не то усмехнулся, — добиваются, вы живы. Пока живы — есть надежда… Вы правы, что не хотите отвечать!
— Дело не в этом! После того, как я попала сюда… после этого остается только умереть. Выхода нет и не будет! Я не хочу жить, даже до завтра. Нет, пусть убьют скорее! Но сказать им… Я просто не могу! Разве могу я им рассказать?
— Простите? Почему — не можете?
— Это слишком, вы понимаете? Это…
— Я понимаю вас, барышня. Однако же… желание жить, даже страдая, — это естественно, это правильно, почему вы этого стыдитесь?
— Нет! Нет! Жить больше нельзя. Но я не могу так… Это предательство!
— Предательство — отвратиться от близких, перейти к врагам. Попасть в плен — не то же самое. Что-то непохоже все это вот на добровольное содействие. Если близкие — разве они осудили бы вас? Кого же вы не можете предать?
— Идеалы, наверное…
Ее голос упал — фраза прозвучала так глупо… в этой комнате…
Он вздохнул примирительно.
— Барышня… Хотел бы я иметь что-то такой же силы. Ну, так пока у нас с вами есть еще время, расскажите мне об этой вашей справедливость… или о вере. Кто знает, говорят, вера иногда помогает. Как вы думаете?
Запинаясь она начала опять про идеи справедливости для всех, про слова древних мудрецов, бессовестно перетолкованные, и о том, как важно очистить их, освободить настоящую веру от наносного, чтобы она воссияла, как кристалл, для людей, а не служила средством обогащения… возвышения… управления… для горстки, стоящих у власти. Вцепившихся в эту власть, которая по праву и по справедливости им вовсе не принадлежит, а должна принадлежать … кому-то… ну, кто верен и справедлив… для людей… чтобы страна процветала…
— Идеалы хорошие. Вот только… ваши ли?
Сказать ему? Зачем… Разве уже не все равно…
— Так хотелось быть вместе… со всеми… а теперь… теперь…
Она тихо заплакала, не надеясь услышать ответ. Но теплый, уверенный голос отозвался тотчас же.
— Одиночество кажется страшным. Но на самом деле это потому, что все самое страшное всегда переживается в одиночестве. Даже если вокруг толпа, даже когда рядом самые близкие… страдание отрезает от всего, оставляя обнаженным… беззащитным… и одиноким…
Как он понимает все! Удивительно, вот бы поговорить с этим человеком раньше, до сих пор никто ее так не слушал. Не слышал.
— Да! Вы правы! Мой дедушка, он всегда…
Дверь отодвинулась, оборвав ее на полуслове. Опять! Она сама не ожидала, что испытает такой безумный ужас — опять! Выдержать это еще раз — от одной мысли она похолодела, даже губы стали "не своими", будто вся кровь застыла, как ручей морозным утром.
Вошел тот противный молодой парень, он вызывал у нее гадливое чувство, как змея в пруду. При всяком случае он засматривался… он пялился на нее упорно и непрерывно. Особенно неприятен его взгляд — застывший, темный и густо наполненный чем-то настолько постыдным, что встречаться с ним глазами было невыносимо. Остальные смотрели на нее по-другому, как… ну, как крестьянин оценивает свинью или, например курицу, держа ее за ноги и встряхивая. Ему надо знать, получится ли из курицы несушка, или вкусный суп, он не наслаждается беспомощностью курицы, он вообще слишком занят важным для него вопросом, чтобы задумываться — унизительно или нет для курицы висеть вниз головой.
Она не успела испугаться еще сильнее, увидев парня, тем более, что он даже не посмотрел в ее сторону
— Командир! — выкрикнул с порога. — Командир, если вы…
Он обращался к сидящему на полу — почтительно, как к старшему, как к командиру, и вдруг осекся, что-то сообразив.
— Ой! Тысяча извинений!
Забавно вытаращив глаза, парень отпрянул, потом резко рухнул, опустившись на колени и локти, подался назад, почти уткнувшись носом в землю и простонал:
— Непростительно… командир, я опять все испортил!
— Да я уже заканчиваю. Зови остальных… — Отозвался уверенный голос. Говоривший вдохнул, собираясь что-то добавить, но слова оборвались приступом кашля. Парень немедленно вскочил и бросился вперед, чуть не упав по дороге.
Она до сих пор не могла поверить в происходящее, ее голова кружилась, не в силах решить противоречие между слухом и разумом. Первый докладывал, что кашляет недавний собеседник, сидевший на полу позади-справа. Ум же, вопреки всему, цеплялся за иллюзию, пытаясь внушить себе, что и голос, говорящий на чужом языке, и кашель доносятся от двери… так не хотелось осознавать обман…
Когда к слуху прибавилось и зрение, разуму пришлось сдать позиции — с пола поднимался, потирая грудь, тот самый человек, что зарубил Чжу. Одетый, как начальник охраны знатной персоны, а не в чужеземное платье, отдававший приказы коротко и больше жестами. Теперь она понимала, почему — боялся раскашляться. Он, никаких сомнений..
— Вы! Ты — Жишен Цинь, четырежды проклятый убийца, поджигатель святой обители!
— Для вас — пока еще командир отряда левой гвардии. А вы — сударыня Шу Ликин, внучка знаменитого господина Шу — разрешите представить.
В комнате человек пять, но все молчат. Высокий, стоявший ближе всех, слегка прищурился.
— Значит, курьер?..
— Нет, к сожалению. Не тот, кого ожидали. Поэтому мы на исходных позициях.
Высокий обошел вокруг, неприметно покачав головой. На его лице тщательно скрываемая брезгливость боролась с деловитостью.
— И откуда выводы? Знаешь, в таких… обстоятельствах многие признались бы в чем угодно. Не все, подобно некоторым моим знакомцам, имеют каменное сердце, к счастью это или нет. Грамотная? Что не торговка — это пожалуй, и маскироваться не умеет, однако аристократический род… — Он недоверчиво пожал плечами. — Да ты посмотри хотя бы на ее ноги…
— Вот именно! Посмотри сам, да повнимательнее! Ей начинали формировать ножки, но потом случилось нечто! А ее речь? "Эй, горная речка, бежишь ты далечко? Все кружишь-плетешь, нет бы к морю потечь-ка! Конечно, цветенье садов быстротечно… Чтоб персик полить, здесь осталась навечно". Даже мне, чужеземцу, слышно! Да ты возраст ее прикинь — не улавливаешь? С дедушками-бабушками живут обычно те, кто потерял родителей…так или иначе!
— Тогда бежало не только семейство Шу! Смута есть смута!
— Я тоже сначала думал — еще одна фанатка, из тех, побросавших семьи-дома.
— Ну вот, ты сам сказал…
— Фанатка — и "пожалуйста", "не могу сказать"? Ни слова об идеях? Она не сумела изложить эмоционально ни один из постулатов. Они ей безразличны. В отличие от семьи… Дедушки и бабушки. У кого из верхушки еще может быть внучка в лагере Шу? Даже если рассматривать только возраст и происхождение…
— Ладно, логика есть, но это по моей части, а вот вопрос по твоей —
