— Как же так? Сутки короче?
— Ох, ну ты подумай, подумай, — он чувствовал удовольствие от своего мужского превосходства. — Ты же умная. А я пока поем.
Светлана насупилась и, глядя в пространство перед собой, стала сосредоточенно жевать. Постепенно ее взгляд принял осмысленное выражение, и она, допивая чай, заявила:
— Очень вкусная колбаса и замечательный чай, давно такого не пила. Наверно, китайский.
Краснов усмехнулся и встал:
— Спасибо. То есть, аригато. Так, кажется?.. — Он потянулся и предложил: — Ты помой посуду, а я — полежу.
— Хорошо. Под краном мыть — даже интересно.
Он прямо в новой одежде завалился на постель и задремал в ту же секунду. Проснулся от музыки.
— Нашла! — Светлана села рядом, улыбаясь. — Музыка — на девятой кнопочке!
Цветные тени метались по экрану, музыка была не такая, как вчера. Более бодрая. Дневная.
— Ну, что? — Краснов притянул ее к себе хозяйской рукой. — С часами разобралась?
— Васенька, разобралась. В каждом их часе 144 наших минуты. Сейчас вот уже три подходит. Если взять за ноль наши шесть часов, получится час дня с мелочью. Вот!
Обсыпала рыжей гривой, поцеловала в нос, затискала и отстранилась:
— Я у тебя умница?
Пришлось признать. Но мужское достоинство требовало возмещения, и повод нашелся.
— Я больше суток не курил. Там в стеганке была пачка "Беломора" и спички. Ты, когда менялась, забрала?
Эта рыжая стерва решительно встала и, спортивно-красивая, прошлась перед ним по бесшумному ковру, как по травке.
— Вот что, Васенька. Я курево ненавидела всегда, а "Беломор" — в особенности. Так и знай.
Ишь, как заговорила, шалава ссыльная! Быстро забылась… Но он осведомился вежливо:
— Почему же "Беломор" — "в особенности"?
Прохаживаясь пред ним, руки в замок, как у певицы, она размеренным, убийственным, ненавидящим тоном кратко изложила:
— Мой папа был первый ЗК — заключенный каналоармеец. Они работали на этой стройке коммунизма — строили Беломоро-Балтийский канал. Убежденным анархистом был мой папа. За это стал пожизненным зеком и канул неведомо в какой канал. Может быть, "Стикс — Лета"…
— Это что за стройка? — Краснов удивился. — Не слышал…
— Это, Васенька, все ваше хваленое строительство коммунизма. На человеческих костях. Можешь меня пристрелить, если ты такой праведник, но больше я… в гробу видала ваше всеобщее братство!.. Короче, бросай курить "Беломор", вот что.
— А чего это ты выкрысилась на советскую власть? — Краснов был поражен ее агрессивностью и тут же вспомнил, что подобное уже было, совсем недавно, в ТОЙ еще жизни, когда Кешка притащил в дом "старателя" со сломанной ногой. — Я тебя только про курево спросил…
— А надоело, Вася, — Светлана остановилась перед ним. — Я там боялась, а тут мне бояться надоело, хоть, может, и здесь то же самое… За что столько людей погубили? Я это чувствовала давно, но с парашютистом все прояснилось. Это все ложь! Брехня!
— А вот это, — Краснов обвел рукой комнату, — тоже брехня?.. Вот ради этого! Вы, дураки, временные трудности роста не смогли достойно вытерпеть, а на настоящих людей валите. Ты думаешь, вот это все — какой ценой? Железная дисциплина, стальная убежденность, твердокаменная вера! Кто не с нами, тот против нас! И нет, и не может быть другого пути! Спроси вон у Такэси с Гансом!
Она села перед ним по-турецки и вкладчиво спросила:
— Только надо не забыть запретить свою историю, вычеркнуть из нее все ужасы, чтобы никто в светлом будущем не знал, на чьих костях оно построено. Так, Васенька?
— А хотя бы и так! Если касается счастья ВСЕГО человечества, напрасных жертв быть не может! Кто дрожит за свою ЛИЧНУЮ шкуру, тот враг прогресса!
— И враг народа! — подхватила она с энтузиазмом. И тут же опять стала вкрадчивой. — А ты не мог бы мне объяснить? Вот враг народа — он сам к народу не относится?
— Конечно, нет! — Краснов ответил быстро и убежденно, но тут же почувствовал, что его провели. Глаза Светланы осветились торжеством, и новый вопрос прозвучал:
— Объясни мне тогда про того парашютиста, про Александра Васильевича. Когда он перестал относиться к народу: когда фрицам на голову прыгал, "За Родину!" кричал или когда раненый в плен попал? Или когда подыхать в плену не захотел? Может, когда из концлагеря убегал?
— Он врет, а ты веришь, — сказал Краснов.
— А я — верю, — она подтвердила кротко и опасно. — Даже если б не убежал, если б его американцы освободили — он же домой пришел, Вася, к вам, сволочам, а вы его… Эх, вы, Родина называетесь…
— Это не мы, это ты — Родина, — поправил мстительно Краснов. — Видел, как кланялась, целовала, шоколадом кормила…
— Ишь, запомнил, — она не смутилась. — Бог приведет — еще увидишь. Не сомневайся.
Краснов почувствовал, что сейчас будет бить ее новыми ботинками. Не потому что она права, а потому что переспорила. Женский язык…
— Как говорил кто-то великий, — Краснов поднялся на ноги, — высмеивать глупца, шутить с ослом и спорить с женщиной — все то же, что черпать воду решетом… Просто курить охота.
— Браво! — Светлана оценила такой выход из боя. — Бросишь курить — совсем будешь герой. Как храбрый Васенька Краснов, капитан НКВД.
Прильнула к нему, напоминая, что ближе друг друга у них нет никого в этом десятичасовом мире.
— Бывший капитан, — сказал глухо Краснов. — Я на карточку назовусь Черновым.
Она чуть помолчала, потом спросила:
— Зачем же так мрачно? Беловым назовись. Хоть Серовым…
— От этого лучше не стану.
— Ну, Васенька, не так уж ты плох.
— Для тебя.
— А для меня — разве мало?
Он понимал, что она утешает. Жалеет побитого. А какого черта? Перед кем, в самом деле, он виноват? Перед теми врагами народа, из которых ему ПРИКАЗЫВАЛИ — ради безопасности народа же! — выдирать признания любой ценой? Или перед теми, кто потом объявил врагом народа наркома Ежова? Героя-наркома к стенке, остальных, кто с ним надрывался ночами, — кого куда… Краснову не выбраться бы с приисков, если бы не этот тоннель… Это ОНИ все, черт бы их побрал, виноваты перед НИМ! И для тех и для других старался, не щадил себя… Самое правильное ему название — пешка в чужой игре. Или еще обиднее, по-зековски — "шестерка". А кого винить народу? И что такое, в самом деле, — народ? Кто это? Кто — он, кто — не он? Сейчас еще немного, и придется признать, что Светка права…
— Пойду-ка я пройдусь, — сказал Краснов. — Может, курить у кого стрельну. А то в сон клонит.
— Один пойдешь?
— Да лучше бы…
— Иди, Вася. — Смотрела так, будто прощалась. Краснов понял: она думает, что собрался в тоннель. Скажет или нет? Она сказала: — Не заблудись. Номер — на двери…
