— Для его стад? И это все? — Дауд запрокинул голову и засмеялся. — Такое впечатление, что я попал в странный новый мир, где все не так, как кажется.
— У меня такое впечатление появилось, как только мы перешли через горные тропы, — серьезно сказал Джелаль ад-Дин. Дауд удивленно посмотрел на него. Он попытался обьяснить: — Ты из Константинополя. А я родился недалеко от Дамаска, где обитаю и по сей день. Дорога между нашими городами далека, куда дальше, чем от Константинополя до Плиски.
Дауд кивнул.
— И тем не менее по дороге ничего не меняется, — продолжил Джелаль ад-Дин. — Все такая же погода, такие же поля, такие же люди. Ну да, в Константинополе больше греков, все еще больше христиан, ибо наши там правят не так давно, как в Дамаске, но разница лишь относительна, а не абсолютна.
— Все это так, — сказал Дауд, снова кивнув. — Тогда как здесь…
— Вот именно, тогда как здесь, — сказал Джелаль ад-Дин с изрядной иронией. — Оливки здесь не растут, солнце с трудом пробивается через туманы, которые пеленают его как новорожденного младенца, и даже грек бы здесь не помешал, ибо тогда можно было б наконец поговорить с цивилизованным человеком. Этот мир совсем не такой, как наш, и мне он не очень-то по душе.
— Тем не менее мы надеемся объединить его с нашим посредством Ислама, — ответил Дауд.
— Да, надеемся, надеемся. Подчинение воле Аллаха обьединяет всех людей. — Теперь уже Джелаль ад-Дин убедился, что Искур не обращает на него внимания. Кочевник находился в достаточном отдалении. Джелаль ад-Дин продожил: — Даже болгар.
Дауд усмехнулся.
Искур что-то крикнул стражникам, расположившимся перед врезанными в укрепления деревянными воротами. Стражники закричали в ответ. Искур закричал снова, на этот раз громче. Стражники нехотя поднялись и открыли ворота. Они уставились на попутчиков Искура.
Проезжая через ворота, Джелаль ад-Дин торжественно отсалютовал им, уже хотя бы для того, чтобы привести их в смятение. Он указал на виднеющуюся впереди каменную стену, за которой находилась собственно Плиска:
— Видишь?
— Вижу, — сказал Дауд. Каждая сторона прямоугольной стены была размером менее полумили. — В наших землях это была бы простая крепость, а не столица.
Ворота в каменной стене были открыты. Проследовав за Искуром и Омуртагом в город, Джелаль ад-Дин закашлялся: Плиска воняла, как… нет, воняла хуже, чем большой город. Джелаль ад-Дин пожал плечами. Он знал, что рано или поздно перестанет замечать этот смрад.
Неподалеку от ворот стояло большое здание, искусно вырезанное из дерева.
— Это Телериг дворец, — обьявил Искур.
Рядом с дворцом было привязано к столбам множество степных пони, вроде тех, на которых ехали Искур и Омуртаг. А также, как с интересом заметил Джелаль ад-Дин, пара лошадей нормальной величины и мул, чья упряжь совершенно не походила на арабскую.
— А это чьи? — спросил он, указывая на них.
— Не знать, — ответил Искур. Он приложил руки ко рту и закричал в направлении дворца — крик, подумал Джелаль ад-Дин, является типичным болгарским подходом к решению любой проблемы. Через некоторое время открылась дверь. До этого арабы ее даже не заметили — так неразличимы были ее контуры среди изразцов.
Увидев, что из дворца кто-то вышел, Искур и Омуртаг повернули лошадей и ускакали прочь, не бросив даже прощального взгляда в сторону своих недавних попутчиков. Вышедший из дворца человек пару секунд рассматривал новоприбывших. Потом он поклонился:
— Чем могу служить, о мои повелители? — сказал он на достаточно хорошем арабском, чтобы Джелаль ад-Дин это отметил.
— Мы, посланцы халифа Абд ар-Рахмана, прибыли в ваш прекрасный город, — Джелаль ад-Дин знал, когда и что следует подчеркнуть, — по приглашению вашего хана, дабы разьяснить ему достоинства Ислама. Я имею честь обращаться к?.. — Он сделал паузу.
— Меня зовут Драгомир, мажордом могучего хана Телерига. Располагайтесь, будьте нашими гостями. — Драгомир снова поклонился. Ему было, как Джелаль ад-Дин прикинул, почти сорок. Он был приземист, хорошо сложен и светлокож. Большая коричневая борода обрамляла его широкое лицо, а голубые глаза были совершенно бесстрастны, как и полагается глазам хорошего мажордома.
Джелаль ад-Дин и его товарищи с облегчением соскользнули со своих коней. Как по волшебству, откуда-то появились мальчики — одни повели лошадей к столбам, другие понесли дорожные сумки внутрь дворца. Джелаль ад-Дин кивнул в сторону других крупных лошадей и мула.
— Скажи мне, будь добр, кому они принадлежат? — спросил он Драгомира.
Мажордом перевел свои бледные и скрытные глаза на столбы, потом назад на Джелаль ад-Дина.
— Эти лошади, — обьяснил он, — принадлежат делегации священников, приехавшей от Папы Римского по просьбе моего хана, дабы изложить ему достоинства христианства. Они прибыли сегодня.
* * *
Поздним вечером этого же дня Дауд ударил кулаком по стене комнаты, отведенной четверым арабам.
— Уж лучше пусть они останутся язычниками, чем станут христианами! — крикнул он.
Дауд гневался не только на Телерига, который пригласил в Плиску также и христиан, как бы выставив свою землю на аукцион — кто больше заплатит. Ярость Дауда была вызвана еще и голодом. На вечернем пиру была подана свинина. (Телериг же подан не был — какой-то языческий болгарский закон предписывал хану всегда есть в одиночку.)
— Это не так, — спокойно сказал Джелаль ад-Дин.
— Почему же не так? — Дауд бросил взгляд на старшего собеседника.
— Как христиане, они были бы дхимми, людьми Книги, и у них появилась бы надежда на рай. А если они не оставят свои языческие верования, то их души непременно попадут к шайтану до скончания века.
— Пусть шайтан забирает себе их души, языческие или христианские, мне не жалко, — сказал Дауд. — Но христианская Болгария, союзная Риму, может даже союзная франкам, встанет на пути продвижения истинной веры на север и может стать острием для ответного удара по Константинополю.
Джелаль ад-Дин вздохнул:
— То, что ты говоришь — правда. Но и истинная вера — правда, а правда непременно возобладает над христианскими заблуждениями.
— Да будет так, — угрюмо сказал Дауд. — Но разве эта земля не была когда-то христианской, еще до того, как болгары отобрали ее у Константинополя? Все земли, которые принадлежали грекам, следовали их обычаям. Держу пари, здесь до сих пор попадаются христиане, что может подтолкнуть Телерига к принятию их веры.
Стук в дверь перебил спорщиков. Дауд открыл дверь одной рукой, не выпуская из другой кинжала. Но никаких врагов за дверью не было — только четверо девушек. У двух из них кожа была, как у Драгомира — с точки зрения Джелаль ад-Дина, светлой до экзотики. Двое других были темнокожими, темнее самих арабов — а у одной из них были узковатые глаза. Все четверо были красивы. Они улыбнулись и вошли в комнату.
— Телериг уж точно не христианин, — сказал Джелаль ад-Дин, улыбаясь в ответ одной из светлокожих девушек. — Христианам не позволены наложницы.
— Ну и тем более глупцы, — сказал Дауд. — Задуть лампы, или пусть продолжают гореть?
— Пусть горят, — ответил Джелаль ад-Дин. — Хочу видеть, что я делаю…
* * *
Джелаль ад-Дин низко поклонился хану Телеригу. Дауд, находящийся в шаге сзади, сделал то же самое. Малик ибн Анас и Салман аль-Табари, стоящие еще на шаг сзади, стали на одно колено, как предписывало их более низкое положение.
— Вставайте, все вы, — сказал Телериг на сносном арабском. Хану болгар было около пятидесяти. Он был смугл, широколиц, широконос, с тоненькой черной бородкой, переходящей из черной в седую. Его глаза были узки, суровы и пронзительны. Он выглядел именно так, как подобает человеку, способному управлять страной. Страной, чья сила состояла в свирепости ее солдат.
— Великолепнейший хан, наш повелитель, халиф Абд ар-Рахман ибн Марван, приветствует тебя, молится о твоем здоровье и шлет тебе дары, дабы показать, как высоко он тебя ценит, — сказал Джелаль ад-Дин.
Он поманил Салмана и Малика, которые принесли дары: серебряные блюда из Персии, дамасские сабли, изящная эмалевая посуда из Константинополя, халат из блестящего китайского шелка, и, наконец, Коран в обложке из кожи и золота, написанный почерком лучших каллиграфов Александрии.
Телерига, впрочем, больше всего явно заинтересовал халат. Он встал со своего деревянного трона, развязал бронзовый пояс и стряхнул с плеч кафтан, доходивший ему до колен. Под кафтаном на нем была полотняная рубашка, полотняные же штаны и низкие сапоги. Драгомир подошел к нему и помог одеть халат. Хан довольно улыбнулся, проведя рукой по гладкой ткани.
— Очень красиво, — промурлыкал он. У Джелаль ад-Дина появилась надежда на то, что хан настолько впечатлен дарами, что убедить его будет нетрудно. Однако Телериг, как арабам уже показалось, был не настолько прост. Он продолжил: — Халиф шлет богатые дары. С его богатством он может себе это позволить. А теперь я прошу вас занять свои места, пока будут представляться посланцы Папы Римского.
