наследником своего состояния.
От такого известия я закашлялся.
— Что? Наследником?
— Да, Константин Платонович. Вы обязательно должны ехать, чтобы дядя утвердил завещание.
Я задумался. Наследство это хорошо, даже очень. Но путешествие в Россию займёт не один день, а сбережений у меня негусто. Да и неизвестно, что там собирается оставить мне дядька. Трижды перезаложенное поместье? Карточные долги? По рассказам студентов-дворян, такое частенько случалось.
Видя мой скепсис, Бобров слегка улыбнулся.
— Давайте присядем, и я расскажу подробнее. Вы ведь не виделись с дядей очень давно?
Он поставил на стол саквояж, открыл и принялся выставлять пузатые бутылки.
* * *
— Ты пойми, — Бобров после третьей кружки слегка окосел и перешёл на “ты”, — я Василия Фёдоровича безмерно уважаю, ценю и…
Поскольку мой ужин пошёл на закуску, я больше ел, чем пил, и чувствовал себя вполне трезвым. И Боброва я слушал скорее как развлечение.
— И уважаю, — повторился Пётр, — да, уважаю! Старик, конечно, не сахар, и соседи его не любят. Но ведь он глыба. Глыбище! Сподвижник самого Петра. А поместье? Какое поместье! Тридцать тысяч десятин!
— Где?
— Что где?
— Поместье.
— Ммм… В России.
— Это я понял. Где конкретно?
— Там, — Бобров махнул рукой, — рядом с Муромом. Вёрст десять всего от города.
Матерь Божья! Это, похоже, несусветная глушь и провинция.
— А эти… — я щёлкнул пальцами, пытаясь вспомнить нужное слово, — как их… Krepostniye. Сколько?
— Душ-то? — Бобров замялся. — Не очень много. Точно не знаю, Василий Фёдорович не любит рассказывать о своих делах.
— Орки?
— Кто?
— Крепостные.
— Да, естественно.
— Тогда не поеду.
Первые три года в Сорбонне меня самого дразнили орком. С пренебрежением и брезгливостью. Пришлось вызывать на дуэли каждого, вякнувшего в мою сторону. Когда счёт побед перевалил за сотню, все молчаливо согласились считать меня человеком.
— Не поеду, — повторил я, — не хочу жить среди варваров-орков.
— И ничего не варвары, — Бобров обиженно поджал губы, — у нас многие дворянские роды орковские. Смешались, конечно, с людьми, но самые что ни на есть орки. У меня тоже орки в роду были. Даже сам Пётр…
— Что Пётр?
— По бабушке, — со значением подмигнул Бобров и поднял кружку. — За Петра Великого!
Мы чокнулись и выпили до дна.
— Всё равно не поеду.
— Но почему?! Кто ты здесь в Париже? Бедный студент? А дальше? Пойдёшь работать к какому-нибудь барону? Магические пистоли делать или защитными Печатями стены укреплять? Я прав? На королевскую службу тебя всё равно не возьмут.
Бобров прищурился, выкладывая аргументы, и стал загибать пальцы.
— А в России ты будешь дворянином. С землёй, доходом и уважением.
— У меня нет Таланта.
— Ой, я тебя умоляю!
Он всплеснул руками.
— Думаешь, он там у всех подряд? У меня нет. У московского губернатора — нет. У графа Шувалова — тоже нет! Он сейчас знаешь кто? Генерал-фельдцейхмейстер! Всей артиллерией заведует. Любимчик нашей матушки-императрицы, между прочим.
Вот оно что! А я-то думал, на кой чёрт Шувалов чуть ли не за свой счёт учил в Сорбонне этих балбесов. Он оружейников из них готовил, и сам, похоже, нахватался Высокого искусства.
— Это здесь ты бакалавр, один из тысячи. А в России будешь уникальным специалистом. Хочешь — сам организуй всякие мануфактуры, хочешь — купцам на заказ делай. Или к матушке-императрице на службу поступай. Она таких, как ты, ценит!
С такого ракурса я на проблему не смотрел. Верно говорит зараза Бобров: деланный маг, знаток Высокого искусства в России зверь редкий. Своих по пальцам можно пересчитать, иностранцы не часто приезжают. Можно неплохо подняться, если смотреть по сторонам и ловить выгоду.
— А Искусники с Талантом?
— А что они? Ты им не конкурент, они в императорской армии генеральские погоны зарабатывают. Или в Сибирских наместничествах сидят.
Точно-точно, я и забыл — у русских дворян считается потерей чести разменивать Талант на низкую работу со Знаками и Печатями. Впрочем, здесь, во Франции, нравы те же самые — дворяне с Талантом или в гвардии короля, или усмиряют дикарей в заморских колониях.
— Костя, поехали, — Бобров обнял меня за плечи одной рукой, — не пожалеешь. Если не понравится, продашь наследство и обратно вернёшься. Хоть при деньгах будешь. А то смотреть без слёз не получается, как ты живёшь.
Он обвёл рукой мою убогую мансарду.
— Не хочу.
— Ладно, — неожиданно легко согласился Бобров, — тогда давай выпьем!
Из саквояжа появилась ещё одна бутылка.
— Из России привёз, хлебное вино двойной перегонки.
В кружки полилась прозрачная жидкость.
— За матушку-императрицу Елизавету Петровну!
Мы чокнулись. Ох и крепкая, зараза! В желудке стало горячо, а хмель наконец-то дошёл до головы. А Бобров, с хитрым прищуром, уже наливал вторую.
— Костя, — после третьей заявил он, — поехали в Россию.
— Да чёрт с тобой, поехали! Когда?
— Прямо сейчас. Есть во что вещи сложить? Нет? Тогда в мой саквояж, он всё равно уже пустой.
Шатаясь и покачиваясь, я прошёлся по комнате, собирая пожитки. Немного одежды, десяток-другой книг, кинжал и старая шпага, доставшаяся от отца.
— Едем, дружище!
На узкой лестнице Бобров чуть не сверзился, но я поймал его за локоть. У выхода из дома нас ждал закрытый экипаж. Возница с лицом, замотанным шарфом, соскочил с козел и распахнул перед нами дверцу.
— Бобров, скажи честно, ты был уверен, что я поеду?
Он пожал плечами.
— У меня выбора нет. Если я тебя не привезу, твой дядя меня в бараний рог согнёт. Он мои карточные долги выкупил.
Я сочувственно хлопнул его по плечу, рухнул на широкое сиденье и почти мгновенно уснул.
Глава 2 — Кюисс де гренуй
Разбудил меня сильный толчок. Я дёрнулся, открыл глаза и потряс головой.
— Gorazd tiy spat’, Konstantin Platonovich.
Мне потребовалось секунд пять, чтобы понять — что за небритая рожа маячит напротив и о чём она говорит. Тьфу ты, ёшки-матрёшки, это же вчерашний знакомец Бобров. А сам я в экипаже и куда-то еду.
Ещё пара секунд, и я вспомнил — в Россию! Напоил и уломал чёрт языкастый.
— Доброго утра, — буркнул я недовольно, по новой вспоминая русский язык.
— Да какое утро, за полдень уже.
Я отодвинул занавеску на окошке в дверце и хмуро посмотрел на пейзаж, проносящийся мимо.
— Где мы?
— Недавно Льеж проехали.
Мысленно вспомнив карту, я поморщился. Неплохо мы удалились от Парижа, скоро граница и немецкие княжества.
Бобров повернулся и постучал в стенку экипажа, подавая знак вознице.
— Сейчас остановку будем делать. Заодно и пообедаем.
И правда, через десять минут наш экипаж свернул с тракта и остановился у придорожной гостиницы. Я распахнул дверцу и спрыгнул на землю.
Разминая ноги, подошёл к лошадям и удивлённо поднял брови. Механические скакуны
