Возможно, и на деньги польстился — но тут предложить надо чудовищно много, причем дать достоверные гарантии, что таковые суммы будут выплачены! Так что денежки отходят как вариант, как бы их не хотелось, но так рисковать капрал лейб-кампании не стал, быстрей бы ко мне, поильцу и кормильцу, с доносом прибежал.
Иван Антонович хмыкнул — дело становилось крайне интересным. В нем нельзя было найти четкий мотив у капрала. Как не крути — но Миронову было абсолютно невыгодно быть соучастником в покушении. И, наоборот — за сдачу гвардейца и предотвращение покушения можно ожидать всяческих милостей! Отсутствие выраженного мотива о многом говорит, ведь не психопат же беглец?!
— Нужно узнать, не встречались ли они прежде, Лавров и Миронов, и где? Опросить всех лейб-кампанцев, но бережно, кнутом не пугая — видели ли они странности за оным капралом? Пока вижу только один вариант — а не связано ли все с попыткой покойного Мировича освободить меня из узилища?! Теплее, теплее…
Иван Антонович почувствовал, как его начинает разбирать любопытство. Такой клубок начать распутывать с мелочи, прекрасно зная, что через несколько часов Лавров на дыбе начнет петь. Но хотелось проверить свои собственные варианты.
— Узнай — как формировали караулы в крепости? И как часто Мирович выступал в них вместе с Мироновым? Кто направлял туда подпоручика, а кто капрала? Отправь фурьера в полк. Должна быть какая-то взаимосвязь — чувствую, что не так-то прост был Василий Яковлевич, тухлятиной несет от такого освобождения! Копать надо хорошо, чтоб вопросов о сорняках не осталось. И лови Миронова — кавалерия под рукой есть! Объяви о награде — тысяча рублей тому, кто его живьем захватит! А за мертвого кнут отведает, а не награду получит! Живьем брать, демона! Ты все понял?
— Да, государь!
— Тогда иди, и пыточную свою готовь. Сам смотреть буду и вопросы задавать гвардейцу! Иди!
Отправив Горезина за дверь, Иван Антонович прошелся по кабинету, размышляя о нелегкой доле своей:
«Кому сказать кто я на самом деле — не поверят! Даже Маша, хотя меня любит безумно! Жил пенсионер Иван Антонович Никритин тихо-мирно, советской закалки, так сказать, коммунист и бывший следователь УВД. Книжку начал писать про убиенного в 1764 году императора Иоанна Антоновича, «безымянного узника» Шлиссельбургской крепости… И тихо умер на экскурсии в оной цитадели от банального очередного инфаркта во время эпидемии корона-вируса.
Вот такой выворот судьбы!
Очнулся в тушке оного сидельца ровно за три дня до его убийства. И не только выжил — пять дней тому назад стал знаменем переворота против «матушки-царицы» Екатерины Алексеевны. Войнушка небольшая случилась, а как без нее — с итогом для меня положительным, исключая потерю трех пальцев. Я теперь на троне сижу, а Катька теперь титул Великой не получит, и Медного всадника не поставит! В бега подалась — как воду канула, стерва, и концов пока не нашли!»
Глава 2
Везенберг
Екатерина Алексеевна
утро 9 июля 1764 года
Сознание возвращалось медленно, мучительно болела голова. Женщина с трудом открыла глаза — пронзительная синева подсвеченного солнцем света раскинулось над ней своим бескрайним покрывалом. Екатерина Алексеевна ощутила всей спиной холодную сырую землю, вскинулась, и тут же протяжно застонала.
Это был все тот же кошмарный сон, что стал явью. Престол Российской империи, к которому она шла долгие восемнадцать лет, и еще позавчера казавшийся для нее прочной основой, внезапно оказался выбит из-под нее. И она, казалось всемогущая царица, в одночасье превратилась в беглянку, которую преследуют враги, желающие убить ее!
И кого она должна «поблагодарить» за это?!
Бывшего «безымянного узника» Шлиссельбургской крепости, свергнутого с престола «дщерью Петровой» Елизаветой малолетнего императора, ненавистного Иоанна Антоновича.
Единственный оставшийся в живых представитель царского рода Романовых, стоял преградой перед полным владычеством над огромной Россией — страной, которая с юных лет поразило ее воображение. Его нужно было устранить как досадную, но смертельно опасную помеху!
Заговоры среди русского дворянства шли один за другим, хотели освободить «царственного узника». Слишком много было таких, что связывали с ним свои желания вознестись вверх, к подножию трона — жажда власти и богатства всегда кружит голову людям. За все годы предпринималось полтора десятка попыток освободить его из заключения, и последняя, к ее нескрываемому ужасу, оказалась успешной.
С изменниками боролась Елизавета, прибегая к жестокостям. Да и сама Екатерина только этой весной приказала зверски пытать и по приговору суда сослала в Сибирь Хрущева и братьев Гурьевых. Вся вина которых заключалась лишь в пьяном трактирном разговоре — «не пора ли возвести на престол Иоанна, ибо немка прав на трон не имеет»!
— Проклятье!
Только и смогла произнести одно немецкое слово женщина, опираясь на землю и сжимая между пальцами траву. В голове пронеслась мысль — она тщательно подготовила убийство Иоанна, да так, чтобы на нее не осталось никаких улик, а попытка эта оказалась провальной.
Почему так вышло?!
Но домыслить Екатерина Алексеевна не успела — тишина внезапно исчезла, и она услышала звук выстрела. И тут же ощутила солоноватый вкус крови во рту. И сразу вспомнила, как увидела летящую прямо в лицо, серебристую полоску шпаги. Женщина выхватила из кармана большой белоснежный платок и прижала к пострадавшему лицу — ткань прямо на ее глазах окрасилась в алый цвет.
— Убью, сука приблудная!
Яростная ругань раздалась совсем близко, и она, пошатнувшись, нетвердо стоя на ногах, повернулась в сторону голоса. К ней приближался русский офицер в зеленом мундире, с искаженным от ненависти лицом. В его правой руке, в солнечных лучах, зловеще сверкала шпага. Та самая, которая нанесла удар по лицу, а теперь на клинок ее просто насадят, как тушку цыпленка на кухонный вертел.
— Ферфлюхте!
Как заклинание женщина повторила тоже слово на немецком языке, вот только не беспомощность сейчас прозвучала в нем, а лютая, почти звериная ненависть раненной волчицы.
Мизерабль и швайне посмел ее ударить по лицу острой сталью, и еще грязно оскорблять при этом?!
— Ты… Убью тебя!
Екатерина Алексеевна оторвала руку от платка — ладонь была окровавленной и липкой. Зрелище собственной крови взбесило ее до крайности, но тут же придало уверенности и хладнокровности. Хватило нескольких секунд, чтобы понять, что произошло несколько минут тому назад, когда на нее наехал со шпагой в руке этот русский офицер.
Она ведь попала пулей в первый раз, но только в лошадь — та еще билась в предсмертной агонии в саженях двадцати. И, видимо, ее несостоявшийся убийца повредил при падении ногу — шел к ней медленно, заметно прихрамывая и подволакивая ступню. Возможно, ранив коня, она спасла себе жизнь — тот дернулся, и офицер нанес неточный удар.
— Немка приблудная! Тебя порешу, и твоего ублюдка!
Слова русского хлестанули ее кнутом — она отшатнулась, глотая собственную кровь, и успокоилась. Медленно достала второй пистолет из кармана, взвела курок с пригнанным кремнем, откинула огниво, посмотрела на полку — там был порох. Подняла пистолет и прицелилась прямо в грудь русского — тот пер напролом, совершенно не испугавшись оружия. Только ругался ожесточенно — его слова немка совершенно не понимала, хотя догадывалась, что тот сильно поминает муттер и киндер.
Злорадно произнесла, глядя на армейский мундир и искаженное ненавистью лицо офицера, выплевывая сгустки крови:
— Зеленое свиное дерьмо!
Нажала пальцами на спусковой крючок — кремень ударил по огниву, сноп искр воспламенил порох, и тут же пистолет дернулся в ее руках, выпустив клуб белого дыма.
После чего бросила оружие — перезаряжать было нечем. И шагнула к упавшему на траву русскому, что продолжал ругаться, хотя хрипел, и из губ поднимались кровавые пузыри.
— Хотел убить меня и моего сына? Руки коротки, и у тебя, и у твоего царя юродивого! А за слова ответишь!
