Ознакомительная версия.
— Почему Добрая богиня? Ее празднества давно миновали.
— Ты уезжаешь сегодня? — Женщина глянула на Зосима то ли презрительно, то ли сожалеюще. «Глупый, неужели не понимает?» — так и читалось в ее глазах.
— Мы едем в Рим. Мой патрон, сенатор Публий Клодий Пульхр, решил до темноты вернуться в Город.
— Так не забудь про Добрую богиню, — повторила женщина, слегка толкнула его в грудь и добавила: — Красавчик!
Зосим хмыкнул и пожал плечами. Уж кем-кем, а красавчиком его называть нелепо. Глаза светлые, галльские, нос слишком короткий, а на щеке от угла рта к уху — рваный шрам. Да и роста Зосим высокого, слишком высокого, чтобы считаться красивым. Правда, одет хорошо: новенькая туника из синего сукна, всего один раз стиранная, плащ тоже новый, на поясе меч, рукоять серебром украшена.
— О чем ты? На Клодия намекаешь?
Его злила потеря драгоценного времени. Пока он болтал неизвестно о чем с этой странной пророчицей, уже полклепсидры[11] утекло наверняка. Но расспросить незнакомку толком Зосим так и не успел — к ним подскакал Клодий на рыжем жеребце. Скакун был горяч и своенравен — патрон всегда выбирал непокорных коней.
— Красавчик! — воскликнула женщина и опять рассмеялась.
Клодий лишь скользнул по женщине взглядом: она была для него старовата и явно не его круга.
— Зосим, что с тобой? Мы выезжаем! Забыл, что ли?! Иди, присмотри за рабами, чтоб тупицы взяли с собой толстые палки и ножи. И мечи пусть захватят, но спрячут под одеждой. Полибию напомни, что он должен делать.
— Не волнуйся, доминус, он все понял, Полибий — большой задира.
— Там, где не надо! Провалит дело — я его на свободу отпущу! Поторапливайся! Или ты хочешь дождаться темноты, чтобы нас по дороге ограбили?!
— Но, доминус, эта женщина говорит… — начал было Зосим.
— Ладно, можешь затащить свою телку в гробницу и предаться Венериным утехам, но быстро. — Клодий ударил пятками жеребца и поскакал обратно к усадьбе.
Зосим обернулся, чтобы спросить у пророчицы, что за опасность угрожает хозяину, но женщина исчезла. Вольноотпущенник огляделся — дорога была пуста. Он кинулся к гробнице — женщина могла укрыться только там. Решетка была сломана, внутри воняло мочой — у гробницы не было охранника, и путники использовали ее вместо латрин.
— Еще говорят, что римляне чтят своих предков, — пробормотал Зосим, бегом возвращаясь в усадьбу. Он редко говорил о римлянах пренебрежительно — только когда сильно злился.
А злиться было отчего: все уже приготовились к отъезду; Клодий, Кавсиний Схола и Гай сидели в седлах; рабы лениво разбирали мешки с поклажей. Зосим понимал, что предупреждение запоздало, он не успеет отговорить хозяина от поездки.
— Мечи спрятать! — приказал Зосим. — Этруск! — позвал он рыжего раба с наглыми искорками в темных глазах и лиловым пятном клейма на лбу. — Праща при тебе?
— А то! И праща, и свинцовые снаряды. — Этруск осклабился: пращник он был отменный. Еще Этруск мог аккуратно вскрыть чужую печать, потом склеить ее так, чтобы она выглядела нетронутой. За эту ловкость он был клеймен, за нее же выкуплен Клодием у прежнего хозяина.
— Говорят, ты подцепил какую-то красотку? — спросил гладиатор Полибий. — Хороша хоть оказалась, или так себе?
— Сбежала. Наговорила всякой чепухи и пропала, будто в Тартар провалилась.
— У тебя всегда с девками проблемы, — хмыкнул Полибий.
— У меня нехорошее предчувствие, — сказал Зосим. Они уже вышли на Аппиеву дорогу. Впереди них погонщик нещадно хлестал груженого мула, чтобы до темноты успеть в Город.
— У меня тоже предчувствие — что вечерком я буду трахать хозяйскую кухарку. — Гладиатор громко заржал.
Полибий три года провел в гладиаторской школе, но на арену так и не вышел: гладиаторы Публия Клодия занимались другим. Тоже делом небезопасным, если судить по свежему шраму на предплечье. Гладиатор прихрамывал: опрометчиво надел новые сандалии и стер пятки. А до Города еще идти и идти. Дорога, правда, гладкая, без единой лунки или ухаба — Гай Юлий Цезарь, тот, что теперь воюет в Галлии,[12] когда был смотрителем Аппиевой дороги, истратил на ее ремонт тысячи сестерциев.[13] Да, хорошую дорогу построил цензор Аппий Клавдий, двести шестьдесят лет простояла и еще две тысячи лет простоит. Как Рим. Вспомнив Аппия Клавдия Слепого, Зосим невольно перевел взгляд на своего господина — прямого потомка знаменитого Слепца. Патрицианский род Клавдиев сейчас в Риме один из самых могущественных, ну, а слава Клодия превзойдет славу его предка — в этом Зосим не сомневался. Надо только сегодняшний день пережить!
Зосим прибавил шагу и нагнал хозяина. По левую руку от Клодия ехал на вороной фракийской кобыле Кавсиний Схола. По правую — немного приотстав, на низкорослой галльской лошадке трусил Гай Клодий, клиент, тот, что привез письмо. Этого клиента Зосим не любил — за лживость, вороватость и совершенно невозможную наглость, а еще потому, что Гай при каждом удобном случае стремился Зосима унизить. Завидовал: Зосим — вольноотпущенник, а Гай — свободнорожденный, но бывшему рабу хозяин доверял, а Гаю — нет. Не кому-нибудь, а именно Зосиму поручал Клодий покупать гладиаторов, знал, что вольноотпущенник не возьмет себе ни асса,[14] а к нечистым ручонкам шустрого клиента прилипнет, по меньшей мере, половина золотых.
Зосим ухватил Клодиева скакуна за повод. Жеребец захрапел, мотнул головой и глянул на вольноотпущенника лиловым сумасшедшим глазом, как на заклятого врага. Успокаивая, Клодий похлопал коня по шее.
— Доминус, давай вернемся и заночуем в усадьбе, — проговорил Зосим, глядя на патрона снизу вверх.
— Трусишь? — вместо хозяина спросил Гай.
— Не нравится мне затея с Милоном.
— А мне нравится! Эй, шагай веселей! — обернулся Клодий к рабам. — Иначе топать всю ночь придется. Уж, верно, девятый час.[15]
— Ну уж, не доберемся, — хмыкнул Кавсиний Схола и ударил пятками лошадь. — Мы до святилища Доброй богини доехали! — Он указал на старинный храмик у дороги. Слева и справа от святилища высились шатрами огромные пинии. Чуть поодаль громоздилась роскошная, отделанная мрамором гробница на высоком подиуме — куда выше и просторнее, чем храм. По другую сторону дороги расположилась харчевня, сама неказистая, но двери хорошие, дубовые. Крепкие двери…
Добрая богиня… Зосима будто холодной водой окатило. Как раз в этот момент он и увидел на дороге толпу, что двигалась им навстречу.
Милон? Что-то не похоже, что при нем тридцать человек. Больше. Гораздо больше.
— Кто это там тащится? — кривляясь, спросил клиент Гай. — Может, Помпей Великий?
— Это же наш друг Милон! — Схола зааплодировал и свистнул, как будто был в театре и на просцениуме появился его любимый актер.
— Друга Милона я всегда рад видеть! — с мрачной усмешкой проговорил Клодий.
— Неужели Милон станет консулом? — продолжал Схола. — Говорят, он три состояния истратил на театральные зрелища и бои гладиаторов, заискивая перед плебсом.
— Семьдесят миллионов сестерциев, — уточнил клиент Гай, который знал все, что касалось денег, особенно чужих.
— Зря старался! — Клодий натянул повод, потому как жеребец под ним все больше и больше тревожился и уже пару раз пытался встать на дыбы, и лишь железные удила его сдерживали. — В консулы я его не пущу! — Лицо Клодия окаменело. Он напоминал полководца, готового бросить в бой легионы.
Путники тем временем приближались. Среди толпы рабов видна была раззолоченная повозка. Белые шерстяные занавески колыхнулись, и наружу выглянуло женское личико.
— С супругой путешествует, — прокомментировал Схола.
Зосим тем временем считал Милонову свиту. Рабов было как минимум шестьдесят человек, но все больше носильщики, актеришки, музыканты, девицы и изнеженные мальчишки — то есть ленивая и ни на что не годная челядь. Где же гладиаторы? Все это очень-очень странно…
— Эй, куда собрались? — поинтересовался у проходящих мимо рабов Милона Полибий.
«Ну вот, началось!» — с тоской подумал Зосим и положил ладонь на рукоять меча.
— Не твое дело, — огрызнулся раб с голубой стеклянной вазой в руках. Разобьет — будет у носильщика спина полосатой.
— По-моему, тебя вежливо спросили! — прикрикнул Зосим. — Чтоб тебе умереть рабом!
Большая часть свиты Милона уже прошествовала мимо, оставалось еще человек двадцать.
— Так куда идете, если не секрет? — не унимался Полибий.
— В Ланувий, — отозвался старик, судя по всему, музыкант. — Ты часом не из Эпира, приятель?
— Не из Эпира. Я из Неаполя. В гладиаторы пошел добровольцем. Я все понял: они отправляются в изгнание, — расхохотался Полибий. — Зачем иначе Милону столько бездельников?!
Ознакомительная версия.
