Борис Батыршин - Мартовские колокола

Впрочем, верно было одно — с тех пор, как необычный пациент появился в третьей хирургии, Каретников стал бывать в отделении не в пример чаще. Огнестрельные ранения были здесь чем–то не то чтобы совсем уж обыденным, но особого ажиотажа не вызывали — еще в лихих 90–х третье специализировалось на жертвах периода первоначального накопления собственности, так что его палаты (изрядно с тех пор изменившиеся), видали и угрюмых братков, которых сторожили скучающие оперативники, и служителей закона, нарвавшихся на «бандитскую пулю», и предпринимателей, котором либо те, либо другие доходчиво объяснили, что закон — законом, а делиться вообще–то нужно. С тех ещё пор сохранилась в третьем отделении привычка к тому, что порой по поводу пациента не стоит задавать лишних вопросов, а то и вообще интересоваться, где он получил тот или иной ущерб организма; дело здешних обитателей лечить, вот они и лечили. А уж под чьим именем попал сюда очередной страдалец и кто распорядился не проявлять излишнего интереса к деталям его биографии…

— Добрый день, Оленька!

Каретников снял круглые, старомодные очки и как–то исподлобья взглянул на девушку. Глаза его, как это часто бывает у близоруких, приобрели несколько детское, беспомощное выражение.

— Ну, как там наш герой?

Ольга торопилась, конечно, в палату к лейтенанту Никонову; с тех пор, как Каретников привёз пробитого двумя пулями лейтенанта в больницу, она вообще почти не покидала стен третьей травмы. Каретникову пришлось даже делать через больничное начальство письмо в Ольгин институт — по поводу какой–то особой профессиональной практики, в которой остро нуждается как мама студентка факультета операционных сестёр Ольга Глаголева, так и, безусловно, отделение хирургии Седьмой клинической больницы города Москвы. Впрочем, здесь Каретников слегка отыгрался — уход за любимым, конечно, дело святое, но и учёбу запускать не следует — так чт он пообещал девушке самолично заняться ее практикой. И слово своё доктор держал, привлекая Ольгу к проводимым им операциям, а в свободное время поручив комплектовать довольно–таки необычную по составу, и, главное, по назначению «аптечку» — обширный набор хирургического и прочего медицинского оборудования и медикаментов, предназначенных для…

Для чего был предназначен этот набор, они ни разу не говорили, однако же Ольге всё было ясно и без слов. Она уже успела познакомиться с уровнем медицины девятнадцатого века и полностью и безоговорочно разделяла предусмотрительность Андрея Макаровича.

Каретников слушал торопливый рассказ девушки о том, что лейтенанту уже третий день устойчиво лучше, что она, Ольга, пока не разрешает ему вставать, но зато с тех пор, как доктор разрешил Никонову читать он вовсе не отрывается от книг и экрана ноутбука. Подтверждением этих слов была целая стопка книг, которыми была нагружена девушка — глянцевые в твёрдой обложке альбомы «морской серии» «Арсенал–коллекции», невзрачные, в картонной обложке, издания МО СССР, помеченные десятки лет назад бледно–лиловым штампом «Для служебного пользования», томик «Бойни авианосцев» какого–то современного историка. Пирамиду книг увенчивала коробочка жёсткого диска.

Каретников незаметно усмехнулся. Да, похоже, лейтенант времени даром не теряет…

«… — ну вот, я ему и говорю: «Серж. Нельзя столько читать, глаза испортишь, и вообще, ты еще слаб! А он отвечает так серьёзно: «Милая Оля, мне предстоит настолько много дел, что сейчас потерять лишнюю минуту — это прямое преступление перед престол–отечеством!» Как будто эти книги куда–то денутся! Андрей Макарыч, хоть вы ему скажите, что так нельзя…

Каретников улыбнулся.

— Ну конечно, Ольга Михайловна, скажу. Вот сейчас вместе и поговорим с вашим подопечным. Пойдемте–ка навестим его… да, и давайте я вас немного разгружу, а то, не дай бог, уроните — все отделение переполошите…

День выдался на редкость ясным. С утра, правда, принялся накрапывать дождик, но тучи быстро разошлись и показалось солнце; к полудню все небо уже стало голубым, заставляя подумать о том, что неровен час, природа решила устроить второе в этом году бабье лето. Однако же таких чудес не бывает; на дворе стоял всё–таки уже октябрь, и солнечный, сравнительно тёплый день, был наверное последним в этом году подарком погоды беззаботным москвичам.

Для розыгрыша пари было выбрано воскресенье; подобные мероприятия редко проводились в замкнутом кругу: участники привели кто своих домашних, кто — знакомых, те тоже не стали скрывать от соседей или приятелей любопытной затеи офицеров Сергиевско—Посадского резервного батальона. Те, разумеется, успели рассказать о необычном пари своим коллегам из других частей московского гарнизона; в курсе оказался так же и пристав ближайшей полицейской части.

В итоге, на плацу, позади Фанагорийских казарм, собралось довольно обширное общество — до сотни гостей обоего пола и самых разных возрастов. Преобладали всё же родственники участников; много детей, слуги и кухарки с корзинками для пикника. В толпе зевак то тут то там мелькали мундиры разных родов оружия.

Фефёлов, будучи прекрасно осведомлённым о том, сколь падка московская публика пусть даже на такие вот импровизированные зрелища, коль скоро они относятся к военным, позаботился обо всём заранее. По плацу, с которого заранее были убраны глаголи с чучелами для штыковых упражнений, были расставлены несколько легких навесов; из батальонных сумм было выделены средства на лёгкие закуски, квас и прочие напитки. В отдалении грелись два огромных десятивёдерных самовара; половые соседнего трактира старались вовсю, а хозяин заведения усердно бегал туда–сюда, следя за тем, чтобы гостям, не озаботившиеся провизией для пикника хватило бы и лёгких закусок и прохладительных напитков.

На ближней к казарме стороне плаца вовсю старался оркестр пожарной части; медная духовая музыка легко взлетала к небесам вальсами и гавотами. Нижние чины суетились у дальнего края плаца, растягивая тенты от нежаркого октябрьского солнца, — что было, конечно, совершенно излишне, но требовалось правилами гостеприимства, — и расставляя стулья для дам, собранные с пожарном порядке со всех Фанагорийских казарм. Для прочих предназначались свежесколоченные из тёса скамейки; чтобы гости не нахватали невзначай заноз в чувствительные части тела, их спешно прикрывали парусиной.

Как бы нам по публике не засадить. — озабочено сказал барон, рассматривая все эти приготовления. — Вот конфуз–то будет! Вы уж, если придётся стрелять в ту сторону, поделикатнее, что ли… Особенно Николка с Яшей — вам проще всех наломать дров. Вот накроете парой мин господ зрителей — сраму потом не оберешься…

Остальным было не до барона. Ваня в который раз уже подгонял боевую сбрую — проверял, удобно ли выхватываются из кармашков пейнтбольные, похожие на рубчатые яйца, гранаты, прилаживал поудобнее кобуру с пистолетом и с запасные обоймы. Роман помогал миномётчикам — пристраивал в подсумках самодельные мины, проверяя тёрочные запалы — не отсырели? — и то и дело принимался экзаменовать Николку на предмет условных сигналов. Корф терзал связь — то и дело рации участников отзывались треском, шипением и приглушённым бароновым «раз–два–три, барон в канале».

Сгоряча Ваня предложил всем выбрать позывные и общаться в канале так, как это и положено. Попробовали — и отказались от затеи; к такой манере разговора надо привыкать и привыкать, а большая часть бойцов небольшого отряда и так–то освоила рации, прямо скажем, не на раз–два…

Николка как раз закончил прилаживать тубусы с запасными шарами и теперь нет–нет да и оглядывался на публику, собравшуюся возле длинных, стоящих на козлах столов — там капитан Нессельроде устроил импровизированную выставку, демонстрируя гостям невиданную амуницию, предназначенную для предстоящих манёвров. Дамы в шляпках, гимназисты, лощёные офицеры рассматривали кожаные маски с выпученными стеклянными глазами–очками, диковинные двустволки–краскострелы, резиновые шарики с синей краской — охали, удивлялись, сдержанно и не очень комментировали. Пару раз хлопнули ружья — стоящий при «экспозиции» усатый унтер старательно демонстрировал гостям работу пневматичек. В толпе глыбой выделялась массивная фигура Гиляровского — вот репортёр вскинул ружьё к плечу, щелкнул курками вхолостую и принялся о чём–то расспрашивать унтер–офицера. А рядом с ним — бежевое и светло–салатовое платья на тоненьких фигурках: Маринка и Варенька Русакова. Конечно, Николка не мог не рассказать сестре о предстоящих манёврах. Рядом с девочками — юноша в мундире кадета; кузен Вареньки, Серёжа Выбегов попросился сопровождать подруг. Ваню познакомили с кадетом буквально перед самыми манёврами и он запомнил лишь белый, с начищенными пуговицами мундир и слегка напряжённое выражение лица кадета, оказавшегося вдруг в окружении стольких офицеров.