Созвонился с другими дивизиями, там была такая же ситуация. Не пустили военные американцев к ядерному щиту Родины.
В Йошкар-Олинской дивизии, убили трех американцев, а командира полка из Москвы, что прибыл, для того чтобы принять дивизию под свое командование — взяли под арест. Офицерам из министерства обороны набили морду и сорвали с них полковничьи погона, посчитав, что они недостойны, носить звание русского офицера. М-да, были дела.
Старик выпустил струю дыма в потолок, предаваясь воспоминаниям.
Но американцам удалось взять под контроль главный штаб РВСН. И без команды на старт было бы сложно запустить ракеты. Они и так были нацелены на цель «0-0-0» — на Северный полюс.
Но все равно были у нас и иные маршруты запуска ракет — это американские города, их военные базы. А также были коды запуска для «акции возмездия», допустим, что в результате ядерного удара погиб бы генеральный штаб, и не поступает команды на запуск, тогда самостоятельно, автономно от других, командир принимает решение и вводит коды для запуска ракет, мстит за свою Родину.
Или еще того хуже, что погибли и те, кто должен был запустить ракеты, то тогда вылетают ракеты и летят через всю страну и передают коды на запуск самим ракетам, и те уже стартуют, летят к целям, чтобы отомстить. Для нас, русских, ракеты — это оружие возмездия, оружие обороны, а не нападения.
Мне поступил приказ, что я должен американцам передать коды запуска ракет и маршруты. Вот это уже было совсем плохо. Ракеты тогда становились просто «изделиями», а не грозным оружием.
Я спрятал коды и маршруты. Сидел в своем кабинете. Постелил на стол газету, достал бутылку водки, открыл банку армейской тушенки, ломоть черного хлеба, почистил головку чеснока и положил рядом с собой заряженный табельный пистолет.
Для себя решил, что выпью для храбрости и пущу пулю в висок. Потому что мне тогда казалось, что кончилась Великая Россия, нет больше страны, нет больше будущего. Если свои же командиры отдают приказ на капитуляцию. А я как офицер, не имею права сдавать своих подчиненных, но и приказ, тоже, вроде, как исполнить не могу. Поэтому мое самоубийство должно было стать уже десятым в части. Почти каждый день кто-то стрелялся. Не только офицеры или прапорщики, но и солдаты. Не могли понять, как это так все повернулось, что мы сдаемся, что нас сдают в плен наши командиры. Так не должно быть! Должен быть бой, а не сдача в плен! Пусть последний, кровавый, но не капитуляция! Не плен! А бой!
Я налил полный стакан водки с «горкой», это когда водка линзой, бугром становится над стаканом. Так наливают, когда обмывают звание офицерское. Кидают звездочку в стакан, и водку льют, не должен офицер пролить ни капли. Не должен. Точно также как не должен сдаваться в плен без боя. Если он офицер, конечно, а не перхоть подшкурная.
Также и я, налил себе полный, до краев стакан, и медленно, вытягивая губы трубочкой, потянулся к нему, поднося ко рту. Выпил. Ни капли не пролил. Есть опыт, недаром же до полковника дослужился!
Ножом выковырял большой кусок тушенки с застывшим желе. Положил на горбушку хлеба, закусил, съел пару зубков чеснока. Вытер руки о газету. Взял пистолет в руки. Вытащил обойму, еще раз посмотрел, как тускло отсвечивают свет смазанные маслом патроны, какой же тупой конец у пули! Был бы поострее, например, как у автомата, так, наверное, не так больно входило бы!
Обойму до щелчка вогнал в рукоять пистолета, передернул затвор, приставил пистолет к виску. Зажмурился. «Вот и я, Господи!» — только успел я подумать, как в дверь постучали. Это было так неожиданно! Я вздрогнул. Пот побежал по всему телу. Положил пистолет на стол, и прикрыл газетой скудную закуску и пистолет. Бутылку и стакан опустил на пол.
Продирая сухое горло я просипел:
— Входите.
Вошел часовой. Возле дверей офицеров штаба я выставил часовых, так… На всякий случай.
— Товарищ полковник! К вам майор американской армии.
— Зови. — я махнул рукой.
Принесла же нелегкая оккупанта не вовремя! По-человечьи уже и застрелиться не дают! Суки!
Вошел американский майор. Он был метис. Фамилия у него была Данилофф. Кто-то из русских давно сбежал в Штаты, там поменял фамилию. Довольно сносно Майк Данилофф говорил по-русски. Начальник особого отдела полковник Миненко сказал, что сей фрукт из РУМО — разведывательного управления министерства обороны. Мне, какая хрен разница, откуда он, хоть из ЦРУ, все они для меня враги — офицеры оккупационной армии.
За его спиной маячил американский пехотинец, в бронежилете, в каске, И охота им такую тяжесть таскать на себе!
Майор лихо вскинул руку к козырьку.
— Майор Данилофф.
— Чего надо? — буду я перед всякой сволочью в струнку вытягиваться.
— Я присяду? — он не дожидаясь ответа, видя мое дурное расположение духа, сам отодвинул стул, снял кепи и уселся.
Я достал из портсигара сигарету и закурил. Майор помахал брезгливо рукой перед лицом.
— Вам должны были приказать, — начал он — что вы должны мне передать коды запуска и маршруты ракет. Я прибыл за ними.
— А шкурку тебе на воротник не надо, майор?
— Не понял. Какую шкурку? Вы что-то продаете?
— Шкурку от члена на воротник, не надо? Я, майор, Родиной не торгую.
— Что вы себе позволяете?! — он начинал злиться — Я — боевой офицер американской армии! И здесь я нахожусь согласно международного соглашения, по согласованию с вашим правительством!
— Срать я хотел на твое соглашение, вместе с двумя правительствами. И на тебя, майор, я тоже срать хотел. Понял? — я начинал закипать.
Мысль о самоубийстве сменилась одной, что, если я грохну этого майора, то меня все равно убьют. А так — я не попаду в ад, потому что не стану самоубийцей. Да, плевать в ад или в рай. Я не особо-то верующий. А то, что убью одну ненавистную рожу — это уже будет хорошо! Мне лично хорошо будет. Хоть перед смертью, но хорошо!
— Коды! — он протянул руку.
— На! — я схватил пистолет и выстрелил ему в лицо.
Казалось, что все это происходило медленно. Мне даже, хотя, все это чушь, но как пуля из ствола медленно вылетела, вращаясь вокруг своей оси, ме-е-е-ед-ле-е-е-нно вошла ему точно между глаз, там, где нос стыкуется с черепом. И вышла из затылка, Что-то еще вышло у майора из затылка. Что-то непонятное. Там было и красное, черное, белое. Непонятно. Пуля пробила филенчатую дверь, и за ней раздался грохот падающего тела.
Я толком не понял, что произошло, как меня пронзила мысль: «Своего часового убил!» Сынок! Боец! Я не хотел!!!
На ватных ногах я пошел к двери, перешагнул через тело майора. Навстречу открылась дверь.
— Товарищ полковник! Вы что? — юный боец — часовой живой-здоровый смотрел на меня, потом перевел взгляд на еще дымящийся пистолет.
— Живой! — слава тебе, Господи! — я перекрестился пистолетом.
Было видно, как в коридоре лежит тело американского пехотинца, в шее у него было видно входное отверстие.
«Прямо в шейные позвонки! Как так получилось?» — вяло подумал я. Мы оба стояли и смотрели на тело бойца американской армии.
В коридоре послышались шаги.
* * *
Я был готов к бою, поднял пистолет на уровне глаз, часовой также сдернул с плеча автомат, снял с предохранителя, передернул затвор.
Из-за угла показался начальник особого, тьфу, отдела военной контрразведки полковник Миненко Иван Николаевич.
Он увидел нацеленное на него оружие. Поднял кисти рук, показывая, что не вооружен.
— Тихо, тихо. — посмотрел на убитого американца. — Кто его приложил?
— Я. — сказал я опуская оружие.
— Ну, и чего стоите? Затаскивай его в кабинет! А ты боец — быстро за шваброй и в туалет! Кровь смыть! Автомат оставь! И запомни! Ты ничего не видел. Пошел отлить. Нарушение Устава караульной службы — еще не есть смертная казнь!
Втроем мы, кряхтя, затащили обмякшее тело в мой кабинет, опустили на пол.
— Опаньки! — Миненко аж присвистнул от удивления, увидев тело Данилоффа на полу — Ни фига себе. Прямо ледовое побоище. И этого ты тоже? — он с видом знатока рассматривал входное отверстие на лице у покойного майора.
Повернул голову покойного майора. Покачивал головой с видом знатока.
— Я — уныло кивнул — Одной пулей обоих. Когда тело за дверь грохнулось, думал, что своего убил.
— Понятно. — Миненко подошел к моему столу, приподнял газету — А что пьешь один?
— Да, я это… Хотел застрелиться, так, вот помешал — я кивнул на убитого майора.
— Стреляться-то не передумал? А то можешь не тратить свои патроны, думаю. Что америкосы тебя сами расстреляют. Сэкономишь или Штатам или Родине патрон. Нет. Не патрон. Два.
— Второй для контрольного выстрела?
— Соображаешь, полковник!
Нужно сказать, что никогда не было понятно, когда Миненко говорит серьезно, а когда шутит. Он всегда улыбался открытой, в тридцать два зуба — голливудской улыбкой. Вот и сейчас было совершенно непонятно всерьез он или в шутку.
