граммов. Государство это понимает, потому есть нормы на развес. Опытный продавец никогда не ошибется в пользу покупателя. Разница – ему. Или вот другое. Покупаешь, скажем, масло. Просишь 200 граммов, а тебе отрезали брусок на 225. Цену сможешь посчитать?
– Ну… – Лосев почесал в затылке.
– Продавец же хлоп-хлоп-хлоп костяшками на счетах. Сорок, сорок – рубль сорок, спички брали? Два восемьдесят [44], – дядя Миша засмеялся. – Так не делают, конечно, но копейку-две прибавят. Потому в конце смены у продавца кусочек масла для семьи или колечко колбасы. Есть другие фокусы. Продукты заворачивают в бумагу. На другую чашку весов кладут ее кусочек, чтоб народ не возмущался. Дескать, взвешиваем исключительно продукт. Только тот кусочек бумаги вдвое легче. Так по грамму и клюют. Сытно им выходит. Девок наших видел? Худеньких средь них, считай, нема.
– А зачем так сложно? Взять и просто недовесить.
– Что ты, Боря! – дядя Миша удивился. – Тех, кто этим занимается, ОБХСС [45] мгновенно выловит. В зале есть контрольные весы, любой может подойти к ним и проверить. Жалоба в милицию – и у магазина неприятности. Придут и сделают контрольную закупку. Не хватит двадцать грамм – статья. Обсчитаешь больше, чем на 20 копеек, – тоже. Чуть меньше – протокол и штраф, а продавца уволят. Пара граммов, две копейки – ерунда, только пальцем погрозят. Поэтому никто не хулиганит, и заведующие за этим смотрят. Поймают на большом обвесе, прогонят тут же. Зачем директору беда? Ей за такое – выговор, и должность может потерять.
Напарник выбросил окурок.
– Но это – мелочь, – продолжил, потянувшись, – на поддержку продавцам. У них зарплата 70 рублей, на масло и колбаску не хватает, ну, а кушать хочется. Большие деньги получают на другом. Продукты – это не железо. У того вес не изменяется, здесь – иначе. И колбаса, и сыр, и мясо высыхают при хранении в холодильной камере. Мука и крупы теряют в весе при переносе их в мешках. Опять же государство понимает. Есть нормы на усушку и утруску. На то, что поставляется в бутылках, – процент по стеклобою. И если их не допустить… Ты понял, Боря?
– А как же кассы? – не поверил Лосев. – Оплата через них. За выручкой инкассаторы приезжают.
– Ты столик возле магазина видел? Там всякой мелочью торгуют: чай, сигареты, шоколадки. Трудящимся удобно, – хмыкнул дядя Миша. – Шел мимо и купил, чтоб в магазин не заходить. А кассы нет. Продали, сколько нужно, выручку директору отдали. Иначе не было бы у Алексеевны чем тебе платить. Да ладно б только ты. В торг нужно денег отвезти, чтоб ходовой товар подбросили, и гастроном наш выполнил план по выручке. А это премия для всех. Другие директора еще себе в карман кладут, но у Алексеевны не так. С обедами нам помогает. Для продавца он стоит 35 копеек, в столовой – 50. На разницу идут вырученные деньги. А нам с тобой и вовсе есть дают бесплатно. Поэтому директора так любят в магазине – не под себя гребет. Но ты об этом не болтай, понятно?
– Могила! – заверил Николай. – Так, значит, у меня теперь нет никакого преимущества перед другими покупателями?
– Ну, отчего ж? – поднял бровь напарник. – Кусочек мяса без костей, если рубщику поможешь. Колбаска свежая с завода… Любой дефицит, который прочим недоступен.
– Это какой?
– Черная икра, печень трески, импортные консервы, – стал перечислять напарник. – Растворимый кофе, чай «Три слона» в жестяной банке. Или курочка венгерская в пакете. Наших-то продают с головой и лапами, да еще перья, не выдернутые из нее, торчат, нужно хорошенько опалить перед готовкой. У венгерских кур тушка чистенькая, без головы и лап, даже потрошки промытые в пакетике. Слышал анекдот? – дядя Миша хохотнул. – Импортная курица говорит советской: гляди, какая я ощипанная, гладкая, розовая, в целлофане. А ты в остатках перьев, синяя, худая… Советская ей гордо отвечает: «Зато я умерла своей смертью».
Лосев засмеялся.
– Еще тебе положена бесплатная бутылка водки раз в неделю или две вина – крепленого, конечно, – сообщил напарник. – Сухое – дорогое. Но это, если нету стеклобоя.
– Так я не пью, – пожаловался Лосев.
– Продай, – пожал плечами дядя Миша. – После закрытия магазина с руками оторвут. А к ночи заберут с наценкой, но надо знать кому продать. Не то сдадут в милицию – и статью за спекуляцию навесят. Пошли работать…
С деньгами неожиданно выручил опекун. Принес 86 рублей с копейками.
– 50 – в счет долга, – пояснил. – Аванс мне дали. Ты, эта… запиши, что их принес. Другое – пенсия. В собесе мне сказали, что больш не будзе, паскольку ты теперь не инвалид. Так эта?
– Все правильно, – ответил Лосев. – Сняли с меня группу. Грузчиком работаю.
– Тады пайду, – дядя потоптался и вздохнул: – Лизка на мяне ругается, што грошы отдаю.
– Тюрьмы, значит, не боится? – хмыкнул Николай.
– Говорит, что ее не пасадять, потому как дети малые. А коли я сяду – разведется… – он махнул рукой. – Может, простишь долг? У тябе работа есть.
– Нет! – отрезал Николай. – Обокрали – возвращайте. У меня из одежды – единственное трико. Я его стираю каждый день, потому как грузчиком работаю, а оно пачкается. Скоро в тряпку превратится. И зарплата маленькая – не оденешься особо. Не тронули бы вы с Лизкой деньги, и проблемы б не случилось. Все, пока!
Дядя вновь вздохнул и удалился. Лосев дождался выходного и поехал за одеждой в ГУМ. Первым делом приобрел такое же трико, благо стоило оно три рубля с копейками. Запасные кеды обошлись в четыре. Но зато китайские, импортные. Советские стоили три рубля. А еще Николай купил рубашку с брюками, заплатив за них 27 рублей с копейками. Рубашку взял хлопчатую, хотя продавец советовала нейлоновую. Дескать, сносу нет и стирается легко. Ага, потеть в ней на экзаменах, да и стоит чуть ли не в два раза дороже. Здесь почему-то синтетика в цене. Плащ из «болоньи» продавали за 60 рублей. Николай его примерил. Сразу стало жарко, да и ткань шуршит. Ну на хрен это счастье. Он выбрал куртку из хлопчатой, грубой ткани, фактурой походившей на джинсу. И цвет такой же. Цена – всего-то семь рублей. Куртку, если верить этикетке, продавали, как рабочую, она такой и выглядела – мешковатая и неказистая. Но вот если перешить… Николай прикинул как, решив, что справится. Для начала он ее приталит, уберет ужасный воротник, заменив его на стоечку. Перешьет карманы, прострочит все яркими нитками. Их он тут же и купил, выстояв приличную очередь в отдел. Напоследок приобрел
