— Мое, — согласился Арехин и взял тоненькую папочку, в которой и был-то один листок, который с большой натяжкой можно было назвать заявлением. Следовало из того листка, что некий гражданин неопределенной наружности, именующий себя волхвом Дорошкой встретил однажды жену гражданина во время посещения оной картинной галереи. Встретил и сказал, что откроет ей тайны, ее касаемые, и даже сверх того, чтобы не была она бабочкой, бьющейся в закрытое окно, когда рядом — открытая форточка.
Сказал и затерядся в толпе. Только с тех пор он время от времени является жене во сне и говорит такое, чего жене его знать никак не положено. А если другие узнают о том, что жена его в курсе некоторых событий, то подумают, что это он рассказал, и он может потерять доверие партии. Поэтому волхва Дорошку следует немедленно изловить и наказать так, чтобы впредь он никому и ничего не мог рассказать ни наяву, ни во сне. И подпись: Кременев Владимир.
Других материалов в папке не было. Либо товарищ Оболикшто счел, что их лучше к делу не приобщать, либо их и вовсе не было, других заявлений. Во всяком случае, письменных.
Арехин посмотрел на часы. Домой. Ванна, легкий ужин — и в Кремль.
По пути домой ему стало смешно. Ведь, по сути, дело возбуждалось по факту сновидений гражданки Кременевой. Товарищ Оболикшто решил посмеяться. Заставить Арехина расследовать сны.
Только сны — они разные бывают. Иные сны и расследовать можно, да еще не забыть пару браунингов-спесиаль прихватить на всякий случай.
Он и прихватил. Побрился, одежду переменил на цивильную, от ужина, подумав, отказался.
За час до полуночи Фоб и Дейм домчали его до стен Кремля.
Последние месяцы завелась у вождей привычка — работать допоздна, до полуночи, и все чады и домочадцы тоже спать не ложились, а занимались важными делами, всяк своими. Спали только дети, которым реже мамы, чаще бонны на ночь рассказывали сказки про Красного Илюшу Муромского и Белого Змея Горыныча. Не выходило без прислуги никак. И то: если уж в ссылке, в Шушенском у Ильича была прислуга, как без нее в Кремле-то обойтись? Арехин понимал обязательность института прислуги, но было интересно — как объясняли это победившему пролетариату?
Вот у волхва Дорошки и спросишь, одернул он себя. Найдешь сначала, а потом спросишь.
Кременевых он знал шапочно. Сам Кременев считался лушим партийным теоретиком, чем гордился несказанно. Правда, в частной беседе Ильич сказал, что девичья, допартийная фамилия теоретика — Бревнов — совершенно точно определяет уровень мышления Кременева, да уж какой-никакой, но свой. Пусть будет. Нет гербовой, зато пипифакс под рукой, нескладно сочинил Ленин.
Жена Кременева — другое дело. Дочь преуспевающего киевского врача, она решила пойти по стопан Софьи Ковалевской, и пошла, да так, что и превзошла бы соотечественницу. На беду, отец ее с родными решил съездить в Кишинев, по Пушкинским местам. А там — погром. И ушла Лия Розенберг в революцию, и превратилась в товарища Зет, специалиста по шифровке. Прекрасного специалиста, уверял Владимир Ильич, для каждого респондента у нее был свой, особый ключ, вручаемый респонденту, и если вдруг что-то становилось известно охранке, тут же становился известен и источник. Тогда начиналась любопытная игра — через этот источник охранке скармливали «тухлую рыбу». Арехин виделся с ней мельком, один раз у Троцкого, другой — у Дзержинского, когда нужно было спасать Джунковского. Товарищ Зет, кстати, поддержала Арехина, и генерала перевели из тюрьмы в больницу. Все-таки успех. Товарищ Зет производила впечатление человека целеустремленного, исключительно здравомыслящего, и потому Арехину было любопытно, как это здравомыслие увязывалось с волхвами, являющимися во сне и наяву.
Товарищ Зет работала. Работала дома. В своем кабинете. Так сказала горничная, открывшая дверь квартиры.
— Как прикажите доложить?
Однако!
— Я без доклада. Мне можно. Куда идти?
Горничная с сомнением посмотрела на Арехина, но спорить не решилась. Провела в кабинет.
— Вот, Лия Баруховна, говорят, срочно.
Товарищ Зет сидела за столом, но что это был за стол… Чипэндэйл, не иначе. На столе толстая тетрадь, которую при виде Арехина Лия Баруховна тотчас же закрыла и спрятала в ящик стола.
Профессионал!
— Вам действительно срочно? Я работаю, товарищ…
— Арехин Александр Александрович. Сотрудник Московского уголовного сыска.
— Но я не обращалась в московский уголовный сыск, равно как и во всякий другой.
— Вы не обращались. Но дело определенным образом может касаться и вас.
— Какое дело?
— Дело о волхве Дорошке.
Товарищ Зет с любопытством посмотрела на Арехина.
— А ведь он предупреждал… Предупреждал, что придете именно вы, черный человек Арехин.
— Черный человек? — Арехин протестующе выставил руки вперед. — Отчего ж — черный?
— Душа у вас закрытая.
— А у вас, простите?
— Я думала, тоже — закрытая, но судя по тому, как Дорошка легко проникает в мои сны… Вы присаживайтесь, присаживайтесь.
— Благодарю. Значит, этот самый Дорошка проникает в ваши сны?
— Звучит глупо, даже безумно, но это так.
— Иными словами, он вам снится?
— Снится. А разве это преступление?
— Так ведь все зависит — какой сон. Вдруг он вас подбивает на что-нибудь нехорошее, и вообще…
— Ни на что такое он меня не подбивает. И вообще, сон есть дело личное.
— Не отрицаю. Но вот последствия сна…
— А именно?
— Например, человек убивает другого человека. И говорит, что это повелел ему дух Емельяна Пугачева, явившийся во сне.
— Тогда это область медицины, психиатрии, а не уголовного сыска.
— Но если раз за разом совершенно незнакомые люди в совершенно различных городах совершают подобные деяния, начинаешь задумываться.
— О духе Емельяна Пугачева?
— О чудесах науки. Если есть радиолучи, позволяющие передавать сообщения от аппарата к аппарату, то вдруг есть и другие лучи, позволяющие передавать мысли от человека к человека?
— Вы пришли поговорить? Вам скучно?
— Я пришел поговорить, но мне не скучно. Мне нужны от вас свидетельские показания: кто таков волхв Дорошка, где вы с ним встретились, и как он влияет на вас?
— Начну с последнего: никак. Просто мне приснился сон. И он, как говорится, оказался в руку.
— Вещий сон?
— Можно сказать и так. Но раз вы пришли сюда, вероятно, вам известны и подробности сна?
— Подробности как раз неизвестны.
— Хорошо. Я понимаю. Вы на службе. В общем, мое мнение, что сон только оформил некоторые подозрения, не более того. А впрочем… Мне приснилось, будто я зашла в кабинет мужа, а там его не было. И вот голос — можно допустить, что это был голос человека, именующего себя волхвом Дорошкой — голос сказал, что за картиной на стене находится вмурованный в стену железный ящик. Сейф. А ключ к нему в потайном ящике стола мужа. Наутро, когда мужа не было дома я — наверное, тут я действительно попала под влияние настроения — ради развлечения проверила то, что было во сне. И все совпало — и сейф за картиной, и ключ в потайном ящике стола, ящике, о котором я прежде ничего не знала. Я открыла сейф. В нем оказалось около двух сотен николаевских империалов, пачки денег — доллары Северо-Американских Соединенных Штатов и английские фунты, фунт алмазов и несколько паспортов, на разные фамилии, однако фотокарточки были моего мужа. В качестве жены в паспорт была вписана не я.
— Не ваша фамилия?
— Нет, не мое описание. Возраст и все остальное… Это помощница моего мужа. И когда муж вернулся, я спокойно спросила его — и про паспорта, и про бриллианты. А он сказал, что все это сделано по заданию партии. Предстоит-де выезд за рубеж для постановки революционного дела. Для этого и бриллианты и все остальное. А помощница записана женой для конспирации.
Я, конечно, не поверила.
— Почему?
— Будь это так, и документы, и драгоценности хранились бы не в его кабинете. Ведь поездка, как поспешил успокоить меня муж, только планируется, и, если и состоится, то не раньше лета. Кто ж заранее раздает бриллианты, фунтами?
— Тогда что ж это такое?
— Хомячкует муженек. Захоронку сделал, вдруг белые победят? Тогда он и убежит за границу. С деньгами, новой биографией, новой женой.
— Кстати, а бриллианты… Какие?
— Хотите посмотреть? Муж их унес, перепрятал, вместе с золотом и паспортами. Бриллианты как бриллианты, карат в пять-шесть…
— Понятно, — по крайней мере, одной заботой меньше.
— А мне нет. Мне непонятен ваш интерес к глупым бабьим снам.
— Но я уже объяснил…
— Если бы враги революции придумали прибор, выпытывающий мысли, они бы не мне рассказывали, а у меня спрашивали. Поверьте, у меня есть что спросить.
— Верю, я ведь и сам с вами говорю не для времяпрепровождения. Хорошо, вы считаете, что никакого мыслепередающего устройства у врагов революции нет.
