окончена, пока её не выиграет наша немецкая Родина! Это говорю вам я — ваш фюрер, Адольф Гитлер!
После этих слов он рассчитывал на эффект разорвавшейся бомбы, но по площади пробежало только вялое перешёптывание.
— Там Гитлер? — прищурилась старая немка, растолкав тростью первый ряд. — Где он? Покажите. Я не вижу. Похоже на дурацкий розыгрыш.
— Пойду-ка я домой, — согласилась её подруга в традиционном наряде из нескольких юбок, не доходящих до земли строго на высоту пивной кружки. — Я пришла, потому что мне сказали, что сегодня пастор Хейнер будет читать проповедь не в церкви, а здесь, на площади, под открытым небом. Но, видимо, я чего-то не поняла.
— Погодите! — выкрикнула Ева. — Куда вы? — растерялась она, заметив, что толпа собирается расходиться. — С вами говорит наш фюрер!
— Это фюрер? — хмыкнула немка с тростью. — Это не фюрер. Где пиджак, где чёлка, от которой меня бросало в трепет, где мои любимые усики?
— Верно! — поддакнул немец в серой военной кепке. — Я пришёл в форме капитана-пехотинца, а он — в линялой рубашке. Какой же это фюрер? Марта, — обратился он к сидевшей на бревне соседке. — Ты же видала нашего Адольфа?
— Я пожирала глазами нашего фюрера в тридцать девятом! — вскочила Марта, обрадовавшись всеобщему вниманию. — Вместе со всеми я кричала на площади: фюрер, мой фюрер, завещанный мне Господом! Это был такой восторг!
— Так это он? — переспросил сосед.
— Где? — не поняла Марта. — Этот? Нет. Мой фюрер герой, он великан с могучими руками, которые мне снились ночами. Он качал меня на них, как качают возлюбленную, перед тем как отнести в спальню!
— Вот ваш фюрер! — указала на Гитлера Ева, пытаясь перетянуть внимание на себя. — Единственный и непогрешимый!
— Не похож! Пусть докажет! — выкрикнули из толпы.
— Да! Пусть докажет!
Гитлер заглянул в салон автомобиля и достал экземпляр «Майн Кампф», который он планировал подарить самому ярому поклоннику. Но сейчас даже затруднялся, кому бы мог его вручить.
— Вот моя Библия! — поднял он книгу над головой. — Моя жизнь и моя борьба!
Он хотел повторить ту самую речь, которую произносил, когда презентовал свой труд на партийном съезде в Мюнхене, но его перебили.
— Такая есть и у меня! — показал точно такой же экземпляр старый пехотинец.
Открыв книгу наугад, он всмотрелся в страницу и выкрикнул:
— А ну-ка, скажи нам, что написано на странице пятьдесят семь?!
— Это шутка? — удивился Гитлер. — Я писал её двадцать лет назад!
— Всё ясно! — вынес вердикт капитанский китель. — Никакой это не фюрер. А то он бы знал, что борьба за уничтожение еврейства — это борьба за дело божие!
— Так это тот, про которого говорили! — загудела толпа. — Проходимец из Зальцбурга!
— Зальцбургский пройдоха!
— Его подкупили жиды, чтобы порочить святое имя!
— Стойте! — выкрикнула Ева. — Мартин, почему вы молчите?
Она заглянула через стекло на так и не вылезшего из автомобиля Бормана, но Борман сосредоточенно разглядывал собственные пальцы.
— Немедленно замолчите и вскиньте руки, приветствуя вашего фюрера!
— А это кто?
Ева смущённо поправила причёску, одёрнула юбку и гордо склонила голову:
— В девичестве Ева Браун, но сейчас я Ева Гитлер!
— Так это наша Ева? — уже откровенно засмеялась толпа.
— Эта облезлая кошка?
— Я и Еву видела! — тут же вмешалась почувствовавшая вкус внимания Марта. — Вот как вижу сейчас глухую Зельду. Грудь у нашей Евы вот! — Марта оттопырила вперёд два локтя. — А задница, как два пивных бочонка! А теперь посмотрите на эту ощипанную курицу! Да наш фюрер с такой даже не сел бы на одном поле срать!
Ответом ей был взрыв хохота. Ева покраснела, её губы задрожали, она посмотрела на Гитлера, но тот тоже был в растерянности. И тогда он сделал последнюю попытку. Вспомнив, какое впечатление произвели на него слова Фегелейна, Гитлер решил зачаровать ими и своих немцев.
— Здесь, в Хаймате! — попытался он перекричать толпу. — В море огня и лавы рождается новая история! Из рек металла поднимается новорожденный Рейх! Я прежде вёл вас к величию Германии, поведу и сейчас!
И вдруг толпа замолчала. Гитлер обрадовался, что это реакция на его слова, но быстро понял, что ошибся. Народ на площади обернулся и торопливо расступился. Прихрамывая и опираясь на заботливо подставленные руки, в центр вышел немец в форме штандартенфюрера СС, с ярко-красным шрамом от лба до подбородка. Чувствовалось, что народ питает к нему глубокое уважение. В руках эсэсовца Гитлер увидел собственную знаменитую фотографию личного фотографа Вальтера Френца, на которой он был изображён в полупрофиль, в генеральской фуражке и кожаном плаще. Фотография была в дорогой портретной рамке и с алыми бумажными цветами по углам. Штандартенфюрер остановился и поднял над головой портрет. Речь его была короткой, но эффектной:
— Вот наш фюрер! А этих гоните прочь!
После своих слов, он наклонился, подбирая камень. От возмущения Ева едва не задохнулась. Она заметила, что Борман наконец-то соизволил выбраться из автомобиля и, надеясь на долгожданную помощь, протянула к нему руки, но партайгеноссе схватил её за локоть и, не церемонясь, втолкнул в машину. То же он проделал с Гитлером.
— Мы должны срочно уехать, — объяснил он, кивнув водителю.
— Мартин, кого вы мне собрали? Кто эти люди? Что происходит? — спросил ошеломлённый Гитлер.
— Вы сами всё видели. Для них Гитлер — это тот, который на портрете, икона, имя, святой образ. Только тот, и другого они не примут. Пытаться их переубедить — святотатство! Ещё немного, и они разорвали бы нас на части.
— Но как они могли? — уронила в ладони лицо Ева. — Как они могли? Почему вы ничего им не сказали?
— Толпа слышит только себя, — улыбнулся Борман. — А спорить с ней глупо и бессмысленно. Скоро я пришлю за вами самолёт. Забудьте обо всём и улетайте. Обещаю, я сделаю всё, чтобы сделать вашу жизнь безбедной и счастливой. И помните об обещанном мною поваре. Я отправлю её к вам на ранчо вместе с самолётом.
На окнах висят бордовые шторы из необработанного шёлка, давно выцветшие, хотя когда-то они явно стоили немалых денег. Небольшой домик, такой же полинявший, как и шторы, кажется зелёным холмом у склона горы. Его стены увиты плющом до самой крыши, он скрывает от посторонних глаз и двери, и окна. Побеги плюща увивают и террасу, и со стороны кажется, что на неё накинули рыжую паутину ажурного покрывала. Клим сидит в плетёном кресле и, боясь спугнуть звенящую тишину, смотрит перед собой, на руки собеседника. С Сергеем Ильичом произошли разительные перемены. В костюме, с тростью, в строгой чёрной шляпе — в первую
