Мирошкин, соглашаясь, кивнул.
— Вот и отлично, — засуетился Леруа, — пойдемте, барышни, подготовимся к встрече героев.
Лизина ручка соскользнула с рукава шинели. На мгновение взгляд Сергея встретился с глазами Вари, тут же прикрытыми пушистыми ресницами. Капитан с обеими девицами под ручку, одна справа, вторая слева, вышел из пакгауза.
— Серые.
— Чего? — не поняв, удивился присутствовавший при этой сцене Ерофеев.
— Глаза у нее серые.
— Дурак ты, лейтенант! Какие глаза? Там…
Ладони Иваныча вдвое, как минимум, преувеличили достоинства Варвары Николаевны.
— На себе не показывай! И вообще, прекрати ржать над командиром.
— Ладно, ладно, — механик прокашлялся, рукавом стер с края глаза слезу, — идите уже. Я бы и сам сходил, да меня не пригласили. Только знаешь что, какие-то они…
— Слишком уж милые, — подхватил Сергей.
— Во-во, поэтому смотрите там, здесь вам не тут, и в случае чего война не спишет.
— Ну ты, Ерофеев, скажешь тоже, просто пойдем, посидим, пообщаемся. Все будет пристойно, — пообещал Мирошкин.
Посидели неплохо. Вместо опостылевшей чумизы Варя и Лиза привезли домашние разносолы и даже посуду из Харбина, Леруа выставил три бутылки китайского сливового вина, весьма недурного, кстати. Жаль только, музыки никакой не было. Зато весело щебетали девушки, соловьем заливался Леруа. Петров пытался изображать бравого вояку, но это у него плохо получалось и служило мишенью для острот контрразведчика. Кондратьев и Щербаков больше отмалчивались, вежливо улыбаясь капитанским шуткам.
Сергей чувствовал себя не в своей тарелке. Его усадили как раз между барышнями: справа Варя, слева Лиза.
— Ах, простите!
Варина ручка потянулась к блестящей вилочке (невиданная по местным меркам роскошь) и неловко задела руку Сергея. Слева нос улавливал аромат фиалковых духов, смешанный с чем-то неуловимо женским. Попробуй расслабься в таком окружении, даже слабенькое китайское вино не поможет, танкисты больше к водке привыкли. Или шнапсу.
— Взгляните, господа, я вам тут списочек вопросов приготовил.
Под вечеринку с девочками Леруа ухитрялся еще и служебные вопросы решать. Сергей взял протянутый ему лист желтоватой канцелярской бумаги, правый локоть — ах, простите — задел руку Вари. Вчитался в недлинный список и попытался его осмыслить. Так, пути развития техники. Отдельно по стрелковому оружию, артиллерии, танкам и авиации, именно в таком порядке. О флоте ни слова — видимо, морское начальство к этому списку отношения не имеет. Дальше, ближайшие события в мире, которые могут повлиять на ход истории, тоже понятно. Что характерно, на внутренние дела и намека нет. Или рука жандарма этой бумаги не касалась, или боятся спугнуть, не хотят сразу в эти дела втравливать. Дальше — проще: тактика общевойскового боя и танковых войск.
— Что вы все о делах да о делах, капитан, — выговорила Леруа Лизочка, — мы с Варенькой совсем заскучали. Сергей Николаевич, расскажите что-нибудь интересное. Борис Владимирович говорил, что вы почти всю Европу проехали, даже в Вене побывали! Я так хочу поехать в Вену! И в Париж!
Собираясь на вечеринку, Сергей некоторое время колебался, надевать на гимнастерку погоны и награды или не надевать. Решил пойти как есть, понимая, что на фоне золотых погон русских офицеров и портупей с шашками все равно будет выглядеть бледно. Тем не менее в качестве рассказчика девушка выбрала именно его, ждала чего-нибудь интересненького, что невозможно услышать в глухой китайской провинции ни от местных чиновников, ни от заезжих офицеров.
Сергей посмотрел на Лизу: барышня ждет, остальные тоже притихли, тоже ждут. А он вдруг понял, что ему нечего им рассказать, особенно этим милым провинциальным девицам. Рассказать про зенитные башни, серым бетоном изуродовавшие облик красивого старого города? Или как ревущее соляровое пламя милосердно заглушает крики сгорающих заживо танкистов? Или как детонация боекомплекта срывает с «тридцатьчетверки» многотонную башню? Нет, пусть и дальше живет в блаженном неведении, что в мире бывают такие вещи. А больше-то и рассказывать нечего, до войны была жизнь как жизнь, ничего особенного.
— Простите, Елизавета Андреевна, рассказчик из меня никакой.
И тут его неожиданно выручил Мирошкин:
— А вот у нас в училище случай интересный был…
Рассказ младшего лейтенанта Сергей слушать не стал, ему вдруг стало как-то неуютно между двумя чистенькими, надушенными барышнями, захотелось выйти на прохладный вечерний воздух, рвануть ворот гимнастерки и вдохнуть полной грудью. А потом вернуться в провонявший солдатскими портянками и табачным дымом пакгауз. Там, среди «мазуты», он свой, а здесь, в этом обществе, — чужой, лишний. Даже Мирошкин, несущий какую-то чушь, вроде отдалился.
Но беспокоить барышень Сергей не решился, налил себе почти полную кружку китайского пойла и в три глотка осушил ее, поставил на стол и поймал на себе удивленный, даже чуть осуждающий взгляд Варвары Николаевны. А ему жаль только было, что в кружке не водка. Сделал вид, что слушает Мирошкина, и с трудом досидел до конца рассказа. Спас лейтенанта Щербаков, прапорщик первым поднялся из-за стола:
— Прошу меня простить, но мне завтра ранним утром в Гунчжулин.
Воспользовавшись моментом, следом встал Сергей:
— Я тоже, пожалуй, пойду.
— Куда вы так рано? Посидите с нами еще, — возмутились обе барышни.
Сергей остался непреклонен. Из фанзы вышли одновременно с прапорщиком и направились к пакгаузу.
— Почему сбежали, Сергей Николаевич?
— Душно как-то, да и на съемку завтра.
— Капитан тоже завтра на съемку едет, однако он выспаться успеет.
В темноте лейтенант не мог увидеть усмешки на лице прапорщика, но интонацию понял. Возле пакгауза их окликнул часовой. Станция со всех сторон окружена биваками русских войск, и бандиты сюда уже давно не совались, но служба есть служба. Здесь они и разошлись.
— Чего так рано, лейтенант?
— Да-а, — отмахнулся Сергей, — скучно там.
— А младшому, стало быть, весело? — ехидно поинтересовался наводчик Рябов.
— Вернется — спросишь.
— Что-то ты рано от девок сбегать начал, — влез Ерофеев.
— Иваныч, отстань!
Поняв, что командир не в духе, отстали. Мирошкин вернулся приблизительно через час после Сергея. Последними, церемонно расцеловав барышням ручки и не посрамив репутации выпускников Академии Генштаба, фанзу покинули капитаны Леруа и Кондратьев. По дороге, воспользовавшись уединением, обсудили текущие дела.
— Как прошел разговор с этим лейтенантом?
— Можно сказать, хорошо. Мое предложение он воспринял без истерики.
— Наше предложение, — поправил сослуживца Леруа.
— Наше, — согласился Кондратьев. — Кстати, зря ты к нему так относишься, Иванов не так прост, как может показаться. Похоже, твою сегодняшнюю игру он раскусил.
— Нашу, ты в этом тоже участвуешь. А этому губошлепу Лизочка, видимо, вскружила голову.
— Похоже. А ведь когда Иванов передал наше, — Кондратьев сделал акцент на последнем слове, — предложение взводу, Мирошкин орал громче всех.
— У всех есть слабые места. А как отреагировали остальные?
— Нормально. Конечно, пошумели немного, но большинство, думаю, согласятся, хотя человека три-четыре могут отказаться.
— Три-четыре — не страшно.
— Иванов предложил назвать роту не танковой, а тракторной или автомобильной. Пока танков не будет…
— Я думаю, их вообще не будет, — перебил увлекшегося Кондратьева более прагматичный Леруа. — Вряд ли в ближайшее время мы сможем сделать что-нибудь подобное.
— Подобное — нет, — согласился Кондратьев, — но сможем сделать танк на базе нашей техники. К тому же прогресс не стоит на месте.
— Анатолий, возможности нашей промышленности ты знаешь не хуже меня.
— Но ты обещал поддержать мое предложение.
— Раз обещал, поддержу. И барон поддержит. Тракторная тяга для артиллерии и автомобильный транспорт русской армии нужны не меньше, чем танки, для которых на сегодняшний день разве что только броня проблемой не будет, а всего остального и в помине нет. И не надувайся, Анатолий, даже твой лейтенант это тоже понимает.
— Поживем — увидим.
Леруа предпочел уйти от этой темы и перевел разговор на менее скользкую:
— Завтра едешь на съемку?
— Да. Иванов остается в твоем распоряжении, только он этого пока не знает.
— Ничего, заодно сюрприз ему будет. Ну вот мы и пришли.
Возле пакгауза маячила одинокая тень часового с поблескивавшей в лунном свете иглой штыка над плечом.
— Боевой машиной командует ее командир.
Диктовать приходилось медленно, в паре «Ундервуд» — пишбарышня сдерживающим скорость печати фактором была именно госпожа Ладыжинская. Вот опять вскинула свои серые глазищи.
