георгиевское оружие он всегда носил при казачьей форме), степенно, чинно, как полагается генералам, сошел с брички и, по сложившемуся и давно отработанному ритуалу, направился к замершим шеренгам…
— Теперь вижу, Прокопий Петрович, что наше войско представляет собою реальную силу. Вот только вчерашних крестьян нужно долго доводить до ума — пока они не более чем мужички, нацепившие казачью форму. Так что будет лучше, если их щедро разбавить добрым казачьим элементом. — Арчегов остановился, поглядел в окно, мимо которого проплывала березовая рощица, и тихо добавил: — По крайней мере, младшим командным составом, включая приказных.
— У меня не хватит казаков, Константин Иванович. Третьего года службы едва шесть десятков, и это на четыре конных сотни и на полный пластунский батальон. Да еще гвардейская сотня, две пулеметные команды и конная батарея на формировании. Даже если со второго года взять…
— Так вы же сами на увеличении войска настаивали, Прокопий Петрович, говорили, что все эти проблемы решаемы?!
— Буряты испокон века не служили, а у меня их в конных сотнях большинство, казаки едва десятую часть составляют. Да и в пластунах одни вчерашние крестьяне, а их столько же.
— Да уж, — пробурчал в ответ Арчегов, меланхолично помешивая горячий чай серебряной ложечкой. Расчет простой — на сотню приходится вахмистр и дюжина урядников, никак не меньше, это по штату. А потому он хорошо представлял те трудности, что стояли сейчас перед Оглоблиным.
