А я задумался о дорогах. Не о железных, а об обычных трассах, асфальтовых, очень редких бетонках и повсеместных грунтовках. Состояние автогужевых дорог было ужасным. Средняя скорость движения не превышала тридцати километров в час. А ведь предстояло резко увеличить нагрузку на них. В планах было через год все-таки начать строительство большого автозавода на Каме. Грузовиков, особенно полноприводных, катастрофически не хватало. На фронте частенько цепляли прицепы к бэтээрам, чтобы вовремя доставить все необходимое войскам. Хорошо хоть, что в данный момент на фронте была передышка. Черт, сколько же еще предстоит построить в стране?! Дороги, жилье, связь — у нас ведь нормой считается, если на одну деревню из десяти телефон есть — заводы и фабрики. Где же на все рабочие руки и специалистов набрать? Надо будет на одном из следующих совещаний ГКО поднять вопрос о расширении сети высшего образования. Успеть бы, подготовиться. Ничего, еще пару ночей не посплю…
****
Советская армия… отдыхала. Нет, часть войск на линии соприкосновения с противником держала фронт. Но никаких наступательных действий не было. Более-менее активно работала только авиация. Бомбились транспортные узлы фашистов, немедленно уничтожался подвижной железнодорожный состав, как только воздушные разведчики, круглосуточно висевшие на большой высоте, засекали хоть какое-то движение. Истребители пресекали любые попытки редкой вражеской авиации подойти к линии фронта. Штурмовики уничтожали любые скопления техники, замеченные разведкой. Господство в воздухе было полным. Не очень легко приходилось внутренним войскам, которые чистили освобожденные территории Восточной Пруссии и восточной же Польши. Кенигсберг взяли, как говорил Папанов в известном кино "без шума и пыли". Ну, не совсем так. Вот как раз шума и пыли на первом этапе было много. Зато потерь с нашей стороны, можно считать, не было. Сначала точечным бомбометанием подавили зенитные средства противника, которых там и так было относительно мало. Не предполагали гитлеровцы перед войной, что у нас такая мощная авиация. Затем ОДАБами* начали крушить стены считавшегося ранее неприступным замка. Когда полностью уничтожили один участок стены, второй и приступили к третьему, немцы выкинули белые флаги. С ними было относительно просто. Немецкий орднунг и в плену орднунг. А вот поляки… "Союз вооруженной борьбы", переименованный в том мире в сорок втором в "Армию крайову", который кое-как управлялся из Лондона Владиславом Сикорским — радиосвязь глушилась советской техникой радиоэлектронной борьбы — пытался сопротивляться. Но хорошо обученные и прекрасно вооруженные солдаты внутренних войск безжалостно уничтожали всех, кто хоть как-то пытался навредить как советским военным, так и новым мирным гражданам СССР.
С Румынией тоже было достаточно просто. Кароль II отрекся от престола в пользу сына — Михая I (которого сам же сместил в тысяча девятьсот тридцатом году), сразу же после занятия советскими войсками Бухареста. Молодой новый-старый король — в октябре ему исполнится только девятнадцать лет — подумал и передал страну под юрисдикцию Советского Союза. Причем, без всяких условий. После совместной пресс-конференции в Москве Михаила фон Гогенцоллерна-Зигмарингена и Василия Сталина, на которой Председатель Президиума Верховного Совета СССР заверил румынский народ, что он теперь находится в дружной семье всех народов Советского Союза и станет жить значительно лучше, серьезных проблем с Румынией, в состав которой должна была войти и Бессарабия, не было. Кинопередвижки крутили документальный фильм с пресс-конференцией во всех городах и крупных селах новой Советской республики. Маршала Антонеску, находившегося под домашним арестом (туда его засадил еще Кароль II) тихо-мирно расстреляли у ближайшей стены. Перевоспитать этого фашиста не представлялось возможным. Кстати, отказавшийся от престола Михаил изъявил желание стать военным летчиком и собрался подавать заявление в КВВАУЛ** — именно то училище, которое закончил Василий Сталин.
Болгария в это время уже была Советской республикой. Временный Революционный Комитет отправил письменное прошение о вступлении в Союз еще до входа корпуса генерал-лейтенанта Полубоярова в Софию.
* ОДАБ — объемно детонирующая авиабомба.
** Качинское высшее военно-авиационное училище лётчиков.
****
— Нет! Не Стамбул, не Константинополь, а Царьград!
Берия критически посмотрел на меня, но промолчал.
— Но, почему? — недовольно спросил Маленков.
— Просто потому, что наши предки так называли эту православную столицу, — спокойно ответил я, — поэтому пусть весь мир привыкает — Царьград.
— А ведь это пропаганда религии, — продолжал настаивать Георгий Максимилианович.
— Ни в коем случае, — тут же парировал Синельников, — это — пропаганда русского языка.
— А мы товарищи не торопимся? — решил прекратить перепалку маршал, — еще не взяли город, а уже собираемся переименовывать.
— У вас есть сомнения, Лаврентий Павлович, что возьмем? Впрочем, вы абсолютно правы. Делим шкуру неубитого медведя, — согласился я, — Товарищ Тимошенко, кто будет докладывать план операции, вы или начальник Генерального штаба генерал-полковник Василевский?
— Александр Михайлович, — тут же ответил министр обороны.
Василевский встал, взял указку, подошел к карте, висящей на стене, и прокашлялся перед длинной речью.
— Итак. Пока Германия собирает новую армию и подтягивает ее к линии фронта, чтобы она точно так же оказаться в окружении, мы решили ударить по Турции…
— Веру в бога нельзя поощрять. Но нельзя и запрещать.
Заявление Василия прозвучало в кремлевском кабинете во время очередного совещания ГКО и произвело эффект грома в ясном небе. Только один Синельников по возможности незаметно подмигнул Сталину.
— Это что, заменить политруков на попов в Советской армии? — как можно более язвительно спросил Жданов.
— Нет, конечно. Но вот запрещать нашим солдатам креститься перед боем не стоит, — спокойно ответил Вася.
— Может еще во время присяги пусть крест целуют? — секретарь Ленинградского обкома партии на глазах наливался желчью.
— А может быть вы, Андрей Александрович, юродствовать прекратите? — Василий посмотрел Жданову в глаза спокойным взглядом. Нет, это не был цепкий взгляд чуть прищуренных тигриных глаз его отца. Это был холодный взгляд прицелившегося снайпера, готовящегося мягко потянуть спусковой крючок. Жданов, уже начавший вставать, чтобы громко, в крик, изъявить недовольство этим выскочкой, этим мальчишкой, взявшим такую непомерную власть, захлопнул рот и грузно хлопнулся обратно на стул. Он понял, что еще одно-два слова, и за его жизнь не поручится уже никто. И когда этот щенок успел захватить власть? Ладно, эта молодежь, которую зачем-то Иосиф Виссарионович вытащил с самых низов, но почему молчит Маленков? Почему Мехлис, опустив глаза, уставился в пустую столешницу? Почему, наконец, Берия посматривает сквозь круглые стекла своего пенсне на всех каким-то даже немного довольным взглядом? Его что, все устраивает? Интеллигент паршивый!
Вася достал пачку "Лаки страйк", покрутил сигарету между пальцами и, взяв ее за самый кончик, вложил фильтр себе в тонкие губы. Голубой снизу и ярко-желтый вверху огонек газовой зажигалки завершил церемонию прикуривания. Длинная струя сизоватого дыма, и вот он смотрит на всех совершенно спокойно.
— Или я чего-то не понимаю, или многие из здесь присутствующих, — констатировал Сталин, — религия является частью национальной культуры народа. Запрещать веру в бога — это резать по живому историю. Подрывать веру народа в себя. И это сейчас, когда требуется сосредоточить все силы для победы над многочисленными врагами, для дальнейшего подъема народного хозяйства, для резкого увеличения нашего научно-технического отрыва от противника.
— Так что, будем строить церкви? — решился спросить Маленков. Он уже понял, что триумвират взял власть намертво. Бороться с ними бессмысленно. Но вот к чему они ведут, было непонятно. Ясно пока было только одно — намечался очень серьезный поворот во всей внутренней политике державы.
— Ни в коем случае, Георгий Максимилианович, — Вася повернулся к нему и говорил вполне доброжелательно, — хотят — пусть строят сами. Мешать не будем. Даже некоторые закрытые соборы разрешим восстановить. Налогами конечно обложим. Мы должны понять простую вещь: церковь — это коммерческая организация между несуществующим богом и людьми. Другое дело, что когда отдельные цели этой организации совпадают с нашими, вот в этом случае нам с религией по пути. Но только в этом варианте и никак иначе.
