Ознакомительная версия.
Неожиданно расхотелось спать, и Тит Ардалионович даже порадовался этому внезапному приливу бодрости. Жаль было тратить время на сон, ведь целый мир пролетал за окном, к счастью, ещё не успевшим замерзнуть. Вдоль насыпи тянулась полоса кустарника, за ней открывалась белая равнина, ни дорог, ни тропинок не угадывалось на ней под слоем свежего снега, только мелькали порой полосатые верстовые столбы да одинокие бревенчатые избы, да будки путевых обходчиков. Потом дорога пошла лесом, и казалось, будто не поезд едет, а заснеженные деревья бегут мимо, кружась в танце под серым, удивительно светлым небом. Дальше встретилась река, колёса загрохотали по мосту, и снова потянулась равнина — дикая, безлюдная, первозданная… Однообразие пейзажа начало утомлять, точнее, приятно томить. Не попытаться ли уснуть, подумал Тит Ардалионович, бросил последний, прощальный взгляд в окно…
И увидел ЭТО.
Оно бежало рядом с вагоном, точно напротив его окна окном, не отставая и не вырываясь вперёд. Оно было СТРАШНЫМ. Тёмно-серая, безобразная тень преследовала поезд!
Ужасно захотелось отпрянуть от окна и спрятаться под пледом, но Удальцев усилием воли заставил себя приглядеться к призрачной твари — и ничего хорошего он не увидел. Сложением гадкая нежить напоминала обыкновенного нашего жердяя, какового и теперь ещё можно встретить по ночам в деревнях, где мужики, позабыв заветы отцов, взяли моду ставить избы воротами не на предписанный север, а зачем-то на запад. У жердяя худое как кол тулово, длинные угловатые конечности и мелковатая для его пятиаршинного роста голова, но фигуру он имеет почти человеческую, ходит о двух ногах. Тварь же за окном очертаниями тела походила одновременно на безобразно-истощённую клячу и хищного, узкорылого волка. Ни о чём подобном Тит Ардалионович в жизни не слышал, хоть и был, благодаря своей нянюшке Агафье, большим знатоком по части нежити, населяющей наши края. Призрачный зверь был ЧУЖИМ, и от этого особенно жутким. Он нёсся огромными прыжками, неестественно выворачивая лапы, вытянув вперёд длинную шею. Никаких следов за ним не оставалось, и чем дольше Удальцев на зверя смотрел, тем труднее ему становилось понять, плоский он, или имеет объём, бежит на четырёх ногах, чуть касаясь земли, или боком скользит по её заснеженной поверхности наподобие изображения в театре теней. В конце концов, он стал сомневаться, а есть ли тварь на самом деле, не приснилась ли она ему, или, может, наяву привиделась?
Не в силах дольше мучиться страхом и сомнениями в одиночку, он решился на крайность — разбудил Романа Григорьевича. Тот проснулся сразу, едва Удальцев коснулся его плеча — будто и не спал вовсе.
— Что с вами, Удальцев? На вас лица нет! Вам нехорошо?
— Роман Григорьевич, пожалуйста, посмотрите в окно, — убито попросил подчинённый. — Вы тоже видите ЭТО?
Ивенский посмотрел. Потом протёр глаза и посмотрел ещё раз. Похоже, глазам своим он в эту минуту не очень-то верил.
— Видите? Да?
— Да, — серьёзно подтвердил Роман Григорьевич. — Не могу сказать, что именно, но определённо вижу. Ах ты, господи, какая же гадость!
— Ох! — с чувством выдохнул Удальцев. — А я уж решил, мне поблазнилось, — от душевного волнения вдруг вырвалось просторечное, от няньки подхваченное слово, очень его смутившее неуместностью своей в разговоре с начальством.
Но Роман Григорьевич не осудил его за оговорку, только возразил:
— Нет. Я слышал о твари, что в народе называется блазня, но она двоим сразу казаться не может. А это, это… Вам что-нибудь говорит имя «чёрная гончая»? Не читали в «Вестнике», кажется, в августовском номере?
Удальцев отрицательно покачал головой. Было так жутко, что даже звук собственного голоса пугал — это его-то, до полного безразличия привычного к мрачным привидениям Капищ! Разве не странно?
— Новинка европейской магии, создана на основе кладбищенского грима, специально для тайной слежки. Описывается как призрачное звероподобное существо, не видимое на свету. Я не уверен, но подозреваю, что это оно и есть.
Удальцеву стало ещё хуже.
— Вы думаете, она следит за нами?
— Не знаю, в вагоне кроме нас ещё много народу… Давайте-ка поверим.
Сначала они, стараясь не задевать спящих пассажиров, перешли в другой конец едва освещённого вагона, и снова выглянули в окно. Тварь переместилась следом. Вернулись на прежнее место, но выглянули с другой стороны. Тварь была там, каким-то образом она перескочила через состав, а может, проскользнула под ним, или — ещё страшнее — прошла сквозь него. Для полной уверенности сходили в передний вагон. Тварь не отстала.
— Точно, за нами следит! — прошептал Удальцев в отчаянии. — Но зачем? Кому это надо?…
Роман Григорьевич пожал плечами.
— Кому-то, имеющему свой интерес в деле об убиении Понурова. Либо наши опекуны из Особой канцелярии таким образом присматривают за «новобранцами»… Интересно, нас двое, а тварь, вроде бы, одна. За кем из нас она идёт? Вот что, ступайте-ка в передний вагон, а я останусь тут, посмотрим, что она будет делать.
Чуть не подвывая от животного ужаса, силу которого он не мог себе объяснить, Удальцев исполнил приказ. И под окном переднего вагона увидел её. Тварь шла за ним. Бедный Тит Ардалионович пулей метнулся обратно. У него ещё оставалась малодушная надежда, что в своих страданиях он не одинок, и у Романа Григорьевича имеется отдельный преследователь. Но нет.
— Не хочу вас пугать, друг мой, но эта дрянь определённо приставлена к вам лично. Без вас я её не видел.
— Ой-й, — только и сказал несчастный.
— Зато теперь нам ясно, что это не происки Канцелярии.
— Почему? — нашёл в себе силы спросить Удальцев.
— Потому что Ларцев, он же Иванов, наверняка приставил бы гончую не к вам, а ко мне, как к старшему по чину. Вот что. Постарайтесь-ка вспомнить, в последние дни не забывали ли вы где-нибудь личных вещей?
Тит Ардалионович напряг память.
— Платок! Когда мы выходили из Оккультного собрания, я не нашёл в кармане носового платка! Решил, что обронил…
Роман Григорьевич зло рассмеялся:
— Ну, вот вам и ответ! Господин Кнупперс желает быть в курсе расследования! Вы обронили — он подобрал. Ах, как бы нам от этой дряни отделаться? Интересно, есть способ?
…Поезд летел сквозь ночь. Чёрный зверь мчался за ним по белому снегу, не отставая, не забегая вперёд; только огни станций заставляли его ненадолго исчезнуть, потом он являлся вновь. В вагоне не спали двое.
— Страшно, Роман Григорьевич, — пожаловался Удальцев, съёжившийся под пледом в углу своего диванчика.
Ознакомительная версия.
