Едва мы пересекаем границу Чечни, как водитель вспоминает, что в машине есть радио. Дальше едем, слушая 'Милицейскую волну'. Песни, в основном, старые, но бодрые и веселые. Настроение улучшается, и не к месту разыгравшийся по утру 'вещун' вроде как поуспокаивается. Ловлю себя на том, что физиономия моя сама по себе расплывается в улыбке. Даже начинаю мысленно подпевать Иришке Тоневой, Сати Казановой и этой, блин, забыл, как третью солистку 'Фабрики' зовут.. Стоп, а чего это ты расслабился, а, товарищ прапорщик? Ты что, блин, уже дома в Подмосковье? Нет? Так соберись, тряпка! Еще не хватало из-за своей расслабленности засаду проморгать! Дабы наказать самого себя за потерю бдительности, напяливаю на голову тяжеленный 'Алтын'[3]. Вот так вот тебе, бездельник! А вы что думали?! У нас не забалуешь, дисциплина – превыше всего.
В Наур въезжаем в семь утра. На улицах – пусто. Да уж, здесь вам не Москва, которая 'невер слип'. В Чечне народ рано вставать не любит. А зачем, собственно? Работать? Не смешите мои тапочки! В Чечню такие суммы из федерального бюджета вбухивают, что еще одну Москву можно было на эти деньги в чистом поле с нуля отстроить. Так что тут работать не модно. В здешних краях все коммерцией заняты. Или в армии-милиции-ФСБ-МЧС служат. Или по горам с автоматами бродят. Каждому свое… В любом случае, ни одно из перечисленных занятий раннего подъема не требует. Так что, в семь утра на улицах чеченских сел пустынно. Вот часа через полтора будет уже вполне оживленно, та же детвора в школу потопает. А вот, кстати, и она, школа, легка на помине. Колонна замедляет скорость: на дорогах тут одни джигиты, гоняют как сумасшедшие, поэтому перед школой накатали 'лежачих полицейских' такой высоты, что БТР споткнуться может!
По позвоночнику внезапно ледяной молнией простреливает нехорошее предчувствие. Что не так? Мля, 'Газель'! Какого хрена перед школой в семь утра делает грузовая 'Газель'?! Кабина желтая, тент синий, борта серые. В голове вспыхивает текст ориентировки '… угнана, предположительно, с целью совершения террористического акта…' Млядь!!! Хватаю лежащую между мной и водителем видавшую виды 'Моторолу' с замотанной синей изолентой антенной. Поздно! 'Газель' рвет на куски мощным взрывом. Поравнявшийся с нею головной УАЗ просто сдувает с дороги, и он грудой объятого пламенем металлолома проламывает ажурную сварную решетку забора школы, кувыркаясь, влетает во двор и взрывается на асфальтированной площадке перед входом. С обеих сторон от дороги яркими цветками вспыхивают дульные вспышки автоматов. По бортам горохом барабанят пули. Мерзко взвизгивают рикошеты. Нарвались!!! Не подвел-таки 'вещун', чтоб его! Передовой БТР, замедлив ход и прижавшись к обочине, освобождает нашим 'Камазам' дорогу для прорыва, а сам начинает крутить башней, ловя в прицел 'спарки' КПВТ-ПКТ противника. Но тут же окутывается черно-багровым облаком взрыва, 'словив' левым бортом кумулятивную гранату, и вспыхивает жирным чадным пламенем. По моей голове будто бьют киянкой, лобовое стекло брызжет в салон фонтаном осколков. Ай, мля! Одна радость – стекло каленое, а то всю рожу изрезало бы в хлам. И в глаза не попало, тоже хорошо. Засекаю гранатометчика, он выскочил из-за угла школы, и навскидку всаживаю в него короткую очередь. Тот, сломавшись пополам, падает на землю, роняя трубу 'Агленя'[4]. Попал, опыт не пропьешь! Оборачиваюсь к водителю и рявкаю во всю глотку.
– Гони, твою мать, если жить хочешь!
Их вообще-то, уже не один раз должны были проинструктировать на этот счет: что бы не случилось, если машина на ходу, водитель обязан на полной скорости покинуть зону поражения. Но кто их знает, новичков. Переклинит чего-нибудь в башке, да и даст по тормозам. И все, писец, вечная вам память дорогие товарищи и деревянный крест с фамилиями на обочине. Ну уж – хера! Я еще повоюю! Автомат бьется в руках, свинцовые струи хлещут по укрытиям, из-за которых по нам лупят 'чехи'. Гильзы скачут по всей кабине. Это когда ты врага видишь, надо вести прицельный огонь короткими очередями. А вот если между вами преграда, то надо просто не позволить ему даже голову приподнять, создав максимальную плотность огня. А не сможешь, дашь ему возможность прицелиться, он будет стрелять по тебе. Короткими и прицельными… И скорее всего – попадет.
Цепочка из трех ярко-зеленых трассеров уносится вперед и вышибает облачко цементной пыли из руин автобусной остановки. Пора менять магазин. Они у меня по два изолентой смотаны, так что мы это быстро! Вдруг в лицо слева плещет горячим и липким. Глаз залепляет чем-то красным. Я уже понял, что это, но все равно оборачиваюсь на водителя. Его тело, с изуродованной безобразным рваным выходным отверстием головой, заваливается на меня. Снайпер, сука!!! Проглядел я тебя, падаль!!! 'Камаз', лишившись управления, вылетает на правую обочину. Впереди – высокий и, видимо, прочный забор из красного кирпича. До него всего ничего и вряд ли грузовик успеет сильно потерять скорость до столкновения. А значит, если не выпрыгну – мне точно хана. Рву вверх дверную ручку и кубарем вылетаю из кабины. Последнее что помню – стремительно приближающиеся потрескавшиеся грязные кирпичи забора. А потом кто-то гасит весь свет.
Ох, мамочки мои, что ж мне так хреново-то? Пытаюсь открыть глаза, но получается плохо, а когда все же удается разлепить свинцовые веки, то не вижу ничего, кроме сплошной пелены серого тумана. Внезапно из него проявляется лицо седого бородатого мужчины. Он что-то говорит, но я не слышу слов. Кто ты, старик? Может, апостол? Тогда, я уже умер… А губы старика снова шевелятся. По артикуляции умудряюсь разобрать вопрос.
– Как тебя зовут?
Бесконечно долго собираюсь с силами, что бы ответить. Но все равно выходит только с третьей попытки: мой язык невообразимо распух и, заняв почти все место во рту, почти не шевелится. Наконец, на выдохе буквально выдавливаю из себя.
– Миша.
А потом липкая чернота снова смыкается вокруг.
Через некоторое время я снова выплываю из небытия. Теперь вижу перед собой лицо красивой женщины, нет, скорее – молодой девушки. А где старик? Пытаюсь ей улыбнуться. Но вместо этого снова теряю сознание.
Окончательно прихожу в себя от того, что по шее ползет какая-то наглая насекомая сволочь. Стряхиваю ладонью нахальную букашку и, слегка приподнявшись на локтях, верчу головой, пытаясь оценить обстановку. Получается плохо. Голова будто залита чугуном, а в ушах стоит громкий и противный писк. Судя по ощущениям, опять заработал небольшую контузию, но при падении ничего не сломал и даже сильно не ушиб. Шлема на голове нет, как нет и бронежилета, РДшки, РПС и автомата. О том, что у меня был АПС, напоминает только пустая тактическая кобура из кордуры на правом бедре. Одежда, обувь и часы на месте. Так, значит, безоружен и беззащитен. Хреново… Ладно, продолжаем осмотр. На дворе – поздний вечер: уже севшее солнце еще подсвечивает снизу редкие темно-синие облака, а в почти черном небе уже ярко светят звезды. Лежу я прямо на земле во дворе какого-то сильно разрушенного дома. А вот это странно. Бой был утром, на дворе – почти ночь. 'Командирские' мои стоят, но на вскидку – что-то около девяти вечера. За это время меня должны были или боевики добить, или свои в госпиталь отвезти. Правда, остается еще один вариант. Самый фиговый – плен. Хотя, если вдуматься, они что, идиоты, возиться с пленным в Науре? Тут не горы, в которых они у себя дома, тут равнина и с бесчувственным телом на загривке далеко не убежать. Опять же, пленного наверняка бы связали. Значит не в плену… А где тогда?
