Первые упоминания о появлении «рисованной моды» в Британии относятся к 1730 году и еще не связаны с именем Грифидда ап Оуэля, но уже тогда в новом для острова обычае проявились все те черты, что чуть позже прославят Грифидда. Не смотря на изрядные преувеличения и неуместные насмешки, Шарль де Вильнев оказался прав в главном — обитатели Британии во многом превзошли изысканный, но довольно ограниченный набор картинок, принятый на континенте, символизм которых не выходил за пределы извечных женских страданий из-за разлук с возлюбленными или назначения свиданий. Представители бриттской интеллектуальной элиты полностью покрывали абстрактными узорами лицо и кисти рук, из-за чего «рисованная мода» на острове получила название «крашенной».
В 1735 году проживавший в Каэр-Эбрауке девятнадцатилетний Грифидд ап Оуэль объединил поклонников «крашенной моды» в ковен святого Авагдду (в наше время его можно было бы назвать клубом). В отличие от уставов аналогичных объединений континента устав ковена не требовал от вступающих в него доказательств благородного происхождения. Главными критериями отбора в общество было наличие у претендента художественного вкуса, интереса к бриттской истории и литературе. Таким образом среди членов клуба оказались представители самых разных социальных слоев, в том числе гениальный бард Уг ап Роган{Уг ап Роган (ум. 1792). При жизни выпустил три небольшие книги стихов, посвященные его покровителям королям Элмета Брендану ап Колуму и, соответственно, его сыну Марху ап Брендану.}, вышедший из крестьянской среды.
В соответствии с уставом ковена его новые члены должны были представлять собранию защитительную речь, в которой обосновывали бы раскраску своих лиц и рук. Для завсегдатаев ковена «крашенная мода» стала настоящим символом древних обычаев бриттов и они никогда не прибегали к услугам рисовальщиков, нанося краску на кожу самостоятельно. В деятельности общества мода и увлеченность бриттской историей и культурой шли рука об руку. Члены ковена и особенно Грифидд активно выступали против засилья выходцев из Эрина в церковных, придворных и чиновничьих кругах. Они утверждали, что Эрин не является единственным источником кельтской цивилизации, и отмечали наличие выдающихся центров культуры в Британии, в частности в Ллогре, Дейре и Элмете, а также Гвинедде и Глегвиссинге. В 1738 году Грифидд ап Оуэль опубликовал за свой счет сборник поэм выдающихся бардов Британии IV–XV веков, а в 1739 году — подборку документов, принадлежащих Элметскому роду, о святой Бригитте, которые косвенно бросали тень на верховных королей Эрина-и-Британии и иерархов Альбионской церкви. Последствия не заставили себя ждать. Уже не раз из-за пристрастия к «крашенной моде» церковники обвиняли членов ковена святого Авагдду в приверженности к язычеству (на самом же деле данное обвинение было совершенно несостоятельно, так как из-за преданности сотерианству члены ковена никогда не использовали в своих узорах синюю краску). И вот в июне 1739 года Грифидд был лишен права получить причастие и отпущение грехов из-за «злостной приверженности к язычеству и идолопоклонству».
Столь суровое наказание Грифидда вызвало жаркие споры в обществе, выплеснувшиеся из домов на улицы. По всей Британии звучали многочисленные баллады о Грифидде и его исповеднике. Бродячие торговцы делали немалые состояния на торговле летучими листками и памфлетами. На рыночной площади в Каэр-Глоу была поставлена балладная опера о злом священнике. А возмущенный явной несправедливостью Грифидд ап Оуэль подал жалобу собранию епископов в Таре.
Впрочем, к рассмотрению жалобы Грифидда ап Оуэля епископы преступили лишь в конце августа. 1 сентября они спешно вынесли постановление, в соответствии с которым решение проблемы было оставлено на усмотрение местных священников, что последние расценили как руководство к действию. 16 сентября в канун дня святого Килоха, священник церкви Живительной Чаши отец Мериадок натравил на Грифидда своих прихожан, которые жестоко избили молодого человека и бесчувственного вышвырнули вон из церкви.
Кто знает, какое потрясение должен был пережить идеалистически настроенный молодой человек (незадолго до избиения ему исполнилось двадцать три года), столкнувшись с жестокой фанатичностью церкви и толпы. Какое разочарование в соратниках он испытал, в одиночестве выздоравливая в своем особняке и напрасно ожидая их визита. Лишь Уг ап Роган осмелился прислать Грифидду стихотворное пожелание скорейшего выздоровления, но и он ни словом не обмолвился о причинах его недуга.
26 сентября 1739 года, оправившись после нападения, Грифидд публично, на ступенях той самой церкви, из которой его выбросили, объявил о своем отречении от сотерианства и переходе в ислам. Речь Грифидда была построена по всем законам поэзии бардов, раскраска его лица символизировала торжественность и непреклонность решения. Ошеломление зрителей после декларации Грифидда было столь велико, что он смог беспрепятственно вернуться к себе домой. Однако через неделю Грифидд ап Оуэль был арестован по распоряжению верховного короля Эрина-и-Британии Кирфаха ап Дафита.
Для нас, людей излишне рациональных и практичных, поступок молодого человека может показаться странным, однако не стоит забывать, что для Грифидда отречение от сотерианства было актом защиты собственного достоинства, униженного религиозными фанатиками. Точно так же именно обостренное чувство гордости не позволило ему бежать после обращения в ислам, хотя многие прежние члены ковена святого Авагдду поспешили отмежеваться от него и вымыть лицо. Грифидд же и под арестом продолжал сохранять мужество и присутствие духа, отвергнув все уговоры Уга ап Рогана покаяться и просить церковь и верховного короля о прощении.
В конце октября 1739 года Грифидд предстал перед судом. Его убежденность и бескомпромиссность вызвали редкостное раздражение судей, и, признав Грифидда виновным в отпадении от сотерианства, они ходатайствовали перед верховным королем Кирфахом III о применении к Грифидду древней казни — сожжении в плетеной персоне, каковая не применялась уже более восьмидесяти лет. Только многочисленные прошения Элметского рода и особенно троюродного брата Грифидда короля Элмета Брендана ап Колума убедили верховного короля сохранить Грифидду жизнь.
Тем не менее, приговор, вынесенный молодому человеку, был необыкновенно суров. Грифидд приговаривался к пожизненному заключению, первый год которого он должен был провести в железах, а также к конфискации имущества. Правда, верховный король обещал Элметскому роду, что Грифидд будет помилован, если согласится вернуться в сотерианство, принести публичное покаяние и дать обязательство навсегда отказаться от «крашенной моды». В этом случае Брендан ап Колум, как глава Элметского рода, обязан был выплачивать помилованному скромную пенсию из того самого конфискованного имущества, шестая часть которого была ему передана (остальное имущество осужденного было поделено между верховным королем и церковью, причем церковь получила большую его часть). Но Грифидд отказался от всяких уступок, предпочтя отречению суровые условия заключения в Каер-Эйдине.
Северная крепость, в которой был заточен Грифидд, не смогла подавить свободолюбивую натуру молодого человека, и через три месяца по всей Британии стал широко известен его памфлет, выученный наизусть тюремщиком и переданный им на волю, в котором Грифидд клеймил тупость и фанатизм своих судей. Разгневанный памфлетом верховный король приказал сменить в крепости всех тюремщиков и ужесточить условия содержания непокорного узника, а также не снимать с него цепей в течении пяти лет. И только смерть Кирфаха III ап Дафита в 1742 году привела к изменению участи Грифидда.
Взошедшая на трон Эрина-и-Британии дочь Кирфаха верховная королева Пенарвен I отличалась от отца мягкостью обращения, за которым, однако, скрывался трезвый и холодный ум. Почти сразу после коронации королева королей столкнулась с серьезными трудностями, в перспективе чреватыми мятежом. Донесения полиции выявляли признаки недовольства, растущего в городской среде Британии, в глазах которой Грифидд ап Оуэль был героем. Если сразу после ареста молодого человека его прежние сподвижники по ковену святого Авагдду спешно отреклись как от самого Грифидда, так и от «крашенной моды», то после известного памфлета утерянную эстафету подхватило городское простонародье. Конечно, неискушенные горожане были не в состоянии повторить изысканные узоры, наносимые на лицо Грифиддом и его бывшими друзьями, и ограничивались простым раскрашиванием лба и щек, не несущим в себе никакого глубинного смысла. Однако сам факт обращения простонародья к «неблагонадежной» моде был весьма красноречивым свидетельством всеобщего брожения.
