Если под Братиславой битва между двумя противниками только разворачивалась, то на востоке под Пюшпеком, вступала в решающую фазу. Заняв станцию, Макензен не мог развивать наступление по ранее намеченному плану. Виной этому были русские бронепоезда, которых у противника оказалось гораздо больше, чем это предполагалось ранее. Ещё ночью, когда усталые после сражения солдаты Макензена только заняли Пюшпек, с северо-востока по станции был открыт орудийный огонь. Обстрел длился около получаса, и велся в основном по площадям, имея главный ориентир горящие постройки, которые были подожжены во время штурма станции.
Большого урона он не нанес, но уверенности в успехе завтрашнего дня, немцам он не добавил. Усталые и злые они были вынуждены разбегаться в стороны от каждого взрыва вражеского снаряда или падать куда попало, усердно целуя холодную землю. Когда же утром был отдан приказ о выступлении, оказалось, что вся железная дорога спереди и сзади находиться под огнем русских пушек. Напрасно фельдмаршал гнал своих солдат против русских бронепоездов, за ночь противник успел отрыть новые окопы и был полон решимости, взять реванш за вчерашнюю неудачу. Это в полной мере подтвердили две бесплодные атаки, которые провели немцы, выполняя приказ своего командира. Плотный артиллерийский огонь бронепоездов и полевых пушек в купе с пулеметами, не позволил немецким солдатам приблизиться к позициям русских и забросать их гранатами.
Понесшая серьезные потери артиллерия Макензена не могла оказать существенную помощь своим солдатам по причине острой нехватки снарядов. Лишенные постоянного снабжения огневыми средствами, после вчерашнего боя, немцы стояли перед нелегким выбором; либо продолжить сражение и полностью опустошить свои арсеналы либо, выставив заслоны отступить на юг в попытке обойти Карцаг и выйти к Сольноку, где согласно сведениям полученных от венгров имелся небольшой запас снарядов. Разумеется, фельдмаршал, не задумываясь, выполнил бы первый вариант, как кратчайший путь к победе, но против такого решения были два веских аргумента.
Во-первых, ещё утром с юга от венгров прискакал гонец с сообщением, что русскими войсками генерала Слащева занят Арад, что говорило о намерениях русских взять Макензена в клещи. Увязнуть в позиционной войне с Калединым, чьи солдаты подобно кротам быстро закапывались в землю, означало задержаться и играть по правилам противника, а этого фельдмаршал никак допустить не мог. Во-вторых, Макензену донесли о неудовольствии среди его солдат. Некоторые роты с большим трудом удалось поднять во вторую атаку на русские позиции, что отрицательно сказалось на всем результате. Едва только противник открывал огонь, как солдаты моментально залегали, и подняться их вновь было невозможно.
Макензен грязно ругался, гневно хмурил брови и даже плевался, но был вынужден считаться с реалиями обстановки и поэтому в ночь с 16 на 17 ноября отступил на юг.
Совершая этот маневр, фельдмаршал думал, что он благополучно оторвался от противника, но в этом он жестоко ошибался. С момента оставления Пюшпека, его тылы постоянно испытывали давление со стороны русских бронепоездов, под чьим огнем своих орудий наносили немцам заметный урон. Единственным спасением от огня русских было отойти от железнодорожного полотна вглубь территории, что Макензен и сделал, потеряв при этом пол дня. Как показало время, это была роковая задержка, поскольку, выйдя к берегам Тисы днем 19 ноября, фельдмаршал застал в Сольноке русских.
Воспользовавшись тем, что противник дает хороший крюк, Каледин погрузил на поезда максимальное количество пехоты и, опередив противника ровно на сутки, без особого сопротивления занял Сольнок. Первыми к городу подошла кавалерия Мамонтова, что произвела жуткое впечатление на коменданта гарнизона полконика Крауса. Напуганный слухами и сплетнями об ужасах творимых русскими казаками, полковник поспешил сдаться на милость противника, получив честно слово генерала Мамонтова о гарантии жизни и неприкосновенности имущества жителей города.
Обнаружив в Сольноке русских, Макензен отдал приказ к штурму города, полагая, что он захвачен малыми силами врага и основные дивизии Каледина еще в пути. Каково же было удивление немцев, когда по ним ударили до боли знакомы пушки русских бронепоездов и пулеметы. Трижды, немцы пытались прорваться в Сольнок по железнодорожному мосту, но шрапнель и пули врага каждый раз останавливали их продвижение к цели. Идя в ва-банк, Макензен приказал выкатить пушки на прямую наводку, желая подавить все огневые точки русских. В результате этих действий пулеметы противника были почти все приведены к молчанию, но вслед за ними замолчала и германская артиллерия. Когда же обрадованный фельдмаршал бросил свою пехоту на решительный штурм противник подорвал два ранее заминированных мостовых пролета вместе с немецкими солдатами.
Следующий день не принес видимых изменений, немцы продолжали пытаться переправиться через Тису, но при отсутствии огневой поддержки со стороны артиллерии сделать это было невозможно. Огнем своих пушек русские успевали рассеять немецкие части еще при подходе к берегу, а тех, кто сумел сесть на плоты и переправиться через реку, уничтожали огнем из винтовок и пулеметов. Кроме этого, со стороны Карцага подходили все новые и новые русские силы, что заставляло немцев сражаться на два фронта.
Неизвестно как долго шло бы это противостояние, но 21 ноября произошел случай в корне изменивший всю картину. Во время сражения германских полков с подходящими со стороны Карцага русскими частями, в плен к кавалеристам Мамонтова попал майор Хольтц, который в страхе за свою жизнь, указал место расположения ставки Макензена. Основательно допросив пленного и убедившись, что он не врет, генерал Мамонтов бросил в указанное место, самых отчаянных из своих кавалеристов, которые и поставили победную точку в борьбе со старым фельдмаршалом.
Невзирая на потери, лихие дети донских степей прорвались к ставке Макензена и, сломив сопротивление охраны, вырезали всех находившихся в штабе офицеров, включая самого Макензена, так как приказа брать фельдмаршала живьем у них не было. Когда среди немецких частей стало известно о гибели их командира со столь ужасными подробностями, это произвело на них угнетающее впечатление, и в течение суток они сложили оружие.
Не менее драматично развивались события и под Комарно. Покинув согласно приказу стены крепости, дивизия Дьёрдя выдвинулась на запад с таким расчетом, что бы нагнать русские тылы к утру 18 ноября. Разведка, спешно проведенная в ночь на 18, подтвердила предположение, что противник держится основной дороги и все близлежащие хутора заняты кавалерией противника, об этом говорило множество костров горевших в ночи яркими огнями. Ободренный этими сведениями, генерал Дьёрдя отдал приказ об обстреле мест скопления противника из пушек рано утром, после чего следовала атака пехоты в боевом строю.
Австрийские канониры щедро завалили место дислокации противника своими снарядами, желая как можно сильнее помочь пехоте. Единственный минус, который впрочем, нисколько не смущал командира, стрельба велась исключительно по площадям.
Каково же было удивление пехотинцев, смело устремившихся в атаку сразу после прекращения огня, когда никакого противника на хуторах они не обнаружили. До смерти, напуганные обстрелом крестьяне, трясясь от страха, объяснили господам военным, что русских здесь было очень мало. Они только и делали, что жгли в большом количестве костры, а едва только началась канонада, вскочили на коней и ускакали.
Узнав о столь коварном обмане, генерал приказал немедленно возобновить преследование противника, дабы навязать ему бой согласно диспозиции полученной от Кляйстера. Но не успели австрийцы пройти походным строем и двух километров, как их авангард подвергся нападению противника. Голова колонны в составе двух батальонов угодила в засаду и была обстреляна из станковых пулеметов расположившихся с двух сторон от дороги. Одновременно с этим, батальоны были атакованные вражеской кавалерией, которая быстро опрокинула опешивших австрийцев и принялась безжалостно рубить бегущих солдат. Весь бой занял чуть более тридцати минут и окончился полным разгромом авангарда Дьёрдя.
Когда через час, развернутые в боевые порядки, австрийцы приблизились к месту боя, их глазам предстала ужасная картина. Сдерживая свой страх и гнев, солдаты с содроганием смотрели на тела своих погибших товарищей, многие из которых имели следы ужасной рубки. Особенно страшило солдат то, что некоторые австрийцы были разрублены одним ударом клинка от шеи до таза.
Пройдя еще несколько километров, австрийцы подошли к лесу, на опушке которого они увидели очень необычные для себя сооружения. То были засеки из свежее сваленных деревьев образующих некоторое подобие полевого укрепления. Укрывшись за сваленными деревьями, русские стрелки, открыли по австрийцам одиночный оружейный огонь.
