– Сработает, – усмехнулся Константин. – Ты еще не знаешь моего племяша. Это такой человечище, я тебе доложу, что ух! Так что она у него обязательно сработает.
– Значит… – вздохнул его друг.
– …будем ждать, – бодро подхватил Россошанский. – Нам всего-то сутки здесь проторчать. Ну от силы двое. Места тут чудные, ближе к полудню на озерцо скатаем, позагораем, поплаваем, рыбку половим. Считай, что это отдых. А теперь брысь с лежака, а то ишь какой хитрый – всю ночь продрых. Дай теперь и людям вздремнуть. – И он бесцеремонно принялся сталкивать Валерия.
Тот безропотно встал, внимательно посмотрел на безмятежно улегшегося друга, хотел было что-то спросить, но в последний момент только махнул рукой и вышел наружу.
Некоторое время он пристально вглядывался в туман, рассматривая смутно темнеющую сквозь него каменную глыбу, затем неодобрительно покачал головой и со вздохом занял то же самое место на ступеньках вагончика, где часом ранее сидел Россошанский.
На сердце у него было тревожно. Если Константин после исчезновения камня сразу впал в радостную эйфорию, не желая слышать никаких возражений, то сам Валерий был настроен более скептично, поскольку видел изрядное количество препятствий.
«Надо, чтобы Федору отдали перстень, – раз, – принялся он рассуждать про себя. – Надо, чтобы преемники волхва знали заговор и прочли его правильно, – два. Надо, чтобы потом он сумел пожелать с достаточной силой, – три. Надо, чтобы он пожелал именно то, что надо пожелать, надо, чтобы у него…»
После первых семи возражений дальше продолжать он не стал – не имело смысла. К тому же его друг был прав в одном – сперва в любом случае имеет смысл выждать хотя бы сутки, а лучше всего – двое.
Можно даже трое – это для надежности.
Либо за это время все само собой займет привычные места, то есть Федор окажется тут, либо… придется анализировать ситуацию снова…
Он закурил и с блаженством ощутил, как утренний колкий холодок сменяется теплом от одежды, начинающей постепенно прогреваться от солнечных лучей.
Спешить было некуда – впереди его ждали, если брать по максимуму, долгие семьдесят два часа…
После известия о том, что самозванец, именующий себя царевичем Дмитрием, чудесным образом спасшимся в Угличе от неминуемой гибели, выступил в поход на Русь, дабы забрать власть из рук подлого царя-узурпатора, покоя от Годунова я не знал ни одного дня.
Что любопытно, утаскивая меня к себе в Думную келью, он поначалу практически ни разу не заговорил со мной о самозванце, обсуждая темы, не имеющие к нему ни малейшего отношения, разве что косвенное, поскольку по большей части они касались… мести Сигизмунду III.
Исходя из этого я сделал вывод, что попытки царя договориться по-доброму о выдаче Лжедмитрия не принесли положительного результата.
Нет, само слово «месть» не прозвучало ни разу, но уж больно агрессивно был настроен в своих планах царь. К примеру, он не раз обсуждал со мной затеянные им не далее как летом переговоры с австрийским императорским домом о ведении совместных действий против Речи Посполитой.
Борис Федорович не поскупился, предложив австрийскому эрцгерцогу даже трон короля. Правда, не над всей страной – предполагалось, что Литва отойдет к Руси.
Более того, узнав о том, что шведский король Карл IX – кстати, родной дядюшка Сигизмунда – тоже хочет согнать польского короля с его трона, Годунов соглашался на объединение усилий. Эдакий тройственный союз.
При этом он брал на себя военные издержки и даже шел на то, что Литва не перейдет к Руси, образовав немецкое княжество, подчиненное Габсбургам.
Получалось, никакого прибытка с этой затеи страна вообще не поимеет – только голые расходы без какой бы то ни было компенсации. И если слово «месть» не подходит, то как назвать и как объяснить столь нелогичное поведение жесткого прагматика, каковым являлся Борис Федорович?
Правда, при этом он выдвигал обязательное условие – Ксению должен взять в жены кто-то из Габсбургов. Вообще-то сам император Рудольф II ходил в холостяках, да и его младший брат Матвей тоже, но царь, как реалист, о них не заикался, выискивая кандидатурку попроще, хотя тоже из герцогов или, на худой конец, из графьев.
Как ни удивительно, таковых в Европе насчитывалось изрядно – имеется в виду холостяков. Тайные эмиссары Годунова не зря исколесили всю Германию, не поленившись заглянуть и во Францию.
Список своему государю они предоставили изрядный. И даже после того, как над ним в поте лица потрудился думный дьяк и глава Посольского приказа Афанасий Власьев, в нем все равно осталось более двух дюжин имен. Представляете себе?
Разумеется, в столь серьезном деле, как супружеское счастье своей единственной дочери, одна голова хорошо, а полторы куда лучше, то есть вновь без меня не обошлось.
Тут нет излишней скромности.
Моя голова и впрямь тянула не более чем на половинку, поскольку в таких вещах, как внешняя политика, я дуб дубом – во всяком случае пока что. Да тут еще всякие княжества, графства, пфальцграфства и прочие, о которых я и слыхом не слыхивал.
Потому и не мог я полноценно рассуждать о выгодах Руси, извлекаемых из того или иного выбора, поскольку любой из браков автоматически становится союзом.
То есть все мои размышления не имели ни малейшего государственного обоснования и касались лишь одного – самой Ксении. Будет ли, к примеру, счастлива царевна, если выйдет замуж за сына графа Ольденбургского Антона Гюнтера?
Да черта с два!
Сынку-то всего ничего – недавно исполнилось двадцать лет.
– Ну куда это годится, чтобы невеста была старше жениха на целый год, – высказал я свою точку зрения.
– Всего-то годок один, – парировал Борис Федорович. – Вон Катерина Ягеллонка, сестрица Жигмонта, прежнего короля ляшского, своего супруга Ягана[1] на цельных восемь годков постарее, ан жили душа в душу. К тому ж енти графья – ближние родичи датских королей. Получается двойная выгода. А можно еще за кого-нибудь оттуда. Нынче выбор богат – у родного дяди нынешнего короля ажно трое неженатых сынов, да и сам Христиан[2] братца родного имеет, тако же неженатого.
Я пожал плечами, мол, поступай, как знаешь, но тут же спохватился. А как же Квентин? Вдруг царевич ошибается и Ксения все-таки влюблена в шотландца?
– Королей, говоришь?.. – нерешительно протянул я. – А тебе мало Иоганна, который в Москве скончался? Сдается мне, здоровье у них к русским морозам чересчур чувствительно. Вдруг опять все повторится, и что тогда?
Годунов задумался, а затем решительно отложил листок с датчанами в сторону, но… тут же взял второй.
