или иного сенатора.
— Это еще спасибо господину Державину, он помогал, а кто иной сколь деятельной помощи оказал? А у Павла Петровича всякий хвост распушит и принизит меня. Так что… — Куракин задумался.
«Ну же, решай!» — мысленно сказал я.
Но Куракина озаботило иное.
— И как получится, что я не поеду на доклад, а прием вечером состоится? — задал резонный вопрос князь.
Действительно! А как? Государь узнает, что был прием, это к гадалке не ходи. Отменить? Так только сейчас высший свет стал искать благосклонности Куракиных. Отменить в последний момент прием? Это сильно ударить по самолюбию людей, ну и по их кошелькам.
Для того, чтобы выйти в свет, порой, тратиться столько денег, что деревушку можно прикупить у худого помещика. Впрочем, если каждый раз вместо приемов аристократия покупала деревню, то в России таковые кончились еще полвека назад, а худые помещики вымерли бы, как вид.
Или отказать приглашенным? Нет, это слишком. Потому, раз сказали Куракины, что хотят дать прием по случаю возвращения Александра Борисовича в Петербург, так тому и быть и пока дом Алексея — это лучший вариант для приемов.
— Идти нельзя, и нельзя не идти, — констатировал я.
— Может станет легче, — сказал Куракин.
Было видно, что он и сам не верил в то, что полегчает. А я это знал.
— Прикиньтесь больным, Алексей Борисович. Не срамной болезнью живота, а… — я сделал вид, что задумался. — Лоб расшибли. Повязку можно наложить на лоб. Ну и на приеме всем будете рассказывать, что упали с лестницы, когда самолично лезли за указом государя, пусть Петра Великого, ну и слетели с лестницы. Пробыли без сознания, а тут нужно уже и к государю. Вы, как верноподданный быстро пошли, но… покачнулись и пришлось лечь на кушетку.
— Вы, конечно, пиит и, смею быть уверенным, что хороший. Но такие сказки сочиняете, что в пору русским сказителем стать, — усмехнулся Куракин, но, что важно, идею не отринул. — Вы и пойдете, Михаил Михайлович, как МОЙ секретарь.
На слове «мой» князь сделал такое логическое ударение, что я в какой-то момент даже почувствовал себя рабом, вещью. Но это чувство улетучилось, а на смену пришло другое: нужно же быстро подготовиться, еще раз перечитать доклад, который я же и готовил для Куракина. Не то, что я стал сильно мандражировать, но… Это же оказаться перед императором! Тот самый шанс, что может и не выпасть раз в жизни.
— А где взять крови, чтобы повязка была похожа на правду? — спросил Куракин.
— Ваша светлость, хотите, я вам дам своей крови? — в шутливой манере сказал я и мы рассмеялись.
Никогда не смейтесь во время расстройства желудка, ни к чему хорошему это не приведет!
Глава 6
Петербург
Зимний дворец
17 января 1796 года. День
Мне не приходилось еще видеть, как опытные собаководы рассматривают щенков борзой. И уж точно я не могу знать, что при этом чувствуют любители собак. Может они рады самому существованию щенков, словно родители этих скулящих созданий, или же, напротив, лишь решают, сколь много можно выручить серебра за каждого щенка. Нет, я не знаю чувств собаководов, но я уже примерно понимаю, что могут чувствовать сами щенки, будь у них чуть больше разума.
Я стоял, идеальной стойкой чиновника пред царствующей особой. Тренировался, сравнивал с иными. И, да, — моя стойка близка к идеальной, породистой. Полна аристократизма, но, вместе с тем, есть тут и толика покорности. Глаза смотрят вперед, чуть выше, головы императора. С Павлом Петровичем это очень простая задача, с его-то росточком, не приходится сильно высоко запрокидывать голову, напрягая шею.
А меня рассматривали, обходили стороной, заглядывали в глаза. Щенок… Да я щенок борзой, меня оценивают, как домашнего питомца. И важно, чтобы я, не теряя чести, в тоже время не превращался из щенка борзой в бо́рзого щенка.
Опыта общения с сильными мира сего у меня предостаточно. Все-таки в будущем я занимал высокое положение и по службе приходилось и видеть власть имущих людей, общаться с ними, а для кого-то и быть тем самым имущим власть человеком. В том мире получалось и держать марку и не раздражать начальство своим разумением.
Но тут иное. Царь, император — это нечто сакральное, ибо он помазанник Божий, что накладывает отпечаток религиозности. Он не чиновник-временщик, он печать государства Российского, когда слово — закон. Посему нужно отринуть все модели поведения из будущего и покориться правилам нынешним.
Еще Петр Великий прописал модель поведения перед начальствующей персоной. Я не хотел иметь вид лихой и придурковатый, дабы разумением своим не смущать императора. Думаю, что такое поведение уже не столь актуально. Но некоторая толика истинны в словах Петра Великого, как показало время, присутствует в системе общения подчиненных и начальников во всех реальностях.
— От чего же князь, сам генерал-прокурор, не смог прибыть? — спросил император, продолжая меня рассматривать.
Большое зеркало в приемной перед кабинетом позволило мне еще раз рассмотреть себя, внимательно, даже придирчиво. Не было найдено изъянов, одежда сидела как и положено, все подогнано, все чистое без единой лишней складки. Так что не стоило думать, что государь найдет какое-либо несоответствие во внешнем виде.
— Ваше Императорское Величество, — с придыханием произносил я. — С его сиятельством приключилось незначительная неприятность. Переутомление сему виной. Много дней без надлежащего сна. Он упал с лестницы и расшиб себе голову. Ничего существенного, но кровь не сразу остановили. Князь порывался на доклад, и он прибудет немедля, коли воля Ваша на то будет, но кровь лишь недавно остановили.
— С ним все будет в порядке? — проявил заботу император, правда в его тоне не звучали эмоции, а лишь данность этикету общения, может только чуть раздражительности.
— Ваше Императорское Величество! С ним все хорошо, лишь в повязке побудет день-два. Главное выспаться и несколько отдохнуть, — отчеканил я.
— Иные получают ранения на полях сражений, а генерал-прокурор Правительствующего Сената на своем рабочем посту. Нелепица, не находите? — усмехнулся государь.
— Мы все, Ваше Императорское Величество, солдаты Ваши и Вашей империи и каждый на своем посту, — несколько дерзновенно ответил я, добавив в голос более нужного пафоса.
Император хмыкнул, но промолчал, направляясь к столу.
— Ну же, господин секретарь генерал-прокурора, подойдите ближе и зачитайте свой доклад! — сказал Павел Петрович.
Было видно, что мое
