Ознакомительная версия.
Неправдоподобно длинноногий, испещренный, как ожогами, ярко-черными мазками по желто-бархатной шкуре, беззвучно танцевал гепард. Увидев идущих, заворчал и прижал уши; черные глаза под выпуклым лбом были непроницаемы, лишены выражения, будто полированные самоцветы.
Нара схватил за локоть курсанта, слабея от восторга. Негры привычно подхватили его с боков.
— Матушка надеется развлечь тебя этим подарком, — небрежно сообщил курсант. — В придачу к нему раб, искусный служитель.
— Молчи, — прошептал Нара. — Неужели все так просто? О, красота вечных категорий: молодость, жизнь, смерть… Стоит ли иссушать душу в бесплодном поиске, ради формальной новизны?
Выдержав с закрытыми глазами точную актерскую паузу, он совсем другим тоном обратился к Индре: — Кажется, такие звери выведены специально для охоты и отменно быстроноги?
— Долго бежать не может, но вмиг догоняет мою машину на полном ходу.
Поэт ласково подозвал мальчика-гонца и, взяв за руку, не дал упасть на колени.
— Смотри, Индра: это тоже машина для бега, прекрасная живая машина, которая не уступит твоей, механической!
Апельсиново-рыжий, смуглый мальчик заворожено раскрыл пухлые губы, любуясь золотой змеей на каске курсанта. Индра — сам атлет и ценитель красоты тела — обвел взглядом знатока не детски широкую, литую грудь гонца, его втянутый живот, крепкие ноги.
Мальчик, польщенный вниманием, кокетливо отвернулся. Рукой в перчатке Индра потрепал его за ухом:
— Шея чуть хрупковата, дядюшка, но это будет и бегун, и борец…
— Мальчик, беги по дороге, — весь во власти новой идеи, торопливо заговорил Нара. — Беги так быстро, как можешь… как только выдержишь! И не смей оглядываться.
Гонец горделиво повел подрисованными глазами, набрал воздуху — и вдруг сорвался с места, полетел, дробно топоча босыми пятками.
Не отрывая глаз от бегущего, Нара скупым жестом указал на ошейник зверя. Бровь курсанта презрительно вздернулась. Натасканный гепард поплыл длинными низкими прыжками, затем вдруг сжался в комок и поскакал с невообразимой скоростью, будто ураганом несло по дороге куст перекати-поле.
Мальчик нарушил приказ. Мальчик оглянулся, услышав зверя. И не успел даже испугаться.
Когда бесстрастный азиат оттащил гепарда, Нара, присев на корточки возле тела, пощупал перегрызенные шейные позвонки. Лицо его стало нежным, глаза увлажнились. Голосом, дрожащим от умиления, поэт сказал Индре:
— Ты подарил мне поэму!
— Я счастлив, дядюшка! — сказал курсант, считая, что любезностей на сегодня достаточно, коснулся края каски и ушел к машине. Замаранные кровью руки Нары избавили Индру от прощального объятия.
Стена его построена из ясписа, а город был чистое золото, подобен чистому стеклу… И город не имеет нужды ни в солнце, ни в луне для освещения своего; ибо слава Божия осветила его…
Откровение св. Иоанна.
После целого дня, проведенного на жаркой, грохочущей строительной площадке, Вирайе предстояло еще идти на званый вечер. Больше всего хотелось вымыться горячей цветочной водой и лечь спать — как он любил, не на постели, а на руках четырех-пяти сильных рабов. Но Эанна обещал познакомить с какой-то сказочной приезжей красавицей, — и Вирайя, сцепив зубы, отправился в парильню. Как говаривал Эанна, это было единственное место, где раб мог безнаказанно намять бока господину. С болью в мышцах, с воспаленной кожей архитектор сиганул в ледяной бассейн. Потом его снова захватил в свои руки массажист и долго теребил, танцевал на спине Вирайи, втирал масла и ароматные спирты. Когда скрупулезно выбритый и празднично причесанный, с лакированными ногтями и слегка подкрашенным лицом Вирайя садился в машину, двор был уже освещен по ночному.
Спустившись по бульвару, где горели белые шары под гигантскими абажурами платанов и буков, машина круто свернула на набережную. Вирайя, любитель скорости, велел водителю выйти в крайний ряд. Теперь по левую руку широкой дугой развернулось гранитное набережное шоссе. Нижние этажи ступенчатых дворцов были освещены уличными фонарями, в глубине колоннад сверкали высокие узкие окна, но квадратные вершины рисовались силуэтами на фоне сплошного зарева центра. Справа — ветер трепал черные жесткие перья пальм. За пальмами мерно дышало море. Сквозь мощные вздохи прибоя слышались крики, смех, долетала оборванная музыкальная фраза. К морю выходили подземные галереи из центра — сплошные рестораны, роскошные термы и бордели для всех посвященных. Там развлекались; веселье выплескивалось на площадки открытых кафе у самого прибоя, на палубы сияющих в ночи плавучих «морских дворцов».
Он миновал участок шоссе, где копошились в лучах прожекторов сотни голых, блестевших от пота рабов и двигались, хищно урча, строительные машины. Это место пришлось объезжать по специально проложенным мосткам. Здесь совсем недавно часть одетого камнем берега сползла в океан, подточенная землетрясением. По счастью никто из свободных граждан не пострадал. Хуже было три года назад, когда прибрежные районы столицы захлестнул вал цунами…
Наконец машина нырнула в гулкий туннель, и над головой замелькали овальные матовые плафоны. Эта часть пути была тяжела, Вирайя почти задыхался в густых испарениях мяса и гниющих овощей. Под каменными арками открывались поперечные коридоры с рельсами и рядами ворот, окованных белой жестью. Пришлось постоять перед спущенным шлагбаумом, пропуская грузовой поезд. Стальные, глухо громыхавшие вагоны были покрыты изморозью. В других коридорах составы стояли, гофрированные стенки вагонов были подняты и собраны, как шторы; толпы рабов выгружали ящики, несли над головами туши, катили бочки. Басисто гудели провода, орали надсмотрщики, поддерживая непрерывное оглушительное эхо. Мучная пыль садилась на указательные стрелы и светящиеся надписи, стояла туманом в слепом свете подземелья.
Здесь была изнанка столицы, горизонт централизованного распределения. Отсюда транспортеры разносили продукты по районным складам, куда приходили в известный день и час лица, имевшие благословение получать разрядный паек на семью, — как правило, старшие мужчины, сопровождаемые рабами-носильщиками.
По широкому винтовому пандусу, вокруг кирпичного круглого зернохранилища, машина Вирайи взобралась к верхнему горизонту города. У контрольного поста машину проводили взглядами часовые в голубых касках — Стража Внешнего Круга, к которому относился и сам Вирайя, адепт-строитель малого посвящения. Многоэтажный муравейник распределителя был накрыт круглой зеленой горой, уступами спадавшей к заливу; каждая терраса блестела кольцом канала. Радиальные проспекты многолучевой звездой расходились от вершины, увенчанной радужным ореолом Висячих Садов, столичного центра развлечений.
Ознакомительная версия.
