— А что будет с русскими людьми и казахами на этой территории? — привстал с места Сигурд Оттович Шмидт.
— Да чего будет. Тут у вас три генерала сидят. Выдадим оружие немцам, и всех неграждан республики расстреляем. А гражданином может стать только немец, или супруг немца или немки.
— Да вы с ума сошли! — плюхнулся на стул Шмидт.
— Какой вопрос, такой и ответ. Ничего не будут. Будут жить-поживать, добра наживать. В школах преподавание основных предметов на русском, только отдельно немецкий язык и немецкая литература. В институтах, сами понимаете, преподавание на русском. Делопроизводство на русском. Будут созданы в городах немецкие театры. Будут кружки по изучению языка. Будут газеты, даже можно журналов парочку придумать. Приветствуется создание фольклорных ансамблей. Наладим контакты с ГДР, а потом и с ФРГ. Создадим спортивные команды. Обязательно по футболу станем чемпионами СССР. Позовём тренеров из Германии. Вот Брумеля планирую министром спорта поставить. Пойдёшь, Валерий Николаевич? — все повернулись на молодого человека. Единственного. Остальные-то — в возрасте дядечки.
— А можно вопрос? — не дождавшись ответа от смутившегося прыгуна, привстал будущий первый секретарь ЦК партии. — Второй секретарь — всегда русский. Кто у нас планируется? — ну, вот — уже «у нас».
— Интересная у нас кандидатура намечается. Только прежде, чем этой кандидатуре предложить, хочу вот с вами посоветоваться.
— Да не пугайте уж. Говорите, — генерал Охман рукой махнул.
— Фурцева Екатерина Алексеевна.
— Ни … себе! — хором.
Событие двадцать второе
По радио передают экстренное сообщение:
— Иосиф Виссарионович Сталин вышел из летаргического сна. Просим всех делегатов, присутствовавших на съездах с двадцатого по двадцать восьмой, собраться на перроне с тёплыми вещами…
Только приехали в Алма-Ату — позвонил из Америки, будь она неладна, Андрюха Олдем. Выслушал его и задумался. Гитары? Чего он сам-то о гитарах знает? Ни одной ни разу в руках не держал. Тем более электро. В институте, в общаге, жил в одной комнате на первом курсе с гитаристом. Энтузиаст! Рассказывал с придыханием, что живут они сейчас, оказывается, в городе, где делают истинную икону всех советских рокеров — гитару «Урал». Вот фамилию этого товарища уже забыл, но благодаря ему «Фендер» было единственное известное ему слово, связанное с электрогитарами. Про них Штелле не знал толком больше ничего. Не знал, что если «Урал» — икона, то из тех, что запрещают и называют адописными.
Зато министер Тишкофф сразу отлично понял, что электрогитара в производстве едва ли сложнее хорошей мебели — если, конечно, её с умом спроектировать и найти работников со сколько-нибудь прямыми руками, чтобы чётко следовали технологическим процессам, разработанным людьми, понимающими в вопросе. А уж что Лео Фендер и его опытные инженеры понимают в этом самом вопросе, вероятно, лучше всех в мире — сомнений не вызывало никаких. Заманчивое предложение.
И всё же он решил взять небольшую паузу на консультации — нет, не с Градским, и даже не с пацанами из «Пинк Флойд» — «Фламинго». С Викой Цыгановой. С гитарами она не расставалась ни на минуту, когда было свободное время. Наверняка на этот момент Маша-Вика знала о них гораздо больше, чем эта волосатая молодёжь. Пятьдесят лет стажа не пропьёшь.
— Папа Петя! Да ты даже себе не представляешь! Они предлагают тебе основать вместе с ними компанию «Мьюзик Мэн»!!!
— Мне, Вика, это ни о чём не говорит. Но, раз ты в курсе, то скажи: хорошие у них гитары-то получатся?
— У них будут первые в мире звукосниматели с активной электроникой! Там прямо на гитаре можно будет наруливать звук какой хочешь — низы прижать, середину подтянуть, постеклянней, погнусавее — все равно! Да на «мьюзикменах» в двадцать первом веке играет, наверное, больше половины всех профессиональных басистов в мире. Вот соло-гитара у них не очень пойдёт — она будет дорогая и скучная на вид. Но мы с тобой можем нарисовать другой корпус! И я даже знаю, какой! С их звучками — это будет бомба на все времена, я клянусь тебе! Настоящий космос!
Тут же, не дожидаясь какой бы то ни было реакции на свои слова, Маша-Вика нырнула в недораспакованный баул, извлекла оттуда альбом и карандаши.
— Рисуй.
Примерно через час Пётр изобразил по Викиным указаниям довольно традиционного вида четырёх- и пятиструнный басы. Его чувство прекрасного восстало против пластмассовой накладки на корпус, похожей на крышку унитаза (Вика назвала её неприличным словом «пикгард»), и он сделал её асимметричной, с приливом внизу. Старательно нарисовал другие детали с не менее пугающими названиями — какие-то «хамбакер» и «бридж». Получилось, на его взгляд, непритязательно, но раз Вика обещает, что это будет вечный хит — придётся поверить.
С соло-гитарой же вышло совсем иначе. Обводы, которые кое-как накарябала Маша, а он твёрдой министерской рукой превратил в наглядный эскиз, не были похожи ни на что. Хотя нет, были: он с удивлением узнал в картинке причудливый инструмент, на котором на том самом концерте в прошлой жизни играл гитарист из Викиного ансамбля! Гладя рисунок пальцем, девочка удовлетворённо промурчала, что это самый настоящий «паркер флай». Пётр побоялся уточнять, что означают эти слова. Вдруг матершинные? И двенадцатилетняя девочка шестидесяти годков.
Изображения в тот же день ушли в Нью-Йорк с фототелеграфа алма-атинского корпункта ТАСС.
Спал, утомлённый бесконечными перелётами, и бац — звонок обычного телефона. К правительственному бы дёрнулся, а тут — встал как лунатик и еле дотащился до тумбочки, чуть не наступив на Персика.
— Кого…
Звонил Андрюха из Америки и на своём тарабарском русском сообщил, что Лео Фендер готов встретиться с автором рисунков в любое время и в любой точке земного шара.
— Давай…
Не стал заморачиваться американец английский беседой. Сразу к конкретике перешёл. На страстный вопрос Олдема «ГЬДЕ?!!!» заспанный Пётр злобно рявкнул «В Караганде!». Трубка квакнула «окей!» и задудела. Штелле помотал головой и пошёл досыпать, мгновенно забыв об этом звонке.
ТАМ не забыли!
Через два дня позвонил перепуганный Первый Секретарь карагандинского обкома Василий Кузьмич Акулинцев и сообщил, что в гостиницу «Чайка» заселилась толпа каких-то иностранцев с кучей длинных чемоданов и требует срочно связать их с Тишковым.
Глава 11
Интерлюдия 2
Идут два глухонемых, и один другому показывает жестами:
— У меня руки просто отваливаются!
— А что с ними?
— Да вчера ко мне друг приходил, всю ночь песни орали…
Ругают всё Тишкова, что он песни ворует. А вот футбольный финт «бабочку» украл — не ругают. За мельдоний — тоже. Песни — низя. У Андрейки Губина песню спёр! Ай-я-яй. Андрейку, конечно, жалко. Это же надо так опуститься! Чего он такого курил? Или таблетки горстями ел? Интересно, синенькие или красненькие?
Решил Пётр Миронович песню написать. Долго думал. Хит ведь нужен! Лирический хит написать тяжело. Военный, марш там — ещё тяжелее. Шансон остаётся. Писал-писал — и вот написал. Ну, уж что получилось. Кто умеет — на трёх аккордах сыграет и споёт. В мажоре.
А намотали мне червонец, малолетке,
Как у Чуковского в стихах, где детки в клетке,
И вот в Столыпине зимой,
Я по стране своей родной,
Трясусь разматывать две пятилетки.
Я сирота, я сирота, и нету мамки, вот беда,
А папка третий срок на зоне чалит,
Я сирота, я сирота,
Совсем не важно мне, куда,
Столыпин шпарит, Столыпин шпарит.
Мне пацаны баул по камерам собрали,
Чего отняли, что променяли,
Фуфайку, шапку, сапоги,
Пожитки все мои легки,
Да только срок большой вот намотали.
Я сирота, я сирота, и нету мамки, вот беда,
А папка третий срок на зоне чалит,
Я сирота, я сирота,
Совсем не важно мне, куда,
Столыпин шпарит, Столыпин шпарит.
