нужды. В этот раз я светанул корочками и разговор начал не за погоду и пивко.
— Милиция, нужно кое-что уточнить, — кивнул я Веньке, который был все в той же неизменной кепке “Гавроша”. Морда, как всегда, немного помята, немного небрита, но счастлива и беззаботна, как у истинно советского работяги.
— Так ты что, из ментовки? — мужики явно меня узнали и стали ныкать что-то под ящики.
Самогон, наверное. Что ж, даже не думал, что у них такая отменная память.
— Отойдем, — кивнул я Веньке.
— А у меня, гражданин начальник, секретов от друзей нету, — расхорохорился вдруг Венька, ища поддержки у товарищей. — Здесь, пожалуйста, излагайте или повестку пишите.
Голос его чуть дрожал. Это меня и насторожило. Не хотел наедине со мной “Гаврош” беседовать. Хотя я просто намеревался задать ему парочку уточняющих вопросов. Ведь это он тогда мне рассказал, что якобы Печенкин ему перед смертью поведал, будто к нему приходил некий гражданин солидный и модный какой-то, в "пинжаке" с карманами из гадюки, и за карточный долг спрашивал. Тогда я про карманы экзотические не понял, и лишь когда увидел Гошу в блейзере с оторочкой из змеиной кожи, понял, что посыл-то в его сторону явно.
Ну уж слишком явно. Еще и Венька вдруг затрясся, как кобылий хвост, что оводов отгоняет. Странно все это.
— Я же говорю, — я уверенно шагнул в недра гаража, где пахло мазутом, пылью и сивушным маслом. — Дело служебное, конфиденциальное. Если я тебе повестку выпишу, то, боюсь, нескоро ты домой попадешь. Пошли, без протокола полялякаем.
Я подхватил “Гавроша” за ворот и потянул к выходу.
— Помогите! — вдруг закричал тот, уронив с головы кепку. — Милиция беспредельничает!
Но на помощь ему никто не пришел. Все только проводили “плененного” сочувствующими взглядами. Мол, хороший человек был, но с законом шутки плохи…
Я выволок Веньку на улицу, и тут он стал вдруг сговорчивее. Понял, что гаражная братия засунула языки в одно место, на помощь не придет, и попытался меня разжалобить:
— Гражданин начальник, я же не знаю ничего… Я человек маленький.
— Так я же ничего еще не спрашивал, — я нарочно не торопился и буравил его взглядом. — Где твой гараж? Пошли, уединимся.
— Да вот он, — махнул рукой Венька, наконец, освободившись от моего захвата. — Через два строения.
Мы направились к бетонной коробке с прогудроненной крышей и воротами, выкрашенными в цвет застарелой глины. Венька опустил голову и брел, будто на казнь. А через несколько шагов вдруг рванул с места кабанчиком.
Но я уже был готов к такому повороту. Не хотел ему при других руки заламывать, как-никак я здесь неофициально. Но начеку был. Я рванул следом и в три прыжка настиг “Гавроша”. Ножки у того хоть не по годам и быстрые, но коротенькие, совсем как у Дэнни де Вито. Оборотов много выдают, а скорость так себе.
Голова моя, правда, от таких экзерсисов загудела, как будто даже заговорила гороховским голосом — зря, мол, не пошел ты отлеживаться да отсыпаться. Но сомневаться было некогда, главное, что на ногах стою.
Я чиркнул ногой впереди себя, подбив беглеца подножкой. Тот прокатился колобком и зарюхался в заросли одеревеневшей крапивы. Ойкнул и и выполз оттуда на четвереньках. Я снова подхватил его за шкирку, как шкодливого котенка, и процедил ему на ухо (на нас уже начинал коситься окрестный народ, что ковырялся в советском автопроме):
— Еще раз так сделаешь и в КПЗ загремишь.
— Я ничего не сделал, я все скажу! — лепетал Венька, потирая вздувшиеся крапивные волдыри на щетинистой морде. — Я не виноват…
Я затолкал пленника в его же гараж. Он оказался открыт, только вместо авто там стоял непонятного бирюзового цвета “Юпитер 2” с кособокой люлькой спереди, похожей на гоночный болид.
— Ну, рассказывай, — я запер дверь изнутри и уселся на потертый диван с выпирающими из-под обшивки пружинами, а допрашиваемый мялся в углу, испуганно на меня поглядывая. — Почему ты сказал мне в прошлый раз, что к Печенкину приходил некто в с странном пиджаке незадолго до его смерти и предъявлял ему карточный долг?
— Так, это самое… Попросили меня.
Именно это я и ожидал услышать, и все-таки удивился, что Спицын ответил именно так. Кто-то старательно лепил из Гоши подозреваемого — главного и единственного.
— Кто? Говори, Спицын, если не хочешь как соучастник пойти.
— Не знаю, гражданин начальник! Тещей клянусь, не знаю! Хмырь один пришел после смерти Васьки Печенкина. Я, как водится, немного с похмелья был. Запёрся он в мой гараж и принес авоську с трехлитрушкой пива, мол, опохмелиться ему не с кем. Посидели мы с ним. А потом он вдруг давай меня стращать, что знает, кто я есть на самом деле, и что ему одна услуга от меня незначительная нужна.
— Какая же услуга?
— Если кто про Ваську узнавать будет, скажи, мол, про странного визитера к нему в пиджачке приметном. Я хмыря послать хотел, женой пригрозил, она у меня гром-баба, в обиду меня не даст. А он так холодно и спокойно обрисовал, как жизнь мою испоганит, как все вокруг от меня отвернутся после того, как узнают, кто я такой.
— И кто же ты такой?
— Сейчас я для всех Венька Спицын, человек безобиднейший, в смену хожу на литейный завод, та в гараже с мужиками моторы починяю. Но он знал, падла, скверную историю… Из моего прошлого.
— Говори уже, не тяни кота за чувствительные места! — я даже привстал с дивана.
— Вам скажу, гражданин начальник, вы же все равно все про меня знаете. Пробили, наверное, уже?
Он грустно оглядел свой гараж, будто прощаясь со всем, что видел здесь.
— Знаю, — я деловито кивнул и небрежно добавил. — Только хочу, чтобы ты сам все рассказал, Спицын.
— Я же в Новоульяновске новую жизнь начал. Отсидел свое по полной. Как освободился, переехать из родного города пришлось. В Челябинске мне бы житья не дали за такие огрехи. Но только она сама виновата. Случилось все у нас по обоюдному согласию. Полюбовно, так сказать. А то, что ей лет оказалось меньше, чем законом предусмотрено, так это у нее на сиськах не написано было, и дочкой шишки из исполкома она оказалась. Забрюхатела от меня деваха, но, чтоб позором не светить, семейка ее быстренько
