— Долго еще идти…? — нетерпеливый властный голос, приглушенный платком, заставил проводника вжать голову в плечи
— Нет, мой господин! Мы почти пришли.
И правда — вскоре провожатый остановился у неприметной двери и постучал в нее особым манером. Через минуту раздался скрежет засова, и проводник потянул за массивное железное кольцо, распахивая дверь и открывая вид на узкий, тускло освещенный коридор. Факел из его рук перешел к одному из наемников, а сам он подхватил масляную лампу из рук привратника-карлика и, угодливо поклонившись молодому господину, жестом предложил следовать за ним.
— Ждите меня здесь — распорядился юноша и, чуть поколебавшись, нырнул в открытую дверь вслед за провожатым.
Миновав узкий коридор, они очутились в небольшом помещении, заваленном какой-то рухлядью. Но слуга, не останавливаясь, пересек его и толкнул неприметную дверь в углу, заходить в которую пришлось уже, низко пригнув голову
—…Какая честь, господин! Приветствую тебя, высокородный Гай.
Из-за стола навстречу ночному гостю поднялся мужчина, в котором легко угадывался выходец из Азии. Смуглый, темноволосый, худощавый и достаточно молодой — на вид ему можно было дать лет тридцать — тридцать пять. Держался он с достоинством, голову склонил ровно настолько, чтобы оказать большое уважение гостю, но не унизить поклоном себя. Привычного рабского подобострастия в его поведении не было.
— Здравствуй, Симон. Далеко же ты теперь забрался… — юноша сбросил плащ с плеч на руки провожатому и опустил плат с лица. Крылья его носа дрогнули, ощутив неприятный, запах, идущий от котла, подвешенного над очагом в углу комнаты. Тонкие губы брезгливо скривились. Острый взгляд пробежался по комнате и вернулся к хозяину дома. Аккуратно перекинув плащ на спинку кресла, слуга тихо исчез, притворив за собой дверь.
Тот, кого ночной гость назвал Симоном, улыбаясь, развел руками
— Что поделать? Бедному волхву приходится прятаться от доносчиков и вездесущей городской стражи… Ты же знаешь, как относится к нам Сеян, а у него везде свои уши.
— Знаю. После смерти Ливии Друзиллы Сеян получил безграничную власть в Риме — Гай уселся на стул, сцепил руки — Сначала отправил в ссылку мою мать и старшего брата Нерона, теперь вот добился от послушного ему Сената обвинения в измене среднего брата Друза. Его вот-вот приговорят к смерти — голос юноши чуть дрогнул, но он тут же справился с волнением — В последний раз ты обещал мне скорые печальные перемены в моей жизни, и они случились. Но ты же и заверял меня в скором падении Сеяна. Как долго всем нам его ждать?
— Терпение высокородный Гай, терпение.
— Терпение?! Да где же его взять, Симон?!! Нерон, Друз, теперь видимо и моя очередь пришла? Что толку Германикам от смерти проклятой Ливии, если ее место тут же занял наш смертельный враг Сеян?! Что теперь говорят твои звезды и волшба?!
— Они по-прежнему говорят, что тебя ждет другая судьба. Великая! И звезды не могут ошибаться. Но на все нужно время.
Симон вздохнул, жестом предлагая юноше пересесть ближе, в кресло
— Что поделать, могущество Сеяна пока только возрастает, ему уже начали воздвигать статуи в Риме — и это прискорбно. Я, как никто, разделяю твою ненависть к нему. Но это начало конца, поверь. Закат его звезды уже близок, надо только подождать. Год, от силы два. Но ты же больше хочешь узнать свою судьбу?
— Свою. Чего еще мне ждать, скажи? Какие еще испытания приготовили для меня боги?
— Знаешь, сегодня на редкость удачный день — древний иудейский праздник Песах, когда жертва как никогда угодна нашему…божеству. Мой раб Пифон все уже подготовил для ритуального жертвоприношения. Но готов ли ты участвовать в нем? Понимаешь ли, на что идешь? Жертвой ведь станет невинный человек — другой просто не подойдет для этого важного ритуала.
— Готов — быстро ответил Гай, но непроизвольно схватился за амулет, висящий на груди на кожаном шнурке. Симон лишь покачал головой
— Нет, высокородный Гай. Все амулеты тебе придется снять. Если хочешь получить ответ и покровительство древнего божества, нужно ему полностью довериться. Или так, или никак. Выбирай.
На лице юноши отразилась борьба, которая шла в его голове. Узнать будущее и получить защиту древнего божества, было для него не прихотью, и не развлечением — речь шла о его жизни. Или смерти. Но человеческие жертвоприношения были запрещены в Риме постановлением Сената еще сто тридцать лет назад, и за это строго наказывали. Да, исключения были: например, в канун праздника Сатурна кое-где до сих пор жертве перерезали горло на алтаре. Но общественными жертвами там становились преступники, а не невинные люди. И если кто-то донесет Сеяну… Нет, лучше об этом не думать.
— Я готов, Симон — повторил Гай, решительно снял с шеи амулет и положил его на стол.
— Узнаю истинного Германика! — улыбнулся волхв — тогда не будем медлить, время истекает.
Симон вышел из-за стола и подойдя к очагу, видимо нащупал в стене какой-то камень. Потому что в следующий момент он сдвинул часть стены, открывая проход в еще одно помещение. Этот дом был полон сюрпризов и по видимому служил надежным убежищем для волхва, решившего исчезнуть из-под носа городской стражи.
Гай перешагнул порог и замер, в ужасе глядя на небольшой перевернутый крест посредине комнаты, на котором был распят младенец месяцев трех от роду. Юноша невольно сделал шаг назад, но уперся спиной в грудь стоящего за ним Симона.
— Тебя смущает, что это ребенок? Брось, высокородный Гай! Пифон нашел его на куче мусора ранним утром, и если бы не принес сюда, этого младенца давно бы уже сожрали бродячие собаки или крысы. Так лучше пусть он послужит жертвой для благого дела.
Юноша сглотнул и перевел дыхание. Волхв тем временем продолжал рассуждать, как ни в чем не бывало, словно успокаивая и даже убаюкивая его своими словами
— Вы римляне странные люди… Вашим легионерам ничего не стоит вспороть живот беременной женщине или насадить на копье младенца во вражеском городе. Вы легко выбрасываете из дома своих новорожденных детей, даже если они ваши первенцы. Но при этом кровавые ритуалы и человеческие жертвы у вас запрещены. Где же логика? Где простое человеческое здравомыслие, которым вы все так гордитесь?
— Но кровь… ты сцеживаешь из живого ребенка кровь в чашу?!
— Да. Потому что она необходима для нашего ритуала. А ты бы предпочел, чтобы она без дела вытекла из младенца на мусорную кучу, и ее потом слизали языками бродячие псы? Гай, встряхнись. Нам пора уже начинать. Пифон, у тебя все готово?
Карлик, которого Гай до этого даже не заметил, неуклюже поклонился хозяину и гостю и махнул рукой, указывая на высокую подставку, на которой был разложен пергаментный свиток. Потом, не дожидаясь приказа волхва, зажег благовония в курительнице и свечи, выставленные в углах пентаграммы, начерченной на полу вокруг креста. И снова отошел в темный угол, где скрывался до этого.
Симон попросил Гая встать рядом с ним и начал нараспев читать древние тексты на незнакомом языке. Сначала тихо, потом усиливая голос по мере того, как древние знаки начали проступать в лучах пентаграммы. От свечей и дыма, идущего из курительницы в закрытом помещении, быстро наступила духота. У Гая начала кружиться голова и все поплыло перед глазами. Он уже не различал, где явь, а где собственные видения, навеянные навязчивым ароматом восточных благовоний.
Ему уже казалось, что пергамент свитка сделан из тонкой человеческой кожи, а письмена на нем нанесены кровью. Застывшими глазами смотрел он на то, как младенец открывает рот в безмолвном крике, а потом вдруг понимал, что этого не может быть — ребенок давно обессилел от потери крови и потерял сознание. Гай тряс головой, чтобы прийти в себя, и тогда на какое-то время ясность ума возвращалась к нему. А потом снова сменялась забытьем и видениями.
— Господин и Владыка мой, приветствуем тебя! — Симон упал на колени, увлекая за собой Гая, и склонился, касаясь лбом пола, перед жутким рогатым существом, чье изображение проступило в пентаграмме. По сравнению с ним обычные сатиры в храме Дионисия выглядели милейшими существами
